I
– Да иди ты…! – вдруг раздалось громче обычного.
– Сама иди, крыса ты бесхвостая! – злобный крик окончательно нарушил привычное равновесие возни и умеренного шепота в королевской опочивальне.
– Девочки, не ссорьтесь! – раздался писклявый голос Пятой.
– Да сама ты девочка, дура безмозглая! Откуда у тебя такая самоидентификация? Какие мы тебе девочки? – это был крик души, вырвавшийся уже из шести глоток.
– Ну… ты же сама сказала «крыса».
– А что, я должен был сказать «крыс», что ли? Голову включи! Их-то у нас хватает!
– Ага. Жаль, хвост один. Зато мощный, как кнут. Всех отдубасим! – Четвертая всегда готова шутить.
– Кстати, чей черед корону носить? Третья?
– Заткнись, Первая, сегодня опять мой черед. Вчера я вместо Пятой носил. – Шестая голова была Альфой. Странно, конечно, что не Первая, но так уж повелось. Первая болтала много. Поэтому и проигрывала. Вообще-то, самой крупной была Пятая. И челюсти у нее были мощнее, чем у Шестой, и шея мускулистей и длиннее одновременно. Но Пятая сутулилась, трусила и проявляла все черты Омеги. А в последнее время еще и склонность к трансвестизму обрела. Кто бы мог подумать? Самая умная, самая сильная, самая знающая. Воистину: «Во многой мудрости много печали»!
– На самом деле, идея закорешиться с Щелкунчиком возникла как раз у Пятой, – продолжала Первая, чего Вторя на меня окрысилась?
– Что вы, что вы, девочки! Эта блестящая идея не могла быть моей. Она достойна только Шестой! Это Шестая придумала, как приумножить наше могущество!
– Конечно, я! Дуры безмозглые, – рявкнула Шестая и укусила Первую в ухо.
II
– За сим провозглашаюсь я Луи… Пятый. – закончила пафосную речь Пятая.
– Эти шесть голов заморозить. На каждый Новый Год по одной пускать на холодец. Для крепости добавлять по хвосту на голову. Первый осужденный в году будет спонсором хвоста. Составь указ, писарь! И нашего повара сюда зовите! Его холодцы и студни лучшие. Особенно из папочки отличный получился. А вот и он!
– Ну что, дружок, еще пять лет жить будешь! А там посмотрим. Забирай в хозяйство головы. Да… первым, давай, Шестую сделаем. Месть – это блюдо, которое подают холодным… во всех смыслах.
– Да, еще. Забыл сказать. Дрова для голов отсюда наколи. – Король Луи V дернул головой в сторону угла тронного зала и зло ухмыльнулся. – Будет очень символично.
Кровь на обработанных лекарем обрубках шей уже свернулась, но раны болели. Король устал, Король хотел спать.
– Вон отсюда! Все вон! Завтра вычеркнем шесть голов из списка королевских особ. Никакого Семивластья. Монархия. Абсолютная. Полная. – глаза слипались.
III
Суета, шорох платьев, звон оружия и тихие голоса вскоре растворились за заботливо прикрытой дверью. Еще через некоторое время тишину в тронном зале нарушил спокойный мерный храп Короля. Лишь изредка этот звук дополнял одиночный едва слышимый деревянный стук. Расколотый надвое Щелкунчик лежал в углу. Одна половина на боку, другая вверх лицом. Точнее, половиной лица. Рядом валялась его сабля, а в полу плотно увязла секира Мышиного Короля. Было понятно, что удар нанесли секирой со спины. Щелкунчик смотрел одним глазом в потолок. Иногда из уголка глаза выделялась смола, стекала по щеке к оскаленному рту. И тогда он моргал. Щелк, щелк, щелк…
Олег Поддобрый. У него отец
был тренером по фехтованью. Твердо
он знал все это: выпады, укол.
Он не был пожирателем сердец.
Но, как это бывает в мире спорта,
он из офсайда забивал свой гол.
Офсайд был ночью. Мать была больна,
и младший брат вопил из колыбели.
Олег вооружился топором.
Вошел отец, и началась война.
Но вовремя соседи подоспели
и сына одолели вчетвером.
Я помню его руки и лицо,
потом – рапиру с ручкой деревянной:
мы фехтовали в кухне иногда.
Он раздобыл поддельное кольцо,
плескался в нашей коммунальной ванной...
Мы бросили с ним школу, и тогда
он поступил на курсы поваров,
а я фрезеровал на «Арсенале».
Он пек блины в Таврическом саду.
Мы развлекались переноской дров
и продавали елки на вокзале
под Новый Год.
Потом он, на беду,
в компании с какой-то шантрапой
взял магазин и получил три года.
Он жарил свою пайку на костре.
Освободился. Пережил запой.
Работал на строительстве завода.
Был, кажется, женат на медсестре.
Стал рисовать. И будто бы хотел
учиться на художника. Местами
его пейзажи походили на -
на натюрморт. Потом он залетел
за фокусы с больничными листами.
И вот теперь – настала тишина.
Я много лет его не вижу. Сам
сидел в тюрьме, но там его не встретил.
Теперь я на свободе. Но и тут
нигде его не вижу.
По лесам
он где-то бродит и вдыхает ветер.
Ни кухня, ни тюрьма, ни институт
не приняли его, и он исчез.
Как Дед Мороз, успев переодеться.
Надеюсь, что он жив и невредим.
И вот он возбуждает интерес,
как остальные персонажи детства.
Но больше, чем они, невозвратим.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.