Василий Трофимович, девяностолетний ветеран двух войн, спустя десятилетия после сражений против финнов и немцев, продолжал вести ожесточённую борьбу. С годами изменилось только боевое орудие. Автомат и патронташ сменились автоматической ручкой и лентами почтовых марок.
Сначала он бился за чистоту рядов Партии, потом за путёвки в санаторий, затем за Горбачёва, чуть позже – против Горбачёва, далее – за Ельцина, после чего – за Зюганова. Позже бросался грудью на амбразуру за Жириновского. Болел перед экраном телевизора за лидера либерал-демократов, когда тот драки в Думе устраивал. Крепко сжимал поднятый вверх кулак и с криками «Вовка, бей жидов!» нервно ёрзал в кресле. В ЛДПР вступил, партийные взносы исправно платил. И нежно поглаживал партбилет.
Но постепенно политические страсти в стране улеглись, драки в Думе прекратились, и Василию Трофимовичу снова стало скучно. Партбилет был заброшен на антресоль, в коей вещи имели свойство исчезать чаще, чем корабли в треугольнике под Бермудами
Руки чесались написать новенькую грозную петицию, да мысль никак не приходила, о чём нонче воевать. Ходил старик угрюмый. Ни заначка Беломора в сарае не радовала, ни партизанские вылазки к соседу за поллитрой. То письмо однополчанину напишет, то скандал на почте устроит. А куражу всё нет.
Но вот однажды вышел Трофимыч со двора. Присел на лавку, задумался. Глядь – прямо перед воротами лужа. Дождь третьего дня был. Солнце светит. Сухо везде. А аккурат перед домом родным раскинулось море широко.
И ярость благородная вскипела, как волна. И побежал воин, спотыкаясь об ухабы во дворе… Письмо писать! Скорее писать! Даже калитку запереть за собой забыл.
Вот он, кураж! Руки тряслись то ли от азарта, то ли от вчерашних палёных ста грамм.
Мэру! Нет. Маловато будет. Губернатору! Опять не то. Президенту! Эх. Жалко, что у президентов нет начальника. Что поделать, придётся Ельцину писать.
«Уважаемый Борис Николаевич!» – аккуратно вывела натренированная рука на чистом листе.
И Василий Трофимович всей сущностью погрузился в сладостную страсть обвинительных речей.
Кап.
Старик не придал значения звуку.
Кап!
На секунду задумался, но решил не отвлекаться от дел государственной важности.
КАП!
На этот раз что-то громко капнуло рядом с петиционером.
Василий Трофимович поднял возмущённый взгляд, но оторопел, раскрыл рот, неуверенно откинулся на спинку кресла и начал сползать под стол. Перед ним стояла…
Лужа! Высоченная, до самого потолка. Руки в боки. Синяк под глазом. Морда хамоватая. На макушке – потрёпанная белая панама.
Гостья вползла в дом через оставленную открытой калитку. И сейчас стояла посреди кабинета ветерана с явно недобрыми намерениями. Чуть выждав, она указала на стол и писклявым голосом заявила:
— В жопу себе засунь эти бумажки! Ещё хоть одну букву напишешь, я тебя… – и пригрозила кулаком.
— Понял-понял! – пробормотал старик пересохшим языком и тут же старательно скомкал письмо.
— То-то! – булькнула Лужа, развернулась и уползла обратно, греться на солнышке перед воротами. Василий Трофимович ещё долго неподвижно сидел в кресле кабинета. Петиций он больше не писал. А вот площадку перед воротами в миг зацементировал, да так ровненько, что хоть уровень по ней сверяй.
Где-то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой.
Вот они и шли в своих бушлатах –
Два несчастных русских старика,
Вспоминая о родимых хатах
И томясь о них издалека.
Вся душа у них перегорела
Вдалеке от близких и родных,
И усталость, сгорбившая тело,
В эту ночь снедала души их,
Жизнь над ними в образах природы
Чередою двигалась своей.
Только звёзды, символы свободы,
Не смотрели больше на людей.
Дивная мистерия вселенной
Шла в театре северных светил,
Но огонь её проникновенный
До людей уже не доходил.
Вкруг людей посвистывала вьюга,
Заметая мёрзлые пеньки.
И на них, не глядя друг на друга,
Замерзая, сели старики.
Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела...
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела.
Не нагонит больше их охрана,
Не настигнет лагерный конвой,
Лишь одни созвездья Магадана
Засверкают, став над головой.
1956
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
