Он, вероятно, уже повадился кормиться из кошачьей тарелки. Тарелка стоит во дворе у летней кухни, где круглогодично обитают наши домашние кошки. Им я смастерил домик из большого картонного короба, утеплил его старыми одеялами, и провёл электроосвещение. Вот от девяностоваттовой лампочки и обогревается кошачье жилище в холодные сезоны. Но сейчас я рассказываю о другом четвероногом животном.
Ежи объявляются у нас по весне, когда значительно потеплеет, и промышляют в станичных домовладениях до глубокой осени, с наступлением которой прячутся от заморозков в свои потаённые норы и впадают в зимнюю спячку. Так что ёжики на моём подворье – гости сезонные.
Нынешний посетитель кошачьей столовой невелик – чуть больше моей ладони, что говорит о его молодом возрасте. И, как отличительная черта, у ежа очень длинная мордочка с чуткой подвижной пуговкой влажного носа. Им он громко фыркнул, когда я подкрался к нему, уплетавшему за обе щеки утреннюю овсяную кашу, порядком поднадоевшую моим усатым питомцам. Но ёжику каша на завтрак пришлась очень даже по вкусу. И он так увлёкся её поглощением, что не сразу заметил приблизившегося к нему сзади для крупноплановой съемки фоторепортёра в моём лице. Фыркнув вторично, едок попытался убежать, но я перекрыл ему миграционный путь ногой, и поднёс объектив почти под самый его замечательный носик. Ежик тут же свернулся в клубок, ощетинившись весьма острыми иглами. Фотосессия явно не устраивала пришельца.
Я тоже застыл в ожидании, не выключая фотокамеры.
Видимо долго находиться неподвижным кактусом ежу стало невмоготу: вскоре он «расклубился» и быстро-быстро засеменил прямо через мою ногу в ближайшее и надёжное, как ему казалось, укрытие – кошачий картонный домик. Я не стал более препятствовать лазутчику, лишь щёлкнул кнопкой фотика пару раз, сняв спину его, и ёж, нырнув в отверстие коробки, забился в сумрачный угол. К тому же на мониторе аппарата замигало предупреждение о разрядке батареи, и мне пришлось возвращаться в дом, чтоб зарядить аккумулятор и записать рассказ о встрече с этим милым существом, подарившим мне доброе настроение на весь предстоящий день.
Говори. Что ты хочешь сказать? Не о том ли, как шла
Городскою рекою баржа по закатному следу,
Как две трети июня, до двадцать второго числа,
Встав на цыпочки, лето старательно тянется к свету,
Как дыхание липы сквозит в духоте площадей,
Как со всех четырех сторон света гремело в июле?
А что речи нужна позарез подоплека идей
И нешуточный повод - так это тебя обманули.
II
Слышишь: гнилью арбузной пахнул овощной магазин,
За углом в подворотне грохочет порожняя тара,
Ветерок из предместий донес перекличку дрезин,
И архивной листвою покрылся асфальт тротуара.
Урони кубик Рубика наземь, не стоит труда,
Все расчеты насмарку, поешь на дожде винограда,
Сидя в тихом дворе, и воочью увидишь тогда,
Что приходит на память в горах и расщелинах ада.
III
И иди, куда шел. Но, как в бытность твою по ночам,
И особенно в дождь, будет голою веткой упрямо,
Осязая оконные стекла, программный анчар
Трогать раму, что мыла в согласии с азбукой мама.
И хоть уровень школьных познаний моих невысок,
Вижу как наяву: сверху вниз сквозь отверстие в колбе
С приснопамятным шелестом сыпался мелкий песок.
Немудрящий прибор, но какое раздолье для скорби!
IV
Об пол злостью, как тростью, ударь, шельмовства не тая,
Испитой шарлатан с неизменною шаткой треногой,
Чтоб прозрачная призрачная распустилась струя
И озоном запахло под жэковской кровлей убогой.
Локтевым электричеством мебель ужалит - и вновь
Говори, как под пыткой, вне школы и без манифеста,
Раз тебе, недобитку, внушают такую любовь
Это гиблое время и Богом забытое место.
V
В это время вдовец Айзенштадт, сорока семи лет,
Колобродит по кухне и негде достать пипольфена.
Есть ли смысл веселиться, приятель, я думаю, нет,
Даже если он в траурных черных трусах до колена.
В этом месте, веселье которого есть питие,
За порожнею тарой видавшие виды ребята
За Серегу Есенина или Андрюху Шенье
По традиции пропили очередную зарплату.
VI
После смерти я выйду за город, который люблю,
И, подняв к небу морду, рога запрокинув на плечи,
Одержимый печалью, в осенний простор протрублю
То, на что не хватило мне слов человеческой речи.
Как баржа уплывала за поздним закатным лучом,
Как скворчало железное время на левом запястье,
Как заветную дверь отпирали английским ключом...
Говори. Ничего не поделаешь с этой напастью.
1987
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
