– Банда из восьми человек. На улицах их звали Б7. Вскоре, и они стали себя так называть.
– А почему не Б8?
– Б – это и есть восьмая.
Они звали ее Белоснежкой, и она была их предводителем. Не понятно, почему Белоснежка. Разве что потому, что семеро остальных, действительно, походили на гномов. Им даже масок не нужно было, тем не менее они их прилежно надевали всякий раз, как шли на дело. Милые дедушки-гномы и внученька-переросток. Белоснежка – Хильда Крим – была красивой востроносой брюнеткой с огромными зелеными глазами и жесткими чертами лица. Лицо ее было бы даже излишне бледным, если бы не болезненный розовый румянец на щеках. Когда она улыбалась, на них появлялись две небольшие ямочки. Это единственное, что было милого в этой красавице. Жестокий и буйный нрав тоже не сочетался с хрестоматийным обликом Белоснежки. Легенды о ее жестокости, как выяснилось, вовсе и не были легендами. Она создавала свой образ долго и планомерно. Поступками. Рассказывали, что она ненавидит женщин и собственноручно пытает и убивает красивых девственниц, которых отлавливают именно для этих целей ее гномы. Причем, не просто убивает – вырывает сердца у еще живых людей. Как встретились семь гномоподобных братьев с Хильдой, они никогда не рассказывали. Чем она завоевала их преданность, тоже неизвестно. Зато известно, что подчинялись они ей беспрекословно, а служили беззаветно. Как завороженные.
– Тут что-то еще, не все так просто, – думал Хут, офицер полиции, ведущий дело банды Б7.
***
Все гномы-крепыши лежали в ряд. Тела их были искромсаны. Двоих буквально разорвал Осел. Одного застрелил Собака, одного Петух и троих уложил Трубадур.
Изначально их было четверо. Четыре старика, как полиция уже поняла. До этого, анализируя видеозаписи с мест ограблений, в следственном считали, что это молодые ребята в масках животных. А старческие движения они намеренно имитируют на камеру. Настолько быстро и слаженно работала эта четверка, что просто в голове не укладывалось, что это, действительно, пожилые люди из дома для престарелых. Они называли себя БМ – Бременскими Музыкантами. (Какая-то любовь к аббревиатурам у бандюг пошла в последнее время. Более всего поражали СШБ – Свободные шильдбюргеры. Просто полудурки, но не будем отвлекаться). Рок они стали играть только в самодеятельности дома для престарелых, но, говорят, получалось весьма недурственно. Особенно у Петуха. А когда появился Трубадур, они заиграли куда лучше, но времени, увы, больше стали уделять огнестрельным инструментам.
Осел был могучим стариком с лошадиными… собственно, а почему не с ослиными (?) длинными желтыми от табака зубами. На его плече был след от сведенной татуировки. Шрам явно повторял свастику. Седые волосы на груди не сочетались с черной аккуратной дырой в районе сердца. Почти посередине, но чуть левее. Бирка на большом пальце правой ноги свидетельствовала, что это был наш герр Эсел. Осла я назвал так в шутку. Совпадения тут не было. Его звали Отто Шульц. А вот Собаку как раз и звали собакой – Хунд. Фридрих Мария фон Хунд. Он лежал на соседней каталке. Тоже волосатый, но чернявый. Худой, с ухоженной бородкой, тонкими руками. Шея его была почти отрублена. Во всяком случае позвоночник был перерублен. Жуткое зрелище. Хунд был из древнего знатного рода, от которого только и осталось, что приставка «фон». Хунды верно служили канцлерам из поколения в поколение, но дед Фридриха попал в опалу. Какие-то деньги его сын спас, но вот доброе имя восстановить так и не смог. Что объединяло сурового бойца и утонченного аристократа? Как они попали в дом для престарелых? Позже выяснилось, что Хунда разорил сын, после чего определил в богадельню. А Шульца жена сдала в дурку. Осложнение после гриппа (и такое бывает). После болезни Отто стал представлять себя ослом, который работал на мельнице. Когда Отто состарился, мельник его выгнал, и Отто стал бродячим музыкантом. Буйным великан никогда не был, и несколько лет назад его определили мести парк в доме для престарелых. Шульца такая жизнь вполне устроила. Он обзавелся друзьями (как выяснилось – подельниками) и про ослов с мельниками больше ни с кем не говорил. Петух лежал на столе у противоположной стены холодильника. Он не смог остановить кровь, хлещущую из отрубленной руки, отчего и умер. На его груди была цветная татуировка в виде необыкновенной пирамиды – осел, на осле стоит собака, на ней – кот, а на коте – петух с цветным хвостом. Собственно, цветным в татуировке был лишь хвост. Фриц Кочет был сыном эмигрантов из СССР. Довольно известный в юности боксер в наилегчайшем весе. Жилистый старик с костистым лицом и острым носом внешне более походил на ворону, чем на петуха, но характер, говорят, имел задиристый, петушиный. Кампхан (бойцовый петух) – его прозвище еще с боксерских времен говорило само за себя. В доме престарелых оказался, когда его дочь уехала в Америку. Фриц заскучал, стал все чаще навещать своего друга Фридриха, который к тому времени уже поселился в доме для престарелых, а потом и сам присмотрел там комнатку. Кота пока не нашли. Видели, как один из «гномов» всадил в него длинную очередь из автомата и Ганс Зак (так звали Кота) упал с моста в реку. Шансов выжить не было. Впрочем, Ганс, как истинный Кот, всегда ходил своими дорогами. В дом престарелых, где собрались уже трое наших героев, он пришел как-то на обед. Перезнакомился со всеми, пригляделся и объявил, что остается. Пятый, Трубадур ушел. Настоящую фамилию его так никто и не узнал. Этот человек как будто пришел из Ниоткуда и ушел в Никуда. В доме он работал врачом. Ни диплома, ни рекомендаций найти не удалось, кто его нанимал и когда, толком никто и не вспомнил. По записям получалось, что работает он там уже девять лет, что являлось полной чушью, потому что появился он там уже после нашей бременской четверки, а самый первый въехал туда четыре года назад.
Какая-то мелочь, несущественная (?) деталь крутилась в голове у Хута, не давая ему покоя. Что-то не складывалось тут, среди этих трех трупов. Или, наоборот, слишком складывалось?
***
Кот сразу выбрал себе целью Белоснежку. Чего мелочиться-то? Зак любил обходные пути и сложные маневры, но если проблему можно было решить быстро и красиво, но с повышенным риском, то он всегда рисковал. Кот запрыгнул на плечи гнома и с них уже прыгнул на Хильду. Получилось неожиданно, Кот упал как будто с неба и успел так и полоснуть ее бритвой с отравленным лезвием. Прямо по холеному запястью, чудом миновав острый стилет, которым Хильда метила ему в глаз. Яд действовал не сразу, поэтому Кот быстро отпрыгнул назад и вскочил на перила моста, чтобы взобраться по вантам выше, но тут же попал под автоматную очередь разъяренного гнома.
– Упс, – мурлыкнул Кот, рассматривая пять красных вишенок на своем белоснежном свитере, – сука Старость! Я тебя надул!
Гном с топором был хорош! Почти отрубив голову Собаке, он кинулся на Петуха, который целился в Белоснежку. Рука с пистолетом полетела с моста в реку, а Петух взвыл не по-человечески, прыгнул, развернувшись в воздухе, на гнома и саданул шпорой его прямо в висок. Было у него в сапоге тайное лезвие на пружинке. Он его Шпорой называл. Полезное лезвие. Не раз помогало. И сейчас помогло.
– Вот тебе и ку-ка-ре-ку, качок-недомерок. – Жизнь красной струйкой убегала от Петуха из культи. Какой уродливый обрубок, какая красивая смерть! – Кукарекуууууу!
Разъяренный Осел, как раз успел сломать шею второму гному, когда увидел, что Кота убили. Он швырнул в Хильду автомат, который выдрал из рук трупа, и кинулся следом. Тяжеленная железяка попала Белоснежке в живот и отбросила в сторону. У Белоснежки потемнело в глазах, и тошнота подступила к горлу, но она была настоящим бойцом, видывала и не такое. Сделав шаг в сторону и пропустив громадный кулак, похожий на копыто, слева от себя, она мгновенным движением перебросила стилет в левую руку и всадила в сердце Ослу. По самую рукоять. В самую серединку большого сердца гиганта.
– Прощай, Ослик. А селезенку я себе наколдую.
Трубадур прыгнул за Котом. Не для того, чтоб спасти. Он видел, что Кот умер еще до падения. Трубадур банально убегал. Все убиты. И ликующая Хильда тоже, хотя еще не знает об этом. А на мосту с дальнего края уже появились патрульные машины. Трубадур всегда выходил сухим из воды. Всегда. По определению своему, по сути. По проклятию своему.
Белоснежка тоже заметила полицейских, но бежать уже не смогла. Ноги под действием яда стали отказывать.
– Надо же! Меня убил Котик!
***
Белоснежка пристально, изучающе посмотрела на Хута.
– Нагнись, – шепнула она. – Ниже!
Вдруг резким сильным движением схватила его за воротник и притянула к себе. Ее губы жадно впились в губы полицейского. На несколько секунд она застыла, Хут тоже оцепенел от неожиданности. Потом силы оставили Хильду, и она упала на спину.
– Ошиблась, – после паузы с трудом прохрипела она. – Не рыцарь.
Кровь слабой струйкой потекла из уголка губ, женщина обмякла и потеряла сознание.
– Хут, какого черта, почему ты меня не дождался? Я же… – Ханна решительным шагом подошла к следователю, но, увидев Белоснежку, осеклась. Она долго изучала глазами неподвижное тело, потом посмотрела на Хута.
– Это Белоснежка.
– Я знаю. Она тебя целовала?
– Да, но как ты угадала?
– У тебя рот в крови.
– А…
Но тут Хута снова отвлекла Белоснежка. Она повернула голову к Ханне и, уже не в силах приподнять ее, прошептала:
– Нет, не ошиблась, – губы умирающей скривились в усмешке. – Рыцарь! Просто не мой.
– Хут, повязку мы сняли только неделю назад. Ты должен ее надевать на час каждые три часа. Нельзя так долго напрягать глаза. Ты просто снова ослепнешь, дурак! Три операции…
Она еще что-то говорила и говорила. Но Хут не мог слушать. Опять что-то ускользало от него. Что-то важное, лежащее на поверхности. Что-то очевидное. Почему с ним такое творится? Неужели эти разборки между бандами такие нетривиальные? С виду все просто. Но дьявол-то в мелочах. А они ускользают, они прячутся. Как будто кто-то или что-то скрывает их за какой-то ментальной завесой.
***
Хут смотрел в зеркало. Глаза были красные, воспаленные. Он был слеп три года и снова постепенно привыкал к своему лицу. Крови на губах не было. Наверное, стерлась. Щелк! А не фига… Кровь у Хильды изо рта пошла только потом. То есть Ханна соврала. То есть она как-то иначе узнала, что Белоснежка его целовала. Щелк, щелк, щелк! Завеса стала падать, факты стали собираться в пазл. Хут тряхнул головой. Белоснежка, поцелуй. Принц. Поцелуй принца должен был спасти Белоснежку! Принца, рыцаря.
Года два назад он бы уже признался себе в сумасшествии. Но за эти годы скопилось столько мелких фактов, столько подозрений, столько снов, наконец. Он уже на сны ссылается! Так. Давай, думать. Белоснежка с гномами. Они же почти реальные гномы. Ну, чуть выше. Да, но она не Белоснежка. Факт. Кожа у нее белая, сама красавица. Но далеко не девочка и злая ведь, сука. Мысли метались в голове, как бешеные, бились о черепушку, разворачивались и снова неслись по кругу. Говорили, что она колдует. Может, это та, которая всегда хотела быть Белоснежкой? Мачеха! Полный маразм. Как ее звали? Гримхильда. А наша… Хильда Крим. Кримхильда! А Кримхильда – это жена Зигфрида. Она вырвала сердце у еще живого Хагена. Милое совпадение в привычках. Две жизни, одна героиня. Хотя, кто сказал, что две?
А все эти шильдбюргеры, Бременские Музыканты? Средневековые сказки поперли в жизнь. БМ реально похожи на свои прозвища! Щелк! Стоп! Прозвища они получили еще в юности, до того, как познакомились! Сон про мельника у Осла… А Петух! Его татуировка есть еще на фото, где он получает первую медаль. Ему восемнадцать и никого из своих подельников он еще не знает! Мир сошел с ума. Сейчас уже Хут скорее поверит в это, чем в то, что он не прав.
«Вернемся к Ханне. – думал следователь. – Она тоже что-то знает. Она тоже персонаж! Что я знаю о ней? Мы познакомились, когда я ослеп. Она была рядом, когда этот идиот плеснул мне какую-то гадость в глаза. Ума не приложу, что это за сказка. Слепой Хут? Ядовитая брызгалка? Хрень какая-то. Когда зеваки позвали врача, она откликнулась, протиснулась ко мне и первым делом промыла глаза водой. Поэтому их и удалось спасти». Три года он ее не видел. Только чувствовал. Днем ее голос, аромат, ночью тело в постели. Гладил, ласкал. Он знал ее лучше даже из-за того, что был слеп. Каждый изгиб тела, каждую родинку. Когда он прозрел, то влюбился в нее еще раз. Он был так счастлив, что готов был слепнуть и прозревать, чтоб вновь и вновь в нее влюбляться. «Думай, Хут, думай. Вернись назад, к тому времени, когда был слеп. Чувства у слепого острее. Точно! Нашел!»
***
Трубадур сидел у кровати Белоснежки и смотрел на капельницу. Когда Хильда открыла глаза, он сказал:
– Ты ль на свете всех милее, всех прекрасней и белее? Думаю, что не ты.
– Ты догадался сразу о двух вещах, миннезингер. Или вспомнил? Сейчас многие вспоминают, как видишь. Что скажешь, Тангейзер?
– А ты идешь на поправку, Кримхильда.
Хильда побледнела сильнее, лицо ее вытянулось, но пошевелиться она не могла:
– В этом времени медицина получше. Кое-что могут.
– Как видишь, я догадался не о двух, а сразу о трех вещах. – продолжал гость. – Ты и тогда выдавала себя за другую. И далась тебе эта Белоснежка? Знаешь, а я знал Зигфрида и тебя вспомнил. Ты была тогда совсем девчонкой, как и она. А вот мать твою, настоящую Гримхильд, я знал очень хорошо. Нет, к твоей беде я не твой отец, хотя и его я знал.
Говоря это, Трубадур достал из кармана пиджака шприц подошел к капельнице и вколол в пакетик немного жидкости.
– Немного цикуты и перерождениям конец. Ты ж должна шевелить руками, чтоб колдовать. Дурацкая техника, согласись? Ущербная.
На пороге он обернулся. Хильда глядела на него круглыми глазами, губы ее шевелились, но не произносили ни слова.
– Да, и зови меня Каином.
***
Хут проснулся и стал изучать лицо Ханны. Она спала и улыбалась во сне. Через минуту глаза ее открылись и взгляды встретились.
– Не стриги волосы сегодня.
– Ты вспомнил.
– Я понял. Я люблю тебя здесь и сейчас.
– Там ты меня тоже любил. Ты вспомнишь, мой принц.
– Наверняка, я многое вспоминаю. Только не заставляй звать тебя Рапунцель! Неужели я любил это салатное имя?
– Противный!
– Послушай, но ведь по сказке близнецы были до слепоты?
– В этой реальности много отклонений.
– Надо исправлять! Вот прямо сейчас!
– Сперва скажи, как ты понял!
– Ты всегда стрижешься под мальчика – каре на ножке. И шея всегда колется. Всегда! Не исчезай сегодня!
– Ну смотри, тогда завтра они будут уже до плеч. Неделя – и я начну подметать ими пол.
– Тогда раз в три дня!
***
– Я не ем яблоки. От них меня клонит в сон. А от стакана яблочного сока я могу проспать целую вечность. Кроме того, нам нельзя есть или пить с посетителями.
Милая золотоволосая официантка в потертых джинсах и белой кофточке удалилась с подносом.
– Вечность…. Не люблю это слово. Да, деточка, ты еще не проснулась!
Когда девушка вернулась со сдачей, мужчины уже не было, а на столике лежала тоненькая книга в мягкой обложке.
– «Белоснежка»? Странно. Такой солидный дядька… Надо же.
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко... Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет... Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединеньи!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданая семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы),-
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шопот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
