Шамиль принес оговоренное. Дядя Саня, приняв мену сгрузил все в тумбочку. Эквивалент сейфа.
Сергей Александрович мерял шагами кабинет. Постучали.
- Да! - ответил врач.
Открывшаяся дверь явила ему Фюрера.
- Присаживайтесь - «Пушкин» указал ему на стул.
Фюрер, пройдя, достаточно вольготно расположился.
- Андрей, я бы хотел поговорить - начал доктор - насколько я помню дипломом врача ты не обладаешь, я не ошибся?
- Конечно нет - глаза Фюрера тускнели как две затертых пуговицы.
-В таком случае, хочу задать вопрос: с каких пор ты решил самостоятельно заняться лечением пациентов? -поймав вопросительный взгляд продолжил - Я не собираюсь допрашивать тебя откуда ты взял препараты, ясно, что при желании это не проблема. Я хочу, чтобы ты усвоил одно: твоя самодеятельность здесь мне не нужна. Ты обязан просто выполнять свою работу. Знай свое место. Ты понял меня?
Кривая ухмылка трещиной прорезала лицо Фюрера. Пуговицы нацелились на доктора.
- Конечно, понял. Ты доктор, начальник. А мы так, дерьмо на подошве. Только смотри как бы всему не замазаться - с этими словами Фюрер встал и вышел, хлопнув дверью.
«Пушкин» приоткрыл створку окна и достав из ящика стола сигареты, закурил. Подавляя эмоции, пытался оценить ситуацию. Конечно, у Андрея был определенный компромат, это факт. У каждого было достаточно скелетов в шкафу и чем дольше ты находишься здесь - тем их больше. Это место подобно болоту. Оно засасывает и вытягивает из тебя подноготную. Так, что через добрый десяток лет ты будешь отличаться от своих пациентов лишь наличием белого халата. Имея на руках определенные козыри, Андрей мог позволить допускать себе вольности. С другой стороны - завтра Савву снимают с вязок и ситуация изменится. По крайней мере Сергей Александрович пытался себя в этом убедить. Поймав себя на этом, отрезал размышления выкинув их вместе с окурком. Так было проще.
Ужин. Люди потянулись в столовую. Изжеванные жизнью, истертые и блеклые. Не сказать - что отверженные, но и мало кому нужные в этой ежедневной суматохе, имя которой - бытие. Зазеркалье как правило находится на самом видном месте. Зачастую его никто не видит или не хочет видеть, или же просто не подозревает о его существовании
Старик с извилистою палкой
И очарованная тишь.
И, где хохочущей русалкой
Над мертвым мамонтом сидишь,
Шумит кора старинной ивы,
Лепечет сказки по-людски,
А девы каменные нивы -
Как сказки каменной доски.
Вас древняя воздвигла треба.
Вы тянетесь от неба и до неба.
Они суровы и жестоки.
Их бусы - грубая резьба.
И сказок камня о Востоке
Не понимают ястреба.
стоит с улыбкою недвижной,
Забытая неведомым отцом,
и на груди ее булыжной
Блестит роса серебрянным сосцом.
Здесь девы срок темноволосой
Орла ночного разбудил,
Ее развеянные косы,
Его молчание удлил!
И снежной вязью вьются горы,
Столетних звуков твердые извивы.
И разговору вод заборы
Утесов, свержу падших в нивы.
Вон дерево кому-то молится
На сумрачной поляне.
И плачется, и волится
словами без названий.
О тополь нежный, тополь черный,
Любимец свежих вечеров!
И этот трепет разговорный
Его качаемых листов
Сюда идет: пиши - пиши,
Златоволосый и немой.
Что надо отроку в тиши
Над серебристою молвой?
Рыдать, что этот Млечный Путь не мой?
"Как много стонет мертвых тысяч
Под покрывалом свежим праха!
И я последний живописец
Земли неслыханного страха.
Я каждый день жду выстрела в себя.
За что? За что? Ведь, всех любя,
Я раньше жил, до этих дней,
В степи ковыльной, меж камней".
Пришел и сел. Рукой задвинул
Лица пылающую книгу.
И месяц плачущему сыну
Дает вечерних звезд ковригу.
"Мне много ль надо? Коврига хлеба
И капля молока,
Да это небо,
Да эти облака!"
Люблю и млечных жен, и этих,
Что не торопятся цвести.
И это я забился в сетях
На сетке Млечного Пути.
Когда краснела кровью Висла
И покраснел от крови Тисс,
Тогда рыдающие числа
Над бледным миром пронеслись.
И синели крылья бабочки,
Точно двух кумирных баб очки.
Серо-белая, она
Здесь стоять осуждена
Как пристанище козявок,
Без гребня и без булавок,
Рукой указав
Любви каменной устав.
Глаза - серые доски -
Грубы и плоски.
И на них мотылек
Крыльями прилег,
Огромный мотылек крылами закрыл
И синее небо мелькающих крыл,
Кружевом точек берег
Вишневой чертой огонек.
И каменной бабе огня многоточие
Давало и разум и очи ей.
Синели очи и вырос разум
Воздушным бродяги указом.
Вспыхнула темною ночью солома?
Камень кумирный, вставай и играй
Игор игрою и грома.
Раньше слепец, сторох овец,
Смело смотри большим мотыльком,
Видящий Млечным Путем.
Ведь пели пули в глыб лоб, без злобы, чтобы
Сбросил оковы гроб мотыльковый, падал в гробы гроб.
Гоп! Гоп! В небо прыгай гроб!
Камень шагай, звезды кружи гопаком.
В небо смотри мотыльком.
Помни пока эти веселые звезды, пламя блистающих звезд,
На голубом сапоге гопака
Шляпкою блещущий гвоздь.
Более радуг в цвета!
Бурного лета в лета!
Дева степей уж не та!
1919
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
