Городской двор в спальном районе Казани. Три часа дня. Двор почти безлюден, только на скамейке у детской площадки сидит местный пьяница Рогозин, да в углу двора на сломанном ящике из-под мороженной рыбы подросток в ожидании, когда появится кто-нибудь из его однолеток, развлекается онлайн игрой на смартфоне.
В дверях третьего подъезда в домашнем халате и с донельзя растрепанной головой возникает Конькова из пятьдесят четвертой квартиры. Она как сомнамбула выходит на середину двора и начинает голосить будто бы не в себе:
- Ума нет! Где ж я возьму его, этот ум?
Мигом встрепенувшись, Рогозин отбрасывает недокуренную сигарету в сторону и подходит вразвалку к Коньковой.
- Нет у тебя ума, эт точно, - с удовольствием подтверждает он. - Раньше о нем надо было думать, когда детей рожала. Никак они сами теперь сказали тебе об этом?
Конькова кивает и всхлипывает. Рогозин с чувством собственного превосходства цокает языком и авторитетно поучает:
- Не расстраивайся. Не одна ты такая сегодня. Нынче умных людей днем с огнем не найдешь. Только они понадобятся еще. Вот спохватятся, а уже поздно.
- Мне-то как быть? – вырывается у Коньковой.
- Простота, - хмыкнув, роняет Рогозин, - плач тебе не поможет, - и снисходительно опять наставляет соседку. - Ты себя дома сначала поставь правильно. Вон у меня жена или сын, чуть взъерепенятся – я их по ушам сразу. Вот они у меня где, - потрясает он в воздухе кулаком.
Неожиданно рядом с ним, точно из-под земли, вырастает его заклятый недруг характерная Клавдия Ивановна, учительница на пенсии, и с места в карьер напускается на пьянчужку:
- Ты чего языком тут свои глупости мелешь?! Дела другого нет? Гляди, сдам я тебя однажды в полицию за твои художества.
Рогозин пятится и бурчит:
- Ишь, защитница. Говори, да не заговаривайся. Я тебе не твой мужик…
- Иди, иди, - цедит сквозь зубы Клавдия Семеновна и сверкает глазами так, что Рогозин мигом понимает, шутки теперь кончились.
Без дальних слов он ретируется, а учительница, обняв Конькову за плечи, отводит ее к скамейке у подъезда дома, укоряя на ходу:
- Чего ты с ним связалась с этим пьяницей? Нашла советчика. Опять молодые с тобой повздорили?
- Они. Дочка, та еще ничего, кричит только сильно – все ей не так, а зять ходит как сыч, слова человеческого не скажет, а сегодня вдруг говорит: «Ума в вас мало». Сил моих больше нет, хоть руки на себя накладывай…
- Ты об этом даже думать не смей, - гневно обрывает ее Клавдия Ивановна и раздумчиво прибавляет. – Разъехаться вам давно надо было.
- Куда ж я от внучки уеду? – изумляется Конькова и так, что у нее даже слезы мгновенно высыхают. – Ее и помыть, и покормить надо – сами-то ее родители весь день на работе.
- Ну, тогда терпи, - отмахивается от нее с досадой Клавдия Семеновна. - Так они тебе скоро совсем на шею сядут.
- Да куда ж терпеть дальше? – жалостливо всхлипывает Конькова.
Учительница качает головой и говорит, как будто дело было уже решенное:
- Вот что, объяснюсь я сама с твоей дочкой, а не послушает, я про нее на сайте компании, где она работает, такой материал выложу, что ей не поздоровится.
- Что ты! – испугано машет на нее руками Конькова. – Может, и вправду, я сама виновата. Где ж мне ума-то было взять – школу едва-едва кончила.
- Какой тебе еще ум нужен? – отмахивается от нее Клавдия Семеновна. – У матери сердце должно быть. Вон в школе у нашей уборщицы пять лет назад сын вздумал жениться, а невеста его жила в другом городе. Они познакомились там, когда он служил в армии. Поехал он договариваться о свадьбе, а через день приходит наша уборщица на работу и говорит: «Сон видела: сыночек меня к себе звал, и так жалобно. Как бы несчастья с ним не случилось». Мы ее, конечно, успокаивать, мол, мало ли что может присниться, а она твердит: «Чувствую, что-то неладное с ним». На другой день она приходит на работу сама не своя, говорит: «Глаза утром открыла, а в комнату сын входит. Сам в белую простынь закутан, глаза закрыты и в лице ни кровинки». Слушать больше она никого не стала, взяла отпуск за свой счет и поехала в тот город, куда сын уехал, и как в воду глядела – сын ее в больницу попал. Возвращался за полночь откуда-то со своей невестой и с местными хулиганами не поладил. Они его ножичком и пырнули. В больницу привезли, а он в сознание не приходит и все мать в бреду зовет.
- Помнил ее, выходит.
- Да кого ж еще звать в беде?
- Дальше-то что было?
- Врачи сказали, не поднимется парень, а случится чудо, на всю жизнь калекой останется. Невеста, как узнала об этом, сразу за другого выскочила – умная оказалась. Зато Степановна наша, как пришла в больницу, так и осталась там. Ночей не спала, хлопотала возле сына и выходила его. Полегчало ему немного – она его домой привезла, и тут уже по врачам, да санаториям ездить с ним стала. Истратилась под чистую, но сына на ноги поставила.
- Правильная она женщина.
- Конечно, - кивает учительница и вдруг прибавляет с непоколебимой силой. – Если матери сердцем не станут жить, что тогда святого в мире останется?! Это Рогозин только, пьянь беспробудная, одним умишком своим пробавляется, да еще хвастает этим.
- Вот-вот, - скороговоркой проговаривает Конькова и смотрит на учительницу с почтительным обожанием.
- Заговорилась я с тобой, - вставая с лавки, решительно говорит Клавдия Семеновна. – У меня уборка дома. Я ведь, как увидела тебя, в чем была – в том и выскочила. Ты тоже иди, незачем сидеть тебе здесь кулемой.
Конькова послушно тоже встает, и они расходятся по своим подъездам.
Во дворе остается один сбитый с толку подросток. Он сидит по-прежнему на сломанном ящике из-под мороженной рыбы и, прежде чем снова вернуться к онлайн игре, довольно долго недоумевает: почему шут гороховый Рогозин живет умом? Это пьяница-то конченный. Да ладно, он, с ним все понятно. И что к уборщице школьной во сне сын явился - это, известная вещь, телепатия. С чего бы вот уму тут не при делах оказаться? И как это вдруг сердцем жить?
