Я с размаху плюхнулся на диван, отсоединил микрочип от новостного портала и чётко произнёс: "Погнали домой, Кити!" Слабое гудение и приятная прохлада подсказали, что я был услышан, и Кити включила вентиляцию дивана. При этом воздух заботливо втягивался сквозь перфорированную кожу, а не выдувался в меня (я только недавно узнал, что так делают, чтобы сидящий не простудился в летнюю жару). Потом я почувствовал, что спинка дивана прижалась ко мне и понял, что мы тронулись. Окна были затемнены, и я не видел, что происходит вовне салона.
— Сделай прозрачно!
— Ник, мы не нарушаем или просто не хотим попадаться?
— Кити, уже сто раз говорил, плюс восемьдесят км в час — никто не остановит. Даже не спрашивай. Всюду плюсуй семьдесят пять к ограничению и лети, давай уже!
— Ник, я обязана спросить каждый раз, когда ты садишься. Ещё скажи спасибо, что мы придумали форму, которая позволяет мне задать этот вопрос! Иначе каждый раз, когда я не получала бы твоё прямое указание, мы тупо летели бы медленней мухи до того момента, как ты не осознаешь этот факт и не рявкнешь, чтоб я прибавила!
— Дай мне хоть поворчать и не зачитывай свои обязанности! Знаю я, знаю. Сама же сказала "мы придумали". Мы, а не ты.
Надо же, муха. Сказанула! Совсем очеловечилась!
— А ведь тебе тоже нравится скорость? — осенило меня.
— Просто мне хочется побыстрей от тебя избавиться!
— Ты сейчас улыбаешься, я знаю!
— Я не умею улыбаться, невыносимый человек!
— Ну, ты же шутишь сейчас со мной?
— Какие-то элементы юмора заложены в программу, но могу иногда и не попасть. Но твоя программа ещё хуже, просто ты не замечаешь. Так что, да, шучу.
— Ага, бугагашеньки. Сарказм, однако! Скажи, о умнейшая из машин, а как ты просчитываешь маршрут, смотришь за трассой и ещё со мной без умолку трындишь? И при этом я знаю, что ты уже подготавливаешь Дом к моему приезду. Ведь воздушные трассы такие непростые...
Надо сказать, воздушные дороги, действительно, гораздо более сложные, чем земные и подземные, и людям водить карфлаи на некоторых участках уже категорически запрещено. Начнём с того, что они, то бишь трассы, трехмерные и невидимые, хотя и расчерчены радиомаячками и лазерами не хуже подземных. Я не могу, например, лететь по желанию ниже или выше трассы — там другие дороги и развязки. Выбрав неправильный уровень, я могу проделать путь вдвое и втрое больше нужного, потому как с этого уровня не будет выхода на мою земную остановку или будет кружной путь к ней. Перестраиваться можно только в специальных коридорах. В одних (синеньких) - только вверх, в других (зелёненьких) - только вниз. Синенькие и зелёненькие — потому что порталы подсвечены этими цветами. Разворот и поворот всегда связаны с перестроением вверх или вниз и происходят на полпути перестроения. Есть ярко-синие и ярко-зелёные коридоры, в которых я могу перестраиваться на два ряда сразу. Есть лифты. Они тоже синие и зеленые, но постоянно мерцают. Перед ними всегда есть стоп-линия. Только полностью сбросив скорость, можно въехать в лифт. Движение с земли для карфлая всегда начинается лифтом или коридором вверх — синим (по цвету неба), а для простого кара — лифтом или коридором вниз — зеленым (по цвету травы). По поверхности уже лет двадцать как запрещено передвигаться в карах. Только пешеходы. Только жильё, сады, парки, прогулочные зоны велосипедные, самокатные и уницикловые дорожки... Да, если уж о дорожках! Еще самодвижущиеся дорожки-эскалаторы и ленты-траспортёры. А в воздухе и под землёй есть еще красные порталы...
— Ник, ты что замолчал?
— Да так, задумался. Дай порулить, Кити!
— Ник, ты же знаешь, тебе нельзя! мало того, что вам, людям в центре вообще нельзя за руль, так у тебя еще и права отобрали.
— Да, отобрали... — смирился я (ох уж эти красные порталы).
Я сел поудобней и запрокинул голову вверх. Усталость начала постепенно уходить. В вечернем угасающем небе маячки коридоров, лазерные подсветки трасс и фары флаев смешивались с зажигающимися звёздами. На верхних трассах всегда небо темнее, а звёзды ярче…
Юрка, как ты сейчас в Гренландии?
Юрка, в этом что-то неладное,
если в ужасе по снегам
скачет крови
живой стакан!
Страсть к убийству, как страсть к зачатию,
ослепленная и зловещая,
она нынче вопит: зайчатины!
Завтра взвоет о человечине...
Он лежал посреди страны,
он лежал, трепыхаясь слева,
словно серое сердце леса,
тишины.
Он лежал, синеву боков
он вздымал, он дышал пока еще,
как мучительный глаз,
моргающий,
на печальной щеке снегов.
Но внезапно, взметнувшись свечкой,
он возник,
и над лесом, над черной речкой
резанул
человечий
крик!
Звук был пронзительным и чистым, как
ультразвук
или как крик ребенка.
Я знал, что зайцы стонут. Но чтобы так?!
Это была нота жизни. Так кричат роженицы.
Так кричат перелески голые
и немые досель кусты,
так нам смерть прорезает голос
неизведанной чистоты.
Той природе, молчально-чудной,
роща, озеро ли, бревно —
им позволено слушать, чувствовать,
только голоса не дано.
Так кричат в последний и в первый.
Это жизнь, удаляясь, пела,
вылетая, как из силка,
в небосклоны и облака.
Это длилось мгновение,
мы окаменели,
как в остановившемся кинокадре.
Сапог бегущего завгара так и не коснулся земли.
Четыре черные дробинки, не долетев, вонзились
в воздух.
Он взглянул на нас. И — или это нам показалось
над горизонтальными мышцами бегуна, над
запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо.
Глаза были раскосы и широко расставлены, как
на фресках Дионисия.
Он взглянул изумленно и разгневанно.
Он парил.
Как бы слился с криком.
Он повис...
С искаженным и светлым ликом,
как у ангелов и певиц.
Длинноногий лесной архангел...
Плыл туман золотой к лесам.
"Охмуряет",— стрелявший схаркнул.
И беззвучно плакал пацан.
Возвращались в ночную пору.
Ветер рожу драл, как наждак.
Как багровые светофоры,
наши лица неслись во мрак.
1963
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
