Незнакомый мальчишка с обструганной кое-как палкой в руке вырос точно из-под земли.
Переступив границу двора, он крадучись шагнул раз-другой и настороженно замер, подозрительно зыркнув по сторонам.
На щуплого Стасика внимания он не обратил, и тот с независимым видом беспрепятственно обошел его поодаль. Однако, зайдя незваному пришельцу за спину, Стасик стремительно развернулся и, крикнув, что есть мочи:
- Ребя! – изготовился тотчас к драке.
Захваченный криком врасплох мальчишка промешкал самую малость, но этого хватило, чтобы откуда ни возьмись набежали сотоварищи преградившего ему путь к отступлению шпингалета. Так что, не успел незнакомец глазом моргнуть, как уже стоял в окружении ликующих недругов.
Воодушевление их не знало пределов. Тем не менее, никто из них толком не понимал, что делать с пленным чужаком. Непростую задачу разрешил Юрка Самойлов.
- Ша! – скомандовал он. – У меня поединок с ним на мечах будет.
Чужака не пришлось уговаривать. В знак согласия он поднял вверх свою палку, мальчишки расступились, и поединок начался.
Продолжался он недолго. Юрка изловчился и ткнул противника в живот, после чего опустил оружие и выпрямился, удивительным образом вроде как став гораздо выше.
Чужак опустил понуро голову и, не сказав ни слова, уныло побрел к выходу со двора. Никому в голову не пришло задерживать его. Только крепыш Вадик погрозил вслед пришельцу кулаком и пробурчал:
- Надавать бы ему еще по шее, чтобы не шнырял, где попало.
Это была очевидная глупость, и Юрка пропустил ее мимо ушей, да и другие мальчишки сделали то же самое.
Облетали дворовые вязы,
длился проливня шепот бессвязный,
месяц плавал по лужам, рябя,
и созвездья сочились, как язвы,
августейший ландшафт серебря.
И в таком алматинском пейзаже
шел я к дому от кореша Саши,
бередя в юниорской душе
жажду быть не умнее, но старше,
и взрослее казаться уже.
Хоть и был я подростком, который
увлекался Кораном и Торой
(мама – Гуля, но папа – еврей),
я дружил со спиртной стеклотарой
и травой конопляных кровей.
В общем, шел я к себе торопливо,
потребляя чимкентское пиво,
тлел окурок, меж пальцев дрожа,
как внезапно – о, дивное диво! –
под ногами увидел ежа.
Семенивший к фонарному свету,
как он вляпался в непогодь эту,
из каких занесло палестин?
Ничего не осталось поэту,
как с собою его понести.
Ливни лили и парки редели,
но в субботу четвертой недели
мой иглавный, игливый мой друг
не на шутку в иглушечном теле
обнаружил летальный недуг.
Беспокойный, прекрасный и кроткий,
обитатель картонной коробки,
неподвижные лапки в траве –
кто мне скажет, зачем столь короткий
срок земной был отпущен тебе?
Хлеб не тронут, вода не испита,
то есть, песня последняя спета;
шелестит календарь, не дожит.
Такова неизбежная смета,
по которой и мне надлежит.
Ах ты, ежик, иголка к иголке,
не понять ни тебе, ни Ерболке
почему, непогоду трубя,
воздух сумерек, гулкий и колкий,
неживым обнаружил тебя.
Отчего, не ответит никто нам,
все мы – ежики в мире картонном,
электрическом и электронном,
краткосрочное племя ничьё.
Вопреки и Коранам, и Торам,
мы сгнием неглубоким по норам,
а не в небо уйдем, за которым,
нет в помине ни бога, ни чё…
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
