— Вот на сёмгины кишки ловить, это даааа... На сёмгины кишки знатно клюёт! Мешками уносил!
Странно было слушать поучения бывалого рыбака с пятью рыбками в целлофановом кулёчке, который стоял надо мною и учил, как ловить. Я же сидел и чистил рыбу. Килограммов десять, не меньше. Он уже так многому отечески меня научил, что я искренне не понимал, заглянул ли он хоть раз в мой садок. Не, не мог не заглянуть. Собственно, однозначно заглянул! Ведь именно с этого и начался наш диалог (или его монолог)…
— Ну, как клёв, мужики? Есть хоть что-нибудь?
Я бросил очищенную рыбку в ведро, положил нож, вытер руки, встал, потянулся, с трудом разгибая затёкшую спину. Посмотрел на мужичка оценивающе. Позволил лёгкому недоумению приподнять мои брови и после блестяще выдержанной паузы сказал… нет, я молвил (именно так):
— Да, клюёт понемногу.
При этом широким движением я обвел рукой окрест, небрежно, но с достоинством указуя на яркие признаки состоявшегося клёва. Нет, я должен перечислить попунктно, чтоб было понятно. Передо мной в садке лежала рыба к чистке — килограммов три, в ведре вверх брюшком плавала уже очищенная — килограммов пять. Друг поодаль колдовал над битком набитой коптильней. В довершении картины из трех закинутых удочек только одна стыдливо замерла в ожидании. У одной поплавок выделывал замысловатые круги, периодически чуть погружаясь в воду — мелочь, наверное. А мой длинный мах с боковым кивком аж подпрыгивал. Кивок дёргался, держа рыбу на коротком поводке — эта покрупнее будет. Причём, самое главное, я знал, почему "молчит" первая удочка. Потому что там наживки нет. Я её просто так закинул, чтоб не мешалась. Она своё сегодня уже отработала.
— Ой! У тебя клюёт! — мужик ткнул концом сложенной удочки в сторону моего пляшущего кивка.
— Ага. — я был невозмутим.
— Да, раньше здесь не такая привередливая рыба была...
«Чёрт, не склалось», — подумал я. И не надо меня исправлять! Я очень хорошо знаю, как надо говорить. Но вот про такие случаи уместно сказать именно так: «не склалось».
— Не склалось! — вставил я, не поднимая глаз, в развернувшийся монолог рыбака.
— Что? Что вы сказали? ― от удивления он перешёл на «Вы»
— Нет-нет, ничего. продолжайте!
— Ну так вот, а лучше всего клюёт на сёмгины кишки. Мешками отсюда уносили...
Я, тем не менее, продолжил думать свою мысль. А ведь именно так — «не склалось». Скажешь «не сложилось» — не по-живому как-то звучит, книжно. Судьба может не сложиться, обстоятельства. А про мелкие нестыковки это «не склалось». Это так же, как, когда водитель «тупит», крикнуть «да ехай, ты, уже!», имея ввиду «да езжай, ты, уже, козлина!». Вот, видите, говоря «езжай», мне просто необходимо было вставить «козлина» или что-то типа этого. Почему? Просто не хватает смыслового ударения — эмфазиса. Просторечие как-то помогает расставить точки над «и». А однажды мне сделали замечание: «Молодой человек, надо говорить «езжай», а не «ехай»!». Я почти онемел от изумления. Значит, меня можно воспринять и так. Я был так же растерян, как Николай Ростов из «Войны и мира». Помните? «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» Я думал похоже: «Кто она? Неужели она не понимает, что все знают, как я хорош в русском? Неужели не понимает, что я нарочно?»
— Так вот. Как-то мы с кумом собрались.... А он печень нарезал говяжью тонкими полосками... Куриная шкурка уже кончилась...Супружница сёмушку купила непотрошеную.... из дома на всякий случай кишки прихватил. А вдруг? И, надо же...
А чего тут, собственно, удивляться? Можно и так меня воспринять, наверное. Вот, посмотрите на меня сейчас. Хрен знает, во что одет, весь в чешуе, грязный, потный. Бейсболка — в дырах козырёк (ну, люблю я её), под ногтями грязь... «Фу-фу-фу», ― как сказала бы моя дочь. Бомжара. Я чуть не начал объяснять даме, что я всё понимаю, что я умный! Вовремя спохватился, прыснул со смеху. Молодой ещё был, да...
— А потом, как наживил сёмгины кишки, и так и пошло, так и пошло. Так что, рекомендую!
— Зачем?
— Что, зачем?
— Зачем нам сёмгины кишки? — слово «нам» я постарался чуть выделить, намекая на наш улов.
— Ну как же! Клюёт просто офигенно!
— Мужик, нам больше не выдюжить! Нам «офигенно» нельзя — и так тяжело.
Мужик помялся, помаялся, постоял немного...
— А вы ведь на шкурку, да, куриную? Не, вот на сёмгины кишки было бы больше, намного.
— Мужик, рыбки хочешь? Нам, правда, девать некуда.
— Да не, ребята, не надо.
Ещё помялся чуть около меня, побормотал про обалденный клёв, который лет пять назад, вот на этом самом месте был — эх, не то, что сейчас — и ушёл.
Тем временем, первая партия копчушки приготовилась.
— Ну, чего, достал тебя рыбачок? — спросил Артём, раскладывая дымящуюся рыбу на газету.
— Злой я, наверное, — грустно сказал я, вдыхая чудный аромат.
Как всегда в этих краях, к вечеру ветер совсем стих. Стало прохладно, и мы придвинулись к коптильне; каждый молчал о своём. Кивок выпрямился и застыл, а поплавок всё ещё водило медленными кругами по безукоризненной глади отражённого неба. Осень подарила нам ещё одно рыбацкое воскресенье.
