Уважаемые Решеторяне.
С вас, с вашего сайта, с первой публикации на нём 1 октября 2008 года началось моё общение на литературных сайтах.
Общение на тему религий с вами было довольно бурным.
Надо сказать, что именно это общение с вами, наши споры и подвигли меня на написание моей книги, которая получила потом окончательное название "Одна треть".
Начал её писать 26 декабря, в общем и целом она закончена, хотя работа над ней не заканчивается.
Вот, например, буквально на последней неделе написаны две главы в одну из повестей моей книги, в "Размышления от Андреича".
Решил к обеим этим последним страницам сделать вот эту приписку, в виде небольшого письма к вам.
Несмотря, на то, что именно у вас началось моё общение с творческими в литературном плане людьми, оно, это общение, здесь совсем перестало быть с вашей стороны активным – нет никакой обратной связи.
Надо сказать, что на других литературных сайтах – Проза.ру, Стихи.ру, Что хочет автор, у меня общения очень даже немало.
Но вас покидать пока не намерен.
Публикую две новые главы.
Ваш Виктор Шмаков.
– Андреич, здравствуй. Это я тебе звоню – Артём. Не разбудил?
– Привет. Не то чтобы разбудил, но вообще-то мы спать уже ложимся. Что случилось?
– От Антона по электронной почте полчаса назад письмо пришло. Я только что тебе его переслал, можешь включить компьютер, прочитать. Спокойной ночи, извини, что побеспокоил, не утерпел тебе скорей сообщить.
– Какая уж теперь спокойная ночь... Что хоть пишет-то? Что с ним?
– Нормально всё... Хотя не знаю, конечно, можно ли эту ситуацию нормальной назвать – говорит, что пишет из Будущего...
– Во как!.. А туда-то он как попал? Хотя, что это я спрашиваю... сейчас же сажусь читать его письмо. А вот скажи: ты не думаешь, что это чья-то шутка? Может, это кто-то из читателей нашей книги решил так подшутить?
– Знаешь, у меня это тоже первой же мыслью было. Я этого полностью не исключаю, но более склонен полагать, что это всё же Антон написал.
– Ну, ладно, пока!
– До завтра.
Андреич включил компьютер, пока он загружался, пошёл на кухню, налил себе чашку чая. Сел за стол, открыл почтовую программу. Вот список писем, а вот и письмо Антона. Кликнул по нему мышкой, вывел текст на экран.
Здравствуйте дорогие мои Артём и Андреич.
Во-первых, не удивляйтесь, что я и к Андреичу обращаюсь, хотя мы пока и не знакомы даже. Но прочитал я сейчас в Интернете вашу книгу, многое о нём узнал. Теперь, значит, в нашей команде трое!..
Во-вторых, наберусь смелости и нахальства и буду обращаться и к нему тоже на "ты". Хотелось бы, чтобы в нашей команде отношения были самыми простыми и добрыми.
А теперь – в-третьих, в-четвёртых, и т.д.
Держитесь крепче за стулья!
Я вам из Будущего пишу!..
Но всё по порядку.
Прожил я в деревне Албычевке более года. За это время уж и не знаю сколько кирпичей изготовил. Освоил производство хорошо – от формования, до обжига. Гордей меня за качество кирпича хвалил. Обжигом вместе с его сыновьями занимались – процесс-то должен быть непрерывным, друг друга для сна втроём и подменяли. За год много по деревне печек сложили, как совсем новых, так и с заменой, когда по каким-либо причинам перекладка требовалась. Гордей клал, а я у него в подмастерьях.
Но вот начала меня тяготить тамошняя жизнь... Нет, неправильно я выразился – не жизнь в деревне меня тяготить стала. Мне всё там нравилось – и уклад деревенский, и отношения между людьми – доверительные и благожелательные. Там и экология природы, и "экология общества" – Андреича любимое выражение – куда как ещё благоприятнее. И занятие, работа моя мне нравилась – ещё бы годик, и я заправским печником бы стал. Да и другие прочие крестьянские работы освоил бы.
Тяготить меня стало то, что не востребован я там был, как личность. Несколько высокопарно сказал, но ведь действительно, не было и не могло быть в этой, тысячелетней почти давности деревне для меня общения на том уровне мировоззрения, который есть у человека нашего с вами времени. Гордей, конечно, мужик интересный, толковый, с ним можно было не только о делах крестьянских поговорить. Но ведь всё равно же разница-то между нами в познании мира – в тысячу лет! Это одно. А другое то, что о чём бы мы с ним не взялись говорить, по вашему выражению – "за жисть", когда Гордей начинает размышлять и рассуждать, как надо бы, чтобы правильнее жизнь у людей была выстроена – мне грустно, не по себе становится. Я-то ведь заранее знаю куда, в какую сторону жизнь их потомков пойдёт. И потуги их, и все эти мечтания о справедливости и счастье, о достойной жизни – пустое всё это. А быть им по судьбе крепостными у того изверга генерала-помещика из "Братьев Карамазовых", которого в наших разговорах Артём вспоминал.
Вот это всё и стало меня тяготить, тоска там на меня находить стала. Я ведь говорил Артёму, что вот подрастёт у Гордея дочь, женюсь, мол, на ней, хозяйство заведём, детей растить будем. Это что же – для того растить, чтобы наших потомков, детишек их собаками насмерть травили, за рабов бесправных держали?.. И всё – как отрезало мне все эти мои планы. Плохо, просто таки невозможно жить, когда своё будущее знаешь...
А вот прошлое знать полезно и нужно. А если бы ещё эти знания использовать для того, чтобы будущее строить, чтобы прошлых ошибок не повторить – совсем бы хорошо! Да вот только нет ведь этого. Ошибки одни и те же совершаем, по кругу ходим – как в лесу, когда заблудишься. Плохо, когда толпу слепцов водят по этому кругу слепые поводыри и пастыри...
И решил я вернуться – жить человеку надо в своём времени, пройти он должен свой, а не чужой путь... Светящаяся колонна – "лифт времени" – так же, в том же месте на берегу речки и была. Я сначала-то про неё и забыл почти. Конечно, если по тропинке вдоль речки в ту сторону зачем-либо идёшь, всегда по её краю проходить приходится, свечение видеть начинаешь. Знаешь: вот она есть, на месте, в любой момент воспользоваться можешь. А вот прошёл год, пришло окончательное решение вернуться, и испугался я – вдруг "лифта" нет уже. Я как раз опять в Гордеевой бане жил, не спалось что-то, выскочил ни свет, ни заря, побежал проверить – нет, на месте "лифт". Вот тогда и решил: возвращаюсь сегодня же. Пошёл к Гордею попрощаться. Говорить ему о "машине времени", конечно, не стал. Просто сказал, что должен уйти, их покинуть. Поблагодарил его за всё. Оставить ему в подарок было нечего, кроме как своей Библии – её и оставил. О религии у нас с ним беседы за это время бывали. Не настраивал я его ни на что – ни за, ни против. Говорил лишь, что без учения религиозного сейчас, видимо, не обойтись – жесток мир, выживать в нём можно только объединившись вокруг чего-то, в этом религия и помогает. Спрашивал его: вот тебе Овинник или Домовой помогают? Веришь ли ты в них? Гордей – мужик толковый, вот что он мне ответил.
– Так ведь дело не в том, верю ли я, есть ли они на самом деле или нет. Я-то, может, и не верю. Но в вере в наших божков заложены правила и порядок нашей крестьянской жизни, и соблюдать эти правила под страхом, что они нас за непослушание наказать могут, получается, что легче, чем это просто самому делать, без чьего-то контроля. Они нам помощники, и я совсем не против того, чтобы Аксинья и мои дети в них верили.
Так вот, говорю я ему, пришло время, когда и князьям нашим понадобилось под страхом божьего наказания нас всех тоже к некоторому порядку принудить, им подходящему. Как бы ни плохи они, князья, часто бывали, а у них ведь тоже есть задача и работа: как пойдёт на нас ворог – организовать нас на борьбу с ним. А как нас всех организовать, когда мы ничем не объединены? Албычевка наша – сама по себе, соседняя деревня – тоже, Рязанское княжество отдельно, Тверское или, скажем, Новгородское также... Ты ведь сам рассказывал Артёму о крещении Руси – сколько у князей всяких богов было, каждый своему богу молится. А вот пошли вдруг на нас войной половцы, или крымский хан, или шляхтичи польские... Каждый сам по себе ведь не спасётся – вместе, сообща только ворога бороть можно. А то так и вообще между собой наши же княжества враждуют, да воюют. Вот для этого нашего объединения и завезли нам единого заморского бога. И эту свою задачу он выполняет и выполнять будет.
И выходит теперь так, что нашим божкам – Овиннику или Домовому, или княжеским – Перуну, Велесу и прочим, срок вышел. Если не Аксинья и дети твои в них верить перестанут, то уж точно – их дети, или внуки их, или правнуки. Но ведь также вот – и этому богу заморскому когда-то срок выйдет. Станет мир таким же единым, как допустим, наша Албычевка. В неметчине, или в шляхетской Польше побывать можно будет так же легко, как тебе, допустим, к Фоке в гости сходить. Или вот представь: у нас в Албычевке каждая семья со своим божком будет жить, по своим, отдельным правилам и законам. И не будет у нас ни в чём единства. Не объединишь нас ничем, порядка нет, жизнь никудышная. Лес диким, дурным образом вырубать будем, речку загадим, враждовать между собой по всякому поводу начнём. И если вот так же и в том мире, который когда-то единым станет? В неметчине – один бог, у магометан – другой, у нас – свой. И также все реки, леса и моря загажены, друг с другом вражда, каждый своему богу молится – единства нет ни в чём. И должны тогда будут осознать люди, что и этим богам срок вышел. Всем богам – своё время... Молились же вы и ваши предки лишь своим богам, и жизнь ведь шла своим чередом, нормально, никаких других богов вам и не нужно было. Но мир вокруг меняется, появилась потребность в новых богах, они и появились – за этим дело не станет. Ваши потомки прежних богов и поминать не будут, забудут их, будут жить с новым Богом, его теперь славить. Вот ведь как!.. О нём-то же ваши прадеды, деды, отцы и знать не знали, но ведь жили же, а может ещё и лучше жили, чем это теперь с новым-то Богом будет. (А ведь и точно – лучше жили, чем им в будущем предстоит. Этого я не сказал, лишь про себя подумал.) Дело не в богах, а в потребности в них, в том, какую задачу они выполнять должны. Потому все боги, которым мы молимся, нами же или для нас и выдуманы. А вот в том мире, который, может, лишь через тысячу лет настанет, и эти новые боги тоже устаревшими окажутся, как в своё время с Перуном, Велесом, Домовыми и Овинниками стало. Появится необходимость в новой, Единой Вере, Единой Идее, чтобы народ теперь уже всего того мира, который тогда будет, объединить можно было бы, чтобы ему жизнь свою и своих потомков правильней и лучше устраивать. Люди ведь тогда более умными должны стать, чем мы сейчас есть, и уж наверное, они для себя и по тому их времени Высшую Идею получше найти смогут, чем та, которая тысячи лет назад в Древней Иудее была придумана совсем для другого времени и под другие условия.
Такие вот разговоры у нас с Гордеем бывали. Я их намеренно в упрощённом виде вёл, всё время ссылался на примеры ему понятные и доступные. Когда пришёл к нему прощаться и сказал, что ухожу, он нисколько не удивился, воспринял это как что-то очевидное и само собой разумеющееся, как будто о чём догадывался. Спросил: "А куда уходишь?". Отвечаю: "К себе, откуда пришёл". Он попросил, чтобы я разрешил ему проводить меня до самого конца. Не было у меня первоначально такого намерения, но тут не удержался и согласился.
Пришли мы с ним на берег речки. Он встал туда же примерно, где я стоял, когда более года назад Артёма провожал. Подошёл я к кругу – его границы чётко знал и представлял по всяким приметам на берегу речки, по камешкам, по кусту ивовому, по изгибу тропинки. Сделал шаг – увидел светящуюся колонну двадцатиметровую. К центру ступаю – появился более яркий и плотный столб, опять летящие звёзды увидел. Оглянулся на Гордея – он стоит, на меня смотрит. Для него же ничего этого не видно, никаких изменений нет. Я-то ведь знаю, как это происходит – Артёма провожал. Он, когда дошёл до невидимого мне столба – на меня оглянулся. Я махнул ему рукой, он сделал ещё один шаг. Тут вдруг какая-то небольшая, голубоватая вспышка – и Артёма не стало. А кругом всё так же, как и было – солнце светит, речка течёт, птички щебечут, ветки и листья ивы от ветерка колышутся. Как будто и не было тут только что человека... Махнул Гордею рукой, он мне тоже машет. Повернулся я к светящемуся столбу, сделал ещё один шаг...
...Очнулся на лавочке, в сквере. Рядом молодой человек сидит, никакого удивления не выказывает, вроде как я ниоткуда и не появлялся вовсе, а тут вот также и сидел. Спросил лишь: "С вами всё в порядке?". Нет, говорю, что-то не совсем нормально, видимо, сознание терял. Спрашиваю: где я нахожусь, какой сейчас год? Отвечает, что в Рязани, а год сейчас 2019-й. Так что по времени я от вас недалеко, всего в десяти годах.
На этом письмо своё заканчиваю. Из вестей из Будущего скажу вам только лишь две вещи. Во-первых, человечество живо, никаких глобальных катастроф за эти десять лет не произошло. Во-вторых, борьба с ложью и лицемерием, похоже, действительно в обществе начата. Я много времени провожу в Интернете, это отмечаю по различным публикациям и их обсуждениям. Пожалуй, как раз в России-то это заметно и более всего. Так что, дорогие мои Артём и Андреич, продолжайте вы это наше дело. Под нашими посланиями, которые вы и от моего тоже имени написали, я подписываюсь.
Всего скорее в наше время не вернусь. Так будет лучше. Я ведь теперь буду иметь возможность получать оценку того, что вы делать будете, буду видеть, дало ли это какой-то результат, и какой именно. В чём-то и корректировать ваши действия смогу, какие-либо ошибки помочь исправить. Пока же вы всё делаете совершенно верно, главное, что вы именно к народу обращаетесь, к его разуму.
Напрямую, письмом мне можете не отвечать – бесполезно, оно до меня не дойдёт, на почтовых серверах за десять лет затеряется или затрётся. Лучше напишите в книгу ещё одну главу с моим письмом, опубликуйте эту главу на тех же литературных сайтах. Я её там же и прочту, как и всю вашу книгу прочитал, и буду знать, что вы письмо моё получили.
До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу
в возбужденье. Что, впрочем, естественно. Ибо связки
не чета голой мышце, волосу, багажу
под холодными буркалами, и не бздюме утряски
вещи с возрастом. Взятый вне мяса, звук
не изнашивается в результате тренья
о разряженный воздух, но, близорук, из двух
зол выбирает большее: повторенье
некогда сказанного. Трезвая голова
сильно с этого кружится по вечерам подолгу,
точно пластинка, стачивая слова,
и пальцы мешают друг другу извлечь иголку
из заросшей извилины - как отдавая честь
наважденью в форме нехватки текста
при избытке мелодии. Знаешь, на свете есть
вещи, предметы, между собой столь тесно
связанные, что, норовя прослыть
подлинно матерью и т. д. и т. п., природа
могла бы сделать еще один шаг и слить
их воедино: тум-тум фокстрота
с крепдешиновой юбкой; муху и сахар; нас
в крайнем случае. То есть повысить в ранге
достиженья Мичурина. У щуки уже сейчас
чешуя цвета консервной банки,
цвета вилки в руке. Но природа, увы, скорей
разделяет, чем смешивает. И уменьшает чаще,
чем увеличивает; вспомни размер зверей
в плейстоценовой чаще. Мы - только части
крупного целого, из коего вьется нить
к нам, как шнур телефона, от динозавра
оставляя простой позвоночник. Но позвонить
по нему больше некуда, кроме как в послезавтра,
где откликнется лишь инвалид - зане
потерявший конечность, подругу, душу
есть продукт эволюции. И набрать этот номер мне
как выползти из воды на сушу.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
