Сорок семь – это, знаете ли, возраст! Что в голову стукнет, одному богу известно. Тем паче, тело поизносилось изрядно и здоровье по этой причине не то. Предпринять вроде как хочется что-то, но рецепта общего нет. Всяк выкручивается как может.
Токарь Егоров, к примеру, порешил как-то в спорте панацею найти от возрастных бедствий. Ну не так, чтоб совсем уж отдаться целиком физической культуре, но по выходным, как штык, засвидетельствовать свое присутствие на стадионе, и старт новой жизни положил он дать в субботу.
Все ж таки задуманное сразу пошло не по плану. Короче говоря, проспал Егоров первый, да и второй луч солнца тоже. Ничего страшного в том, конечно, не было. Когда и выспаться рабочему человеку, как не в выходной, а стадион никуда не убежит.
К тому же, зевнув от души, токарь потянулся и решил, что так оно даже и к лучшему. Ни к чему очертя голову начинать дело, в котором ни хрена не петришь. Вначале бы осмотреться что и как. Может, стадион уже кто-то в частную собственность оприходовал и посторонним теперь там ни-ни.
И вот, облачившись в купленный накануне спортивный костюм и вьетнамские кроссовки, выходит он на приступок подъезда и замирает на секунду, чтобы оглядеться. Видит, у доминошного столика неподалеку от детской площадки несколько мужчин его возраста недвусмысленно готовятся отметить какое-то событие, и верховодит у них, как обычно, представительный Губанов, главный авторитет во дворе по разного рода житейским заморочкам. Этот, так сказать, душа общества замечает нашего токаря и, встретившись с ним взглядом, кричит ему:
- Легок на помине. Куда паруса надул? - и рукой машет, ну-ка, мол, друг ситный, яви себя нам.
«Твою мать! - с чувством подумал Егоров. – Счас начнет критику наводить», - и как в воду смотрел.
Едва подошел он к столику, а куда токарю было деваться, Губанов наметанным глазом окинул его спортивный наряд и осведомился с ернической подоплекой:
- На стадион вроде ты собрался? Не иначе как триста лет захотел прожить. А у нас вот Петрович выставляется – внучка у него вчера родилась, - и сразу взял быка за рога. –Ты его уважаешь?
Что тут ответишь?
В общем, токарю ничего не осталось, как присоединиться к компании. Вскоре он уже взял стакан, пожелал, конечно, всяческих благ новорожденной, ее матери, ну и само собой, деду, а потом сжег все мосты, ведущие к новой, так и не начатой жизни, – выпил залпом водку, и удивительное дело, в тот же миг у него как гора с плеч свалилась. Хотя ведь среди своих он был, разве что только один в спортивном костюме.
Так вот и не сложилось у Егорова приобщиться хотя бы в какой-то мере к новым, пусть и несколько мифическим реалиям. Иной на деле оказалась действительность. А и то, как ни крути, небогат ведь в ней выбор: либо строить свое бытие по науке, либо уважение в обществе.
Иаков сказал: Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня.
Бытие, 32, 26.
Всё снаружи готово. Раскрыта щель. Выкарабкивайся, балда!
Кислый запах алькова. Щелчок клещей, отсекающих навсегда.
Но в приветственном крике – тоска, тоска. Изначально – конец, конец.
Из тебе предназначенного соска насыщается брат-близнец.
Мой большой первородный косматый брат. Исполать тебе, дураку.
Человек – это тот, кто умеет врать. Мне дано. Я могу, могу.
Мы вдвоем, мы одни, мы одних кровей. Я люблю тебя. Ты мой враг.
Полведра чечевицы – и я первей. Всё, свободен. Гуляй, дурак.
Словно черный мешок голова слепца. Он сердит, не меня зовёт.
Невеликий грешок – обмануть отца, если ставка – Завет, Завет.
Я – другой. Привлечен. Поднялся с колен. К стариковской груди прижат.
Дело кончено. Проклят. Благословен. Что осталось? Бежать, бежать.
Крики дикой чужбины. Бездонный зной. Крики чаек, скота, шпанья.
Крики самки, кончающей подо мной. Крики первенца – кровь моя.
Ненавидеть жену. Презирать нагой. Подминать на чужом одре.
В это время мечтать о другой, другой: о прекрасной сестре, сестре.
Добиваться сестрицы. Семь лет – рабом их отца. Быть рабом раба.
Загородки. Границы. Об стенку лбом. Жизнь – проигранная борьба.
Я хочу. Я хочу. Насейчас. Навек. До утра. До последних дат.
Я сильнее желания. Человек – это тот, кто умеет ждать.
До родимого дома семь дней пути. Возвращаюсь – почти сдаюсь.
Брат, охотник, кулема, прости, прости. Не сердись, я боюсь, боюсь.
...Эта пыль золотая косых песков, эта стая сухих пустот –
этот сон. Никогда я не видел снов. Человек? Человек – суть тот,
кто срывает резьбу заводных орбит, дабы вольной звездой бродить.
Человек – это тот, кто умеет бить. Слышишь, Боже? Умеет бить.
Равнозначные роли живых картин – кто по краю, кто посреди?
Это ты в моей воле, мой Господин. Победи – или отойди.
Привкус легкой победы. Дела, дела. Эко хлебово заварил.
Для семьи, для народа земля мала. Здесь зовут меня - Израиль.
Я – народ. Я – семья. Я один, как гриб. Загляни в себя: это я.
Человек? Человек – он тогда погиб. Сыновья растут, сыновья.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
