А что то - что я видела - было ядерной зимой - это догадки. Уж больно гадко всё выглядело.
Под лёгким наркозом снимали с голени аппарат Илизарова. Четыре кольца, шурупы, гайки, спицы...
После укола ушла в отключку ничего не опасаясь - ведь до этого были и реанимация, и целая серия сложных операций на обеих ногах. Наркозы долгие, серьёзные. Выходы мучительные.
Боль. Обветренные губы. Сушняк. Немота. Бессилие.
А тут такая ерунда - аппарат развинтить, и освободить от него ногу. Всего-то.
Доктор не захотел снимать по живому. Решил усыпить, зная сколько боли я уже перенесла до этого.
Поставили укол. Отрубилась.
Тело оставила с копающимися в ноге двумя докторами. (Двумя - это чтобы побыстрее железо снять, наркоз короткий).
Полетела из себя и над собой...
Раньше, в прежних наркозах, было по схеме - пропала - появилась, ничего в промежутке. А тут вдруг ...
...Коричневая, вся в тёмных глубоких, извивающихся трещинах, земля.
И даже не знаю - наша это планета, или занесло меня невесть куда...
Сухие, без листьев, черные, искривлённые деревья, с ветвями похожими на высохшие руки старух, с качающимися огненно-оранжевыми шарами, видимо плодами хурмы.
Страшно прикоснуться к этим большим ягодам - кажется, что они сразу взорвутся и потекут тягучим, липким, опалово-желтым гноем.
Тоска, ужас и одиночество. Хочется выть. Хочется причитать
- Что это? Что это? Где я? Что со мной? Это планета смерти? Нет! Мне нельзя!
А потом - туннель. Он бесконечный. Вход есть, а выхода не видно. Неприятная штука.
Полная беспомощность.
На стенах туннеля - рябая, осыпающаяся с шорохами, серая разнотонная мозаика. Я иду, а она всё сыпется, сыпется постоянно меняя узоры, шелестит, шуршит, потрескивает, и в голове от этой ряби и звуков - просто ад.
Туннель засасывает меня, уводит всё дальше, извиваясь, как змея. А вокруг все продолжает шипеть, потрескивать, смещать формы...
Говорят, что я кричала на всё отделение
- Мне нельзя! У меня сын маленький!..
Говорят - врача звала по имени отчеству. Он прибегал, слегка испуганный нестандартной реакцией на небольшой наркоз.
Даже медсестричку посадил у моей кровати, чтоб следила - мало ли что.
Ну, если уж такое откровение, то какая травма была, причина травмы? А так, картина неполная. Какая-то недосказанность.
Да это и не особое откровение, просто удивило меня тогда очень то что привиделось. На рейсовый автобус в котором я ехала налетел КАМАЗ с прицепом, с большим перегрузом, вёз 17 тон мраморной крошки, разлетелась рама под ним . И двумя ударами - сначала сам, потом прицепом он обрушился на рейсовый междугородний автобус. Люди многие погибли, многие поломались.
Очень познавательный опыт. Я тоже ходила с аппаратом. И несколько раз - под наркозами. И всегда интересно - это мозг генерирует картинки или правда что-то реальное видится?.. )
Спасибо, Я потому и написала, что это было необычно, страшновато, интересно. Может это сон просто поднаркозный, но очень в тему бытия-небытия)).
Казалось бы, ко всем пациентам должно быть одинаково внимательное и вдумчивое отношение врачей, и каждый больной заслуживает сострадания - но, нет. Врачи борются, в первую очередь, за тех, которые дороги близким и нужны им. Это срезу заметно, стоит за больным кто-то или он никому не нужен. Этот прискорбный вывод я сделала, исходя из собственного опыта. Конечно, и это не всегда спасает, но увеличивает шансы.
Интересный, необычный рассказ.
Да, так бывает что медики равнодушны. У нас очень небольшой город, может быть поэтому нет такого потока больных, как в крупных городах, и медики довольно внимательные.
Это хорошо. Рада за Вас и медики молодцы.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!
1930
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.