Он залетел в магазин, как в службу спасения, весь потный:
- Помогите, я так загонялся. Мне сюда нужен горшок.
И достал кашпо, сделанное под пень с улиткой сбоку. Эта улитка давала большой выступ вовнутрь.
- Мне нужен горшок, чтобы туда поставить. И посадить в него цветок.
- Это вряд ли, горшок по размеру туда не пройдёт, выступ мешает.
- Говорят, ещё можно насыпать дренаж, но в другом магазине мне сказали, что дренаж ерунда. Это правда?
- Какой цветок-то?
- Глоксиния.
- Не ерунда. Насыпьте слой побольше, кашпо у вас глубокое, как раз оставшегося места глоксинии хватит для земли, ей глубокого горшка не надо.
- Но я хотел красиво! Чтоб всё по правилам. Горшок с дырочками, вода будет уходить. Мне сказали этому цветку не надо много воды, может загнить. Говорите, так не получится? Зачем я тогда купил это за 500 рублей!
- И дренаж по правилам. Насыпьте слой на дно побольше. И не лейте много воды. У вас там достаточно места и для хорошего дренажа и для глоксинии.
- Как я загонялся!
- Ну или вместо горшка приспособьте коробку из-под сока, её смять можно. Или целлофан на худой конец.
- Ну что вы, какой целлофан! А что я той женщине скажу, которая мне этот цветок отдала? Эх…
Он ушёл. Не было его пять минут.
- Я вернулся, я подумал, я так загонялся. Давайте дренаж. А поменьше пакета нет? А куда я всё это дену?
- Отдадите женщине, которая вам цветок подарила, наверняка у неё много цветов, рано или поздно он ей понадобится.
- Как вас зовут?
- Наташа.
- Я назову его Наташа. Теперь всё будет хорошо.
Обступает меня тишина,
предприятие смерти дочернее.
Мысль моя, тишиной внушена,
порывается в небо вечернее.
В небе отзвука ищет она
и находит. И пишет губерния.
Караоке и лондонский паб
мне вечернее небо навеяло,
где за стойкой услужливый краб
виски с пивом мешает, как велено.
Мистер Кокни кричит, что озяб.
В зеркалах отражается дерево.
Миссис Кокни, жеманясь чуть-чуть,
к микрофону выходит на подиум,
подставляя колени и грудь
популярным, как виски, мелодиям,
норовит наготою сверкнуть
в подражании дивам юродивом
и поёт. Как умеет поёт.
Никому не жена, не метафора.
Жара, шороху, жизни даёт,
безнадежно от такта отстав она.
Или это мелодия врёт,
мстит за рано погибшего автора?
Ты развей моё горе, развей,
успокой Аполлона Есенина.
Так далёко не ходит сабвей,
это к северу, если от севера,
это можно представить живей,
спиртом спирт запивая рассеяно.
Это западных веяний чад,
год отмены катушек кассетами,
это пение наших девчат,
пэтэушниц Заставы и Сетуни.
Так майлав и гудбай горячат,
что гасить и не думают свет они.
Это всё караоке одне.
Очи карие. Вечером карие.
Утром серые с чёрным на дне.
Это сердце моё пролетарии
микрофоном зажмут в тишине,
беспардонны в любом полушарии.
Залечи мою боль, залечи.
Ровно в полночь и той же отравою.
Это белой горячки грачи
прилетели за русскою славою,
многим в левую вложат ключи,
а Модесту Саврасову — в правую.
Отступает ни с чем тишина.
Паб закрылся. Кемарит губерния.
И становится в небе слышна
песня чистая и колыбельная.
Нам сулит воскресенье она,
и теперь уже без погребения.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
