Классный Днепр при клёвой погоде, когда, кочевряжась и выпендриваясь, пилит сквозь леса и горы клёвые волны свои...
Лион Измайлов
В "Пионерской эстраде" я была всего полгода. Владимир Петрович Трощенко каждое лето вёл кружок в пионерском лагере "Огонёк". В свой первый заезд в лагерь, когда я только собиралась в школу, я вместе со всей младшей девчоночей малышнёй попёрлась в танцы и мягкую игрушку. Но уже через год разобралась что к чему и примкнула к "Пионерской эстраде". Таких взрослых, как Владимир Петрович, я до той поры не встречала. Как будто бы он не заниматься с нами и воспитывать через творчество был поставлен, а сам записался в наш кружок и ходил на репетиции с азартом ребёнка, дорвавшегося до сцены. Сцены, где важны не столько аплодисменты по окончании выступления, сколько смех на протяжении его. Честный укакатывательский детский смех.
Владимир Петрович привозил с собой пухлые общие тетради, куда были вклеены вырезанные из разных журналов смешные сценки, юмористические монологи и маленькие пьески. Верхом мастерства считалось читать очень популярный тогда "Классный Днепр при клёвой погоде.." Я читала его лет в двенадцать. А во Дворец пионеров Владимир Петрович меня пригласил, когда мне было десять. Никуда я не ходила с таким удовольствием. Дома столь легкомысленное моё увлечение не приветствовалось, но у меня как раз родилась сестра и временно мне попустительствовали. Главное, чтоб вечернее было перестирано, идеально отжато и на балконе повешено. За остальное в эти полгода спрашивали нестрого.
"Твой дефект речи - твоё преимущество! Не стесняйся, говори громче, выразительнее" - говорил Владимир Петрович сильно картавящей девочке Белле. Мне это понравилось, такого я ещё не слышала, в этом было какое-то открытие иных сторон мира.
"Делаем что хотим и даже чего не хотим, всё можно брать, куда угодно залезать, по свистку замираем!"
И мы замираем, кто где, а Владимир Петрович спрашивает каждого:
- Что ты сейчас делаешь?
- Лезу в окно - отвечает девочка Таня, стоя одной ногой на крутом под уклон подоконнике подвального помещения.
- А мне кажется, ты альпинист и взбираешься на вершину горы!
Девочка Таня смеётся и машет с окна всем, как настоящий альпинист с вершины.
- А вы? - спрашивает он двух девчонок, сцепившихся двумя растопыренными руками.
- Танцуем! - отвечает одна.
- Дерёмся! - выкрикивает другая.
Ещё я научилась выходить на сцену приставным шагом - то носки вместе, то пятки. Не у всех так получается, некоторым в конце концов разрешали выходить, поворачивая то носки, то пятки по ходу движения, не соединяя их между собой. А я до сих пор умею, только выходить некуда.
Как-то бабушка спросила: "Что вы там делаете в этой твоей эстраде?" "Бегаем, прыгаем" - ответила я. Потому что сомневалась, что бабушка поймёт про клёвый Днепр и прочие "выли- не вы ли". Она вообще думает, что мне до сих пор мульти-пульти интересны.
Однажды Владимир Петрович посадил меня, дал сценарий и сказал переписывать себе слова ведущего I. И я начала читать сценарий новогоднего представления. Их обычно показывали на маленькой сцене для первых пришедших перед главным спектаклем на основной ёлке.
- Ой, а я знаю, знаю, такое, я видела по телевизору в одной передаче! - закричала я, прочитав самое начало.
- Да? Очень хорошо - отозвался Владимир Петрович.
Когда я закончила переписывать свои слова, то в конце машинописного текста увидела - автор сценария В. П. Трощенко. И я испытала чувство, похожее на то, когда поздороваешься с мамой мальчишки из соседнего двора, а моя собственная интересуется - это кто, с кем ты здороваешься? Но тут оказывается при ближайшем рассмотрении, что та женщина - чужая незнакомая тётенька, просто в такой же шапке. И тогда приходится придуриваться, внезапно начинать прыгать на одной ножке вперёд-назад и припевать, будто внезапно приспичило поиграть в секретики - "никто, никто, не скажу". А тут мне показалось даже ещё хуже, так, что никакими прыжками промаха не заболтать.
А теперь лирическое отступление. В городском Дворце пионеров на большой сцене занимался театр Натальи Иосифовны Сухостав, наставницы Олега Табакова. Меня в школе спрашивали - а почему ты к Сухостав не пошла? Я тогда и не знала, кто это. Поняла уже на месте. Мне всегда хотелось попасть на большую сцену в главный спектакль. Но маленькая сухая старушка, внушала мне парализующий трепет. Я пробиралась после своих репетиций в тёмный большой зал и смотрела репетиции детского театра. Посередине сцены стоял стул, Наталья Иосифовна сидела ко мне спиной и громко командовала своей труппой. Я страшно хотела подойти и попросить, чтобы она меня взяла к себе, но так и не решилась. Может, если бы решилась и мне повезло, дома бы я могла предъявить не какую-то эстраду, а настоящий театр, и мне бы на запретили туда ходить.
И вот эти полгода логично завершались новогодними ёлками. Нас распределили в две смены и расписали график. Первая ёлка, конечно, самая волнительная, досталась моей смене. Мы собрались пораньше, прогнали последний раз нашу смешную пьеску в костюмах, оставалось минут пятнадцать до того как уже начнут подтягиваться зрители... И тут пацанов дёрнуло устроить дружескую потасовку. И надо же было им повалиться всей кучей на шкаф. Такой, знаете, неустойчивый полированный шкаф на круглых ножках, с открытыми полками сверху и ящиками с дверцами внизу, какие стояли тогда повсюду с учебными пособиями. Шкаф покачнулся. И с него упал внушительный бюст не кого-нибудь, а генерала Панфилова, пробив голову Димке, который играл у нас главную роль Витьки-Винта. Димку положили на стулья, Владимир Петрович побежал вызывать скорую, а мне велел идти к девчонкам-скоморохам, которые уже пошли зазывать к нам публику, и сказать, чтоб никого наверх не вели, а читали, читали, читали все стихи, которые знают прямо в вестибюле.
Блин, Димка мне нравился. Он был на год старше меня, жил поблизости и учился в соседней школе и очень смешно читал "Классный Днепр при клёвой погоде..." Однажды он забыл свою кофту на пустых стульях в кинотеатре "Пионер", где мы выступали, я её взяла, побежала догонять, а они с другом уже уехали на троллейбусе. И когда я приехала на следующем, то забежала в его двор, вдруг они ещё стоят на улице. Но там никого не было, а подъезд и квартиру я не знала, так и принесла Димкину кофту к себе домой. А потом то он болел, то у меня тренировки не совпадали с кружком и я ходила в другую смену. В общем, не помню сколько прошло, но наконец мы встретились. Я подошла, держа его кофту за спиной и спросила:
- А где твоя синяя кофта?
- Какая? А-а, потерял.
- А вот она! - протянула я кофту торжественно, - ты её в "Пионере" забыл!
- Ух ты! Спасибо!
С этого дня мы ездили домой втроём - я, Димка и Лёшка. Это было лучше, чем сидеть в другом конце троллейбуса в одиночестве, когда тут же едут знакомые люди. Так становятся друзьями.
А теперь Димке перевязали голову и увезли на скорой, а наше первое представление оказывалось под угрозой. Но тут нашёлся мальчик из другой смены, не с той же роли, но, как и все, кто задействован, он её почти наизусть знал. Его срочно переодели и нам пришлось начинать безо всяких репетиций, потому что зрители в вестибюле уже столпились. Я пошла и сказала скоморохам, что можно запускать.
Спектакль мы отработали. Не спрашивайте как. Новый Витька-Винт часто сбивался, забывал слова, ему подсказывали из разных углов. Когда из-за занавеса должен был вывалиться наколдованный им по ошибке веник, то веник вывалился, а Витька-Винт продолжал искать его под портьерами в другом конце сцены. Но главное, чему мы были научены - что бы ни происходило, каких бы форс-мажоров ни случалось, делай это смешно. В общем, многие в зале скорее всего подумали, что так и было задумано.
У Димки оказалось сотрясение мозга, но не самое серьёзное и он успел выступить в своей роли в последнем представлении на исходе каникул. Я на тех каникулах была у бабушки. И хотя у меня день рождение в середине января, бабушка на каникулах всегда устраивала мне день рождения у себя, собирала татарских родственников. Ближе к реальной дате у неё просто такой возможности не было по семейным обстоятельствам. В этот день как раз было назначен мой день рождения. А утром - последняя ёлка. У меня такое хорошее настроение! Ну, правда же, хорошо, когда дня рождения как бы ещё нет, но вроде бы уже и есть, и ещё будет. Я пришла на утреннюю ёлку и сказала Владимиру Петровичу - "А у меня сегодня день рождения!"
Блин, знаете, что он сделал? Поставил всех на сцену перед ёлкой и заставил в честь меня спеть и хором поздравить. А сам подарил мне маленькую игрушку, гномика вроде. Точно было что-то в шляпе и с волосами. Мне стало стыдно, что я так всех обманула и... опять было поздно прыгать на одной ножке. И я незаметно оставила гномика на дальнем стуле. Но после спектакля, Владимир Петрович принёс мне его вторично, потому что я его забыла. Тогда я залезла за сцену и бросила его под табуретку, накрытую тканью. Так ненамного, но всё-таки стало легче. Потом я вспомнила про бабушкин торт Наполеон и предстоящие подарки от родственников и неприятное чувство по дороге домой почти забылось.
Оставался ещё новогодний бал для самих кружковцев Дворца пионеров. Можно было приходить в своих костюмах, но у меня не было и я пришла в костюме ведущей - тёмно-розовой шерстяной жилетке и такой же юбке в складку. Сейчас это называется корпоратив. Было круто, круче всех ёлок, на которых я была до и после. И мне неимоверно хотелось на большую сцену. Или прикоснуться к тем, кто там играет... В каком-нибудь конкурсе, например.
Домой мы ехали с Димкой и Лёшкой. Димка что-то спросил на прощание, а я что-то ответила. Неважно что, потому что я знала, что больше не пойду в "Пионерскую эстраду". С новой четверти мне запретили ходить во Дворец пионеров из-за четвёрки по математике. И вообще из-за того, что нечего там делать. А я никому ничего не сказала - ни Владимиру Петровичу, ни друзьям.
Но я попала во Дворец пионеров через несколько лет, когда прорезались поэтические, будь они неладны, способности. И завуч Евгения Анатольевна привезла меня на первый конкурс. Но перепутала время и мы приехали на час раньше. И я увидела Владимира Петровича в помещении рядом с раздевалкой. Он вёл кружок. Я зашла и спросила: "Вы меня не помните?" Мне показалось, он меня так и не вспомнил. "А можно я у вас посижу?" Он разрешил. И я час сидела и смотрела, как они бегают, прыгают, шумят, картавят, ходят смешными шагами. Все, включая Владимира Петровича. Мне было шестнадцать и я приехала читать патриотические стихи собственного сочинения. В том зале, где когда-то выступала вместе с Витькой-Винтом и где бросила лохматого гномика, полученного обманным путём.
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
И только могильщики лихо
Работают. Дело не ждет!
И тихо, так, господи, тихо,
Что слышно, как время идет.
А после она выплывает,
Как труп на весенней реке, —
Но матери сын не узнает,
И внук отвернется в тоске.
И клонятся головы ниже,
Как маятник, ходит луна.
Так вот — над погибшим Парижем
Такая теперь тишина.
5 августа 1940,
Шереметевский Дом
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
