Слава на своей работе обнаружил на нижней полке своей тумбочки находку. Она была завернута в ветошь, это была медная болванка диаметром 150 и длинною 200.
Он подумал что скорее всего болванка была спрятана токарем, который работал на станке Красный пролетарий до него.
Славик очень удивился тому, что токарь который работал за его станком в прошлом году, не вынес эту медную болванку:
-Что помешало ему это сделать? Ведь не просто же так она здесь лежит?
Он прекрасно понимал что весит она прилично, и что за нее можно будет поднять хорошее бабло.
Ему казалось как-будто кто то специально приготовил этот дорогой подарок для него.
Он уже давно мечтал свиснуть хоть что-нибудь со своего механического участка, но скромность не давала ему этого сделать.
Медная болванка еще очень долго валялась в тумбочке у Славы, и он так и не решался ее вынести, вернее сильно боялся, так как ничего раньше не крал.
Но на его предприятии стали задерживать зарплату, денег у него перестало хватать, и он захотел хоть как-нибудь помочь своей семье, в это трудное время.
В один прекрасный день он наконец решился:
-Была, не была, будь что будет, бережоного Бог бережет,- думал он и стал ждать окончания очередной рабочей смены.
Вынести медную болванку на свой риск и страх он решил в обычной сумке.
В свои 19 лет наш Слава был отчаянным и бесстрашным, абсолютно безшабашным, решив пронести болванку через проходную.
Когда он вышел из цеха с сумкой в которой лежала болванка , ему стало не по себе, он почувствовал что сильно рискует:
-А что будет, если у меня ничего не получится?- и вспомнил как другие рабочие выносили медные прутки прячя их в одежде.
Он очень сильно волновался, но не понимал до конца всего риска, ведь сумка выдавала его, отягивая лямку на его плече.
Когда он вошел на проходную его всего сильно трясло, и он вдруг почувствовал дикий еще ему незнакомый страх.
Как ни странно в этот день охрана на вахте веле себя очень спокойно, и особо никого не проверяла.
Он как обычно предъявил свой пропуск, и быстро боком прошел через турникет, слегка придерживая рукой сумку, так что бы никто не обратил внимание на него, и на сумку.
Как только Слава вышел с проходной, его начало всего колотить, и у него выступил на лбу пот.
Он сам не мог поверить, что так легко вынес тяжелую медную болванку, и начал молиться Богу, и просил его:
-Прости меня Господи!
В этот раз он поехал домой на автобусе, так как болванка была тяжелой и ему не захотелось идти пешком.
В автобусе он долго посекундно вспоминал, как ему все это удалось провернуть в мелких подробностях.
Слава по прежнему не верил в случившееся, он только сейчас стал понимать какому риску он подверг себя, из за этого страшного искушения.
Этот случай был первым в жизни нашего Славика, когда он пошел на воровство и преступил закон.
На самом деле пишу исключительно о себе всегда, как то так.
Сережа потому что отец хотел так назвать,
Слава потому что ждет меня Слава,
Мастер потому что стану скоро мастером спорта,
Федор потому что отца называли Федей все, а на самом деле он Саша,
Ижорский потому что живу и родился на Ижорской земле,
Ну как то так.
Так все в основном про себя пишут. Где же среди соседей колоритные образы набрать?
Классики писали не о себе, сюжеты брали из жизни.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.