Она стояла у жестяного контейнера и, держа в руках, рассматривала туфли. Кто-то выбросил.
Пальцами пыталась отогнуть подошву у носка, чтобы понять крепкие ли шузы. На лице её сомнение играло в прятки с надеждой, уж больно хорошими казались туфли, не верилось что кто-то мог такие выбросить. Вот и искала подвох.
Выглядела она - не очень.
Ну что значит - не очень? Как все бомжи женского рода.
Одета в какое-то хламьё без цвета и фасона, плащ не плащ (для пальто коротко, для куртки длинно), из-за недостатка пуговиц завязанное по талии выцветшим поясом от какого-то то ли халата, то ли платья.
Волосы, выбившиеся из-под дырявого платка, всклочены. Патлы, а не волосы. То ли грязные, то ли седые, хотя и рано вроде бы для седины, если судить по всему её облику. Не тянула она на старуху. И на женщину в летах тоже не тянула. Скорее девка. Измордованная жизнью и алкоголем, но девка.
Цвет лица серый, местами с фиолетовым отливом. Один глаз заплыл.
А лицо простое, овальное, хоть и сильно потраченное образом жизни. Куча таких женщин - не красавица, не уродка, жить можно, когда бы не пила.
Ниже грязной юбки не чулки или колготки(не для такой жизни эти дамские вещицы), а ужасные заношенные спортивные штаны без роду и племени.
На ступнях - огромные, вздутые, бесформенные, как разварившиеся вареники, кроссовки. Драные и сверху и снизу, подвязанные вокруг стопы какими-то лохмотящимися тряпками. Ясно. Будешь тут обувь разглядывать, ведь того и гляди с ног свалятся эти руины.
Вот так она и стояла, рассматривая обновку у помойки дома на "Зои и Шуры".
Народ в столице зажиточный, помойки богатые, есть что посмотреть и что для себя взять нищему человеку.
Выбрасывают не раздумывая - чуть уставшие, но абсолютно целые кастрюли, другую посудку всякую. Обменивают, улучшают свой быт. Выносят к помойке диваны, шкафчики-полки, тряпье одёжное. И тут же вокруг старья начинают виться или свихнувшиеся тётки, которые видеть не могут просто так лежащее на улице - вяжут тряпки в узлы и к себе тащат, где и так уже от собранного хлама развернуться негде. Или
бомжи подходят, для приодеться. Прямо на помойке и примеряют. Уходят довольные.
Бродяжка ещё не начала надевать новую обувь, а из-за поворота с улицы во двор дома вошёл видный, знающий себе цену бомж. А как бы он её не знал, если у него имелся собственный транспорт - тележка из "Пятёрочки", магазина напротив этого дома, через трамвайные пути.
Богатый мужчина подвёл тачку к бакам и стал рассматривать соратницу по образу жизни. Пристально так, тщательно рассматривать.
Был он очень молодцеват, даром что бродяга. Высокий, сухой, но не тощий, и во взгляде что-то "мущинское" ещё осталось, да так осталось, что совсем стушевалась бедная бродяжка, серенькой птичкой затрепетала.
Тележку поставил, приткнув к мусорному контейнеру, и подошёл поближе. Девица от смущения прижала к груди новые башмаки, так ещё и не примерянные, а он подошёл совсем близко и протянув руку важно представился
- Эдуард.
От такого шика бродяжка чуть не поскользнулась в луже у помойки. И я чуть с лавочки не упала, на которой сидела у подъезда, наблюдая всю эту картину.
Эдуард нагнулся над ушком серенькой прелестницы и начал в него что-то шептать.
И тут я увидела, как запечные Золушки превращаются в Принцесс...
К щекам побирушки прихлынула нежно розовая краска, она подняла сияющие зелёные глаза на этого Эдуарда, и такое милое кокетство вдруг проснулось в ней - и головку чуть вбок, и глазками хлоп-хлоп, всё как по писанному. А роскошный бомж Эдуард уже держал её за талию. Долго они не разговаривали. Натиск был быстрым и беспроигрышным.
Пара удалялась со двора. Золушка судорожно прижимала к груди башмачки, глаза её были растеряны, и светились от невозможного, но такого долгожданного счастья. А принц, одной рукой везя тележку из "Пятёрочки" с каким-то барахлишком, другой прижимал к себе обретённую принцессу.
Долго они шли вдоль длинного дома под старыми высокими липами и тополями, она маленькая, чисто девчонка, он высокий, поджарый...
А я всё смотрела на них и думала
- И чего людям не живётся? Ну вот ведь даже у помойки, у мусорных баков, можно судьбу найти. И дай им бог...
И дальше подумала - а что им делать-то в этой Москве? Может они поженятся, да и рванут с тележкой к нам в Геленджик. У нас же море. И всегда тепло!
Тщетную мудрость мира вы оставьте,
Злы богоборцы! обратив кормило,
Корабль свой к брегу истины направьте,
Теченье ваше досель блудно было.
Признайте бога, иже управляет
Тварь всю, своими созданну руками.
Той простер небо да в нем нам сияет,
Дал света солнце источник с звездами.
Той луну, солнца лучи преломляти
Научив, темну плоть светить заставил.
Им зрятся чудны сии протекати
Телеса воздух, и в них той уставил
Течений меру, порядок и время,
И так увесил все махины части,
Что нигде лишна легкость, нигде бремя,
Друг друга держат и не могут пасти.
Его же словом в воздушном пространстве,
Как мячик легкий, так земля катится;
В трав же зеленом и дубрав убранстве
Тут гора, тамо долина гордится.
Той из источник извел быстры реки,
И песком слабым убедил схраняти
Моря свирепы свой предел вовеки,
И ветрам лешим дал с шумом дышати,
Разны животных оживил он роды.
Часть пером легким в воздух тела бремя
Удобно взносит, часть же сечет воды,
Ползет иль ходит грубейшее племя.
С малой частицы мы блата сплетенны
Того ж в плоть нашу всесильными персты
И устен духом его оживленны;
Он нам к понятью дал разум отверзтый.
Той, черный облак жарким разделяя
Перуном, громко гремя, устрашает
Землю и воды, и дальнейша края
Темного царства быстр звук достизает;
Низит высоких, низких возвышает;
Тут даст, что тамо восхотел отъяти.
Горам коснувся — дыметь понуждает:
Манием мир весь силен потрясати.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Авторизация
Камертон
