Ночью
-----
Ирина Васильевна пришла домой под утро. Она прилетела из Питера, от сына. Самолёт долго задерживали из-за грозы. Объявили, что ещё на три часа задержат (вот не верится ни в какую грозу – наверное, технические неполадки были), а потом неожиданно выпустили на посадку. «Если никто из домашних не звонил в аэропорт, то думают, что только через два с половиной часа прилечу. Жутко соскучилась по дому». Она всегда скучала по дому, когда отсутствовала больше, чем две недели. И по Мите скучала. Было ещё темно, но, когда такси отъехало, робкое щебетание птиц подтвердило близкий рассвет. Чемодан Ирина Васильевна оставила в коридоре – утром вместе разберут. Митя её не встретил. Алиса, когда вызвала ей такси, сказала, что деда сдал машину в ремонт. Наверное, спит. В душ и спать, спать, спать. Устала. Отписавшись внучке на вайбер о прибытии (утром прочтёт), Ирина Васильевна открыла кран. Вода была прохладной. Надо же, горячей нет, что ли? Вроде, не лето. Никаких плановых отключений быть не должно. Она повернула термостат, и вода постепенно потеплела. Ирина Васильевна прижала руку к сердцу, потом медленно и тяжело села на край ванны. Не может быть…
Поздно вечером
--------------
Дмитрий Иванович пришел домой поздно вечером. Машину он сдал в ремонт, и они с Пашей позволили себе, как он говаривал, усугубить. Ну, в смысле выпить лишнего. Паша не лукавил, коньяк был отменный, не левый (даром что из канистры). Хорошо посидели, с чувством, не торопясь. Всё равно в аэропорт за Ирой уже ехать не надо. Последний, так сказать, холостяцкий денёк. Сегодня вернётся супруга, и жизнь вновь примет гораздо более размеренный и аскетичный характер. Она блюла семью, хозяйство и… Митю – Дмитрия Ивановича то бишь. Диета, спорт, правильный образ жизни. И все это хорошо, но… завтра. Немного ныло сердце, поэтому туфли Дмитрий Иванович скинул, не нагибаясь, и поспешил в туалет. Дмитрий Иванович подошёл к ванной и, закатав рукав сорочки, открыл воду, настроил напор и температуру, крякнув, разогнулся и посмотрел на себя в зеркало. Старею, толстею, мешки под глазами. Ну, последнее – это коньяк. Приму душ, посплю, и пройдёт. Или пойду прилягу на полчасика сперва? Раздался телефонный звонок. Дмитрий Иванович затворил воду и поспешил к телефону: «Да, Катя, понятно, опять задерживают. Пусть вызовет к рейсу – есть компании, которые сами отслеживают прибытие. Алиса – лапушка. Освоила все эти «яндексы» и «уберы», а твоя мама всё ещё не хочет. Нет, малыш, на самом деле ей просто приятно, когда о ней заботятся. Конечно. Нет, я дождусь. Прилягу на часик-другой. Будильник поставлю. Целую».
Давным-давно
-------------
Двое лежат на пляже на соседних топчанах. Он – пузом вниз: перебирает камушки в поисках диковинки. Она – лицом вверх: читает книгу. Достоевский. Странно, но она всегда брала классику на пляжный отдых. Митя часто в шутку ругался: «Ты потолще фолиант не нашла? Возьми Есенина томик – он легче». Катюха – пятилетняя пигалица – возится поодаль в песочной ванночке. Им повезло с первенцем. Катя самодостаточна – может часами развлекать себя сама, придумывая игры и занятия и не приставая к папе с мамой. При этом она очень любит общаться с родителями, бабушками, тётями и т.д. Но отнюдь не ставит себя в центр мира. Митя и Ира наблюдали детей многих своих друзей и не могли нарадоваться на свою умницу-дочку.
Он начинает кидать мелкие горячие камушки на плоский, уже подрумянившийся на солнце, живот жены. Те камушки, которые попадают удачно, подпрыгивают на упругой молодой коже и, проделав путь от одного бока к другому, сваливаются с противоположной стороны. Камушки, попадающие совсем удачно, сваливаются к пупку или замирают в положении шаткого равновесия, двигаясь уже сообразно мерному дыханию чтицы.
– Ну, не мучай меня, не му-чай! – изредка совсем не раздражённо мурлычет Ира.
– Между прочим, твой любимый классик, Фёдор Михайлович, сказал: «Люди и созданы, чтобы друг друга мучить». Вот так вот!
И, довольный собой, он снова начинает перебирать камушки, ожидая, как она отреагирует на такое проявление эрудиции и начитанности.
– Я скажу, что ты подглядывал в мою книжку и не поленился просмотреть как минимум шесть глав, чтоб дойти до этих слов Терентьева. Я же знаю, что, в отличие от стихов, цитаты ты не запоминаешь, а «Идиота» ты читал ещё в школе и после этого не перечитывал.
– Факир был пьян и фокус не удался. Не совсем так, конечно, но весьма похоже. Я просто тупо листал книгу, пока вы с Катей плескались. Ну и натолкнулся. А, обладая исключительным прикладным мышлением, сразу понял, как приспособить цитатку. Поэтому и кидаю в тебя уже сто лет эти камушки! – к концу фразы уверенные нотки уже вновь играют в Митином голосе.
Ира кладет книгу на полотенце, снимает тёмные очки и пристраивает их на книге так, чтоб страничка не перелистнулась.
– Знаешь, сразу две мысли хочу сказать. Выбираю, какую первой…. Вот. Знаешь, мне даже неловко бывает перед другими, что мы так счастливы, что нам так хорошо. Кстати, тот же классик и даже в той же книжке писал: «Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье». Глядя на других, я стесняюсь того огромного счастья, которое на нас свалилось несколько лет назад и не ослабевает со временем. Понимаешь? Но ни с кем, слышишь, ни с кем я не буду им делиться! Знаешь, Мить, иногда мне кажется, что я знаю про тебя всё. Иногда мне кажется, что я и есть ты. Я думаю, как ты, ем как ты, мечтаю твои мечты. Мне так радостно от этого, но и так страшно. Я иногда думаю, а что же дальше? Как нам жить так, зная всё друг про друга, через год, пять лет, пятнадцать… Вдруг это Счастье уйдёт, растворится?
– Ой ли?
- Чего «ой ли»?
– Так уж и всё про меня знаешь?
– Всё-всё, – слегка опустившись из облаков не землю, Ира обернулась к дочке – Катюнь, малыш, собирайся, скоро пойдем.
– Хм… проверим. Какой водой я люблю мыться?
– Как, какой? Горячей! Я после тебя дома никогда душ не настраиваю.
– В том-то и дело, Знайка, что прохладной. А вот я знаю, что ты любишь мыться горячей – именно поэтому ты никогда термостат и не крутишь!
– Мииить! Ты такой, ты такой! Я люблю тебя, глупый!
– Ага. Я же ещё и глупый!
Утром
-----
Она села на кровать, взяла его руку в свою. Кисть была холодной. Она легла ему на плечо и запустила руку сквозь расстёгнутую сорочку в волосы на груди. В первый раз он не вздрогнул и не хихикнул.
– Опять ты сделал по-своему, милый.
Она лежала на неподвижной груди мужа и вспоминала, вспоминала. Их знакомство, рождение дочки, сына. Первая поездка за границу, ссоры, примирения, планы. Их любовь. Их Счастье. Слёзы высохли, а она всё лежала в оцепенении, боясь двинуться, чтобы не нарушить это жалкое временное равновесие расколовшейся на «до и после» жизни.
Через целую вечность резко зазвонил будильник.
– Я прилетела, родной… Вставай. Вставай! Вставай! Я прилетела!
Она несколько раз ударила мужа кулачком в грудь и, наконец, заплакала. Слёзы падали на сорочку, оставляя тёмные пятна на ткани. Худые плечи вздрагивали в такт всхлипываниям.
Однажды ночью
--------------
– Чего ты вертишься всё? Спи!
– Знаешь, как-то непривычно без Кати, без Алисы. Уже свыкся, что Стасик в Питере живет. А вот, что Катя с Антоном загород переехали, никак не привыкну. А, главное, я всё не могу привыкнуть, что мы стареем.
– Сам ты стареешь, дуралей! Я молодая и симпатичная!
– Конечно, самая симпатичная! Давай, договоримся. Чур, я первый. Я не вынесу по-другому. Вы, женщины, более сильные. Знаешь, я иногда вижу кошмар: просыпаюсь ночью, ищу тебя, а ты… ты не дышишь. Я в холодном поту подскакиваю и долго спать не могу. Иногда даже плачу. Я не знаю, как мне жить потом. Не знаю, зачем. Не смей так делать, поняла?
– То есть я должна тебя хоронить, возиться с формальностями всякими, с людьми общаться. Так? Иди, места нам на кладбище купи тогда, старый дурак.
В старом зале, в старом зале,
над Михайловской и Невским,
где когда-то мы сидели
то втроем, то впятером,
мне сегодня в темный полдень
поболтать и выпить не с кем —
так и надо, так и надо
и, по сути, поделом.
Ибо что имел — развеял,
погубил, спустил на рынке,
даже первую зазнобу,
даже лучшую слезу.
Но пришел сюда однажды
и подумал по старинке:
все успею, все сумею,
все забуду, все снесу.
Но не тут, не тут-то было —
в старом зале сняты люстры,
перемешана посуда, передвинуты столы,
потому-то в старом зале
и не страшно и не грустно,
просто здесь в провалах света
слишком пристальны углы.
И из них глядит такое,
что забыть не удается, —
лучший друг, и прошлый праздник, и —
неверная жена.
Может быть, сегодня это наконец-то разобьется
и в такой вот темный полдень будет жизнь разрешена.
О, вы все тогда вернитесь, сядьте рядом, дайте слово
никогда меня не бросить и уже не обмануть.
Боже мой, какая осень! Наконец, какая проседь!
Что сегодня ночью делать?
Как мне вам в глаза взглянуть!
Этот раз — последний, точно, я сюда ни разу больше...
Что оставил — то оставил, кто хотел — меня убил.
Вот и все: я стар и страшен,
только никому не должен.
То, что было, все же было.
Было, были, был, был, был...
1987
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
