Поэтическое восприятие жизни, всего окружающего нас — величайший дар, доставшийся нам от поры детства. Если человек не растеряет этот дар на протяжении долгих трезвых лет, то он поэт или писатель
С О. Смаком мы дружим давно, уже лет десять. По-моему, в дружбе всегда так, что один отдаёт, а другой – получает. Бывает, что они постоянно, в зависимости от ситуации, меняются местами. У нас же получаю только я. Да иначе и быть не может, ведь Смак занят, на мой взгляд, самым важным делом: он восстанавливает древние литературные произведения, и уж, конечно, ему есть что мне рассказать и показать. А что интересного смог бы предложить ему я?
Когда в 2734 году Великий и Ужасный Компьютерный Вирус поразил все текстовые файлы Сети, почти все учёные бросились на спасение научной, технической и дипломатической информации. Смаку как одному из самых в то время молодых и перспективных тоже предложили работу именно в этой области. Но он твёрдо заявил, что намерен заняться художественной литературой. Коллеги подвергли его осмеянию: ну, кому нужен весь этот мусор! Кому сейчас есть дело до всяких там Джульетт, Пьеров Безуховых или даже хотя бы Терминаторов? Но Смак был непреклонен, и вот уже 35 лет в одиночку спасает для мира произведения древних писателей.
На этой почве мы и познакомились. Я зашёл в кафе выпить пива и заказал роботу кружку «Байкальского» (накануне в рекламе сообщили, что производство воды из этого озера пока ещё бутлегерами не освоено). Робот быстро налил мне какой-то мутной жидкости и бросил на столик пакет с пивным порошком. Я вскрыл его и высыпал порошок в кружку, но он очень долго не растворялся, и я, чтобы чем-то занять себя, стал присматриваться к человеку, который сидел за соседним столиком спиной ко мне.
Перед ним был ноутбук, и на его мониторе я увидел какой-то текст. От нечего делать я стал его читать, и уже через минуту был полностью очарован прекрасным миром Литературы! Набравшись храбрости, я вместе с пивом перебрался за его столик и вежливо спросил, что это такое.
- Это, друг мой, роман испанского писателя Сервантеса. ВУКВ основательно поработал над этим произведением, что-то безвозвратно уничтожил, а что-то безобразно исказил. И вот я уже в течение полугода пытаюсь восстановить и вернуть человечеству это сокровище. О масштабе работы, которую мне предстоит провести, можно судить хотя бы уже по тому факту, что нещадно переврано оказалось даже само название: «Дон-Кихот»! Это же бессмыслица! И только вчера мне удалось установить, как называется роман на самом деле: «Тонкий ход»! И поверьте, выяснить это было очень нелегко!
И он стал мне рассказывать, каким образом догадался, что название романа именно такое. В книге рассказывается, как один рыцарь очень любил рубить мечом деревянные ветряные мельницы (правда, неясно, что это такое). Но рубить их в те времена было строжайше запрещено, и тогда он сделал ТОНКИЙ ХОД: стал выдавать себя за сумасшедшего, и его оставили в покое и сказали, ладно уж, пусть рубит.
С тех пор я очень часто захожу к Смаку в гости, чтобы приобщиться к миру древней литературы.
Ничуть не жеманясь, он тут же с гордостью выкладывает на стол свои последние законченные работы и долго выбирает. Я в нетерпении заглядываю ему через плечо. «Путешествия Гули и Веры», «Королева морга», «Мадам, говори!», «Всё равно тебе, лже-рак…» - одни названия повергают в трепет, а если представить, что там внутри! И все эти шедевры вернул к жизни мой друг, Оливер Смак!
Наконец, выбор сделан. Смак любовно поглаживает обыкновенную полихлорвиниловую папку (все его работы не финансируются, а проводятся им на голом энтузиазме), сдувает с неё пылинки и открывает.
- Вот это моя любимая работа, - говорит он с нежностью в голосе. – ВУКВ поступил с ней особенно жестоко: не только изуродовал текст, но и каким-то образом зашвырнул его части в сотни других произведений. Пятнадцать лет… да, пятнадцать… я собирал его по кусочкам и теперь с гордостью могу сказать, что почти восстановил это великое произведение! Почти – потому что не удалось пока выяснить фамилию автора, но обещаю тебе, что сделаю и это!
От такого вступления у меня загораются глаза, и Оливер понимает моё нетерпение.
- Ну, слушай.
И начинает читать…
Бук и Нист
Это была очень старая лавка. Настолько старая, что само Время замедляло здесь свой бег и начинало идти шагом, потихонечку, словно боялось чего-то спугнуть… И внутри лавки тоже всё было очень старым. Во-первых, книги. Но это были не те книги, которые, выйдя из типографии, яркой цветовертью усыпают прилавки магазинов, а те, которые кто-то, однажды купив, не испытал желания оставить у себя, а принёс сюда, чтобы выручить за них хоть немного денег – лавка была букинистической.
Во-вторых, хозяин. Никто не знал его имени, и все называли его просто – Букинист. Выглядел он древнее самой лавки и уж, безусловно – любой из находившихся в ней книг. Хозяин был то хмур и неприветлив, то радушен и обходителен, причём, эта смена настроения могла произойти совершенно внезапно. Никто уже не помнит, кто именно из посетителей первым в шутку сказал, что в нём живут два разных человека, но всем это показалось настолько точным и убедительным, что старика с тех пор стали называть между собой то Буком, то Нистом в зависимости от того, как он себя на данный момент вёл. «Кто сегодня в лавке»? – спрашивали люди выходивших из неё, и если им говорили, что Бук, заходили тоже, а если узнавали, что Нист – откладывали посещение до другого раза.
Старик из лавки никуда не выходил: он жил при ней же, в небольшой каморке. Никто из жителей города ничего про него не знал и не узнал бы никогда, если бы не два сорванца, которые, решив, что с личностью Букиниста связана какая-то тайна, поклялись эту тайну выведать.
Звали их Том и Гек. Гек был родом из Финляндии, на что указывала его фамилия – Финн, а полное имя Геккльберри свидетельствовало о благородном происхождении. Том же был негром, бедняком и сиротой. К тому же намного старше всех мальчишек, с которыми дружил. Настолько старше, что его убогое жилище на берегу реки именовали хижиной дяди Тома.
Чтобы осуществить задуманное, Том и Гек несколько дней подряд и по нескольку раз на дню заходили в лавку старика, пока тот, наконец, настолько к этому привык, что перестал обращать на них всякое внимание. Этого-то и добивались хитрецы! В тот день, когда они решили спрятаться в лавке и остаться в ней после закрытия, они особенно часто заходили, уходили, снова возвращались, и, в конце концов, старик ни за что бы не смог сказать точно, где они в данный момент находятся: на улицах города или за одним из стеллажей.
За полчаса до закрытия Том мигнул своему приятелю, они нырнули под прилавок и притаились. Ждать пришлось недолго. Вскоре они услышали шаркающие шаги Букиниста и его скрипучий голос: «Закрываю»! Действительно, загремел засов двери, и на мгновение стало тихо. Но только на мгновение, потому что тут же раздался другой голос, уверенный, сильный и презрительный, а то, что они услышали дальше, показалось просто невероятным!
- Вылезай, старик! – повелительно сказал голос. – Ох, и надоел же ты мне за день!
- Но, милостивый сэр, - послышался жалкий голос Букиниста, - вы же обещали мне… Когда же вы, наконец, оставите меня в покое?
- Сколько раз тебе объяснять? Пока не найду себе подходящее тело! Будь спокоен, как только это случится, я не задержусь в твоём и на секунду!
Послышался тяжкий вздох Букиниста.
- Ох, мне уже кажется, что вы никогда от меня не уйдёте…
- Ха, можешь не беспокоиться, твоё тело меня ничуть не привлекает! В самом деле, не могу же я появиться в своём фамильном замке в Кентервиле в столь дряхлой оболочке! Нет, мне нужно здоровое и мощное тело, чтобы я смог расправиться с этими несносными близнецами! А Вирджиния? Неужто ты думаешь, что я смогу предстать с ней пред алтарём в такой древней лохани? Ты слишком возомнил о себе, старик! Ладно, кончен разговор: вылезай из нашего тела и не мешай. Можешь лететь рядом. Как только я найду себе что-нибудь подходящее, перемещусь туда, и тогда можешь возвращаться в свою хрупкую скорлупу!
Так вот она, тайна Букиниста! Том радостно толкнул своего друга, но при этом неосторожно глотнул слишком много воздуха, а воздух в лавке буквально был пропитан пылью старых книг! У него тут же защекотало в носу, Том отчаянно пытался удержаться, но, конечно, не смог и чихнул. А потом ещё раз и ещё… Только он собирался чихнуть в пятый раз, как почувствовал, что его вытаскивают из-под прилавка чьи-то сильные руки. Уже через секунду он увидел перед собой того, кто его вытащил, и поразился: откуда в таком дряхлом теле столько силы? Ах, да, сейчас в нём другой!
- А вот и тело! – произнёс лорд Кентервиль. – Замечательно, даже никуда на этот раз идти не пришлось!
И он замолчал, вглядываясь.
- Надо же, - сказал он раздосадованно, - негр! Что же это за невезение такое? Не может ведь достопочтенный сэр Саймон Кентервиль оказаться чёрным!
При этих словах Том почувствовал большое облегчение, но, как оказалось, рановато.
- Хотя… - задумчиво произнёс сэр Саймон, - если на людях появляться с опущенным забралом, то ведь никто об этом и знать не будет. А там можно и что-то более подходящее присмотреть…
Он решительно махнул рукой.
- Да что там говорить – вполне приличное тело! Ну вот, что малый…
Том с ужасом подумал, что погиб, но тут послушался новый голос, и это не был голос Букиниста, а какой-то другой, злой и визгливый.
- Кентервиль! – завопил он. – Какого дьявола ты лезешь без очереди! Сколько ты бродишь без тела – каких-то триста лет! А я - три тысячи! Этот парень – мой!
- Кто это? – со злобным недоумением спросил лорд Саймон, задирая голову вверх.
- А ты как будто не знаешь? Это я, могучий джинн Каш-Каш, чей кувшин при штурме Сиракуз разбило камнем из катапульты Архимеда! С тех пор и до сегодняшнего дня маюсь я, неприкаянно, без приюта или, хотя бы, телесной оболочки! Отойди в сторону, Кентервиль, сейчас я вселяюсь!
- Я не понимаю, ребята, чего вы ссоритесь? - раздался сверху новый голос, тихий и вкрадчивый. – Здесь под прилавком есть ещё одно тело. Правда, оно очень маленькое и принадлежит ребёнку, но оно ведь вырастет. Вы сами подумайте, ну что такое для нас, духов, какие-то десять-пятнадцать лет? Со своей стороны, именно его я бы вам и рекомендовал.
Через мгновение рядом с Томом оказался Гек.
- Тщедушный какой-то, - недовольно сказал лорд Кентервиль. – И мускулов никаких – как же в таких руках меч держать? Это ещё сколько с ним заниматься придётся…
- А мне он нравится, - заявил джинн. – Всё, Кентервиль, договорились, забирай себе негра, а этого возьму я.
- Что значит – забирай, возьму? – вкрадчиво продолжил тот же голос. – А со мной-таки вы делиться не желаете? Хороший совет стоит дорого, и я имею право на свою долю. Или-таки вы решили кинуть в сделке старого еврея?
- Агасфер, ты, что ли? – нерешительно спросил Каш-Каш.
- А то кто ж ещё! Или вы думаете, что раз я - Вечный Жид, то и тело у меня вечное? Оно порядком поизносилось с того времени, как Он сказал мне: «Иди»!
После этих слов тишина воцарилась надолго. Воспользовавшись этим, друзья потихоньку стали совещаться. Гек со своим холодным нордическим умом лучше разобрался в ситуации. Он стал шептать Тому, что видит здесь очень неплохие варианты. Только ни в коем случае нельзя соглашаться на полное выселение из тела, а договариваться на его совместное использование.
- Представляешь, как удобно? Допустим, я и Каш-Каш. Потру, скажем, висок, и тот тут же выскакивает из тела: «Слушаю и повинуюсь»! А ему: «Хочу велосипед»!
Том подумал, что и в самом деле было бы неплохо жить в старинном английском замке, пусть и вместе с Кентервилем. Прекрасные вина, вкусные кушанья, а потом какая-нибудь служаночка, и вся такая белая-белая…
- Мы согласны! – громко сказал он, поднимая кверху голову.
- Да подожди ты! – досадливо прервал его Кентервиль. – Мы никак не можем поделить на троих два ваших тела!
- Ну, это уж совсем просто! – присвистнул Гек. – Смотрите. Моё тело, я и джинн – нас стало трое. Тело Тома, он сам и лорд Саймон – их тоже стало трое. Тело Агасфера, он и Букинист – и их трое!
Это было блестящее решение сложной ситуации, и, возможно, на том бы и порешили, но тут вмешался ещё один голос. В отличие отголосов других духов, он раздавался не сверху, а сразу отовсюду, был объёмен и тембрален; звучал очень солидно и наполнял ужасом сердца.
- Мне кажется, господа, что вы позабыли обо мне?
- Люцифер!!! – испуганно вскрикнули все духи, и в то же мгновение исчезли.
Трепеща, как осенние листочки, Том и Гек ждали, что сделает с ними Повелитель Тьмы.
- Идите домой, ребята, - устало сказал тот же голос, только уже почему-то совсем не объёмно и не тембрально. – Лавка завтра работать не будет: мерзавец Кентервиль удрал в моём теле!
- Букинист! – крикнули ошарашенные Том и Гек. – А как же …
- Вы про голос, что ли? – догадался дух Букиниста. – Здесь всё просто: эти современные усилители – замечательные устройства. Вам повезло, что он оказался здесь: я купил его в подарок своему правнуку. Ну, бегите по домам!
Послесловие
Я слушал Смака, открыв рот. А он читал и читал о том, как на следующий день весь город узнал от ребят, что случилось в лавке Букиниста, и как тронутые его великодушным и смелым поступком жители города разыскали его тело, выгнали из него Кентервиля и вернули законному владельцу.
Наконец, он закончил.
- Так кто же автор, Оливер? – тихо спросил я.
- Не могу пока сказать. Но обязательно это выясню!
Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела!
Эта местность мне знакома, как окраина Китая!
Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо тела.
Многоточие шинели. Вместо мозга - запятая.
Вместо горла - темный вечер. Вместо буркал - знак деленья.
Вот и вышел человечек, представитель населенья.
Вот и вышел гражданин,
достающий из штанин.
"А почем та радиола?"
"Кто такой Савонарола?"
"Вероятно, сокращенье".
"Где сортир, прошу прощенья?"
Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах - папироса.
В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром.
И нарезанные косо, как полтавская, колеса
с выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника жиром
оживляют скатерть снега, полустанки и развилки
обдавая содержимым опрокинутой бутылки.
Прячась в логово свое
волки воют "E-мое".
"Жизнь - она как лотерея".
"Вышла замуж за еврея".
"Довели страну до ручки".
"Дай червонец до получки".
Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним - меццо-сопрано.
В продуктовом - кот наплакал; бродят крысы, бакалея.
Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках из барана
превращается в тирана на трибуне мавзолея.
Говорят лихие люди, что внутри, разочарован
под конец, как фиш на блюде, труп лежит нафарширован.
Хорошо, утратив речь,
Встать с винтовкой гроб стеречь.
"Не смотри в глаза мне, дева:
все равно пойдешь налево".
"У попа была собака".
"Оба умерли от рака".
Входит Лев Толстой в пижаме, всюду - Ясная Поляна.
(Бродят парубки с ножами, пахнет шипром с комсомолом.)
Он - предшественник Тарзана: самописка - как лиана,
взад-вперед летают ядра над французским частоколом.
Се - великий сын России, хоть и правящего класса!
Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо.
Чудо-юдо: нежный граф
Превратился в книжный шкаф!
"Приучил ее к минету".
"Что за шум, а драки нету?"
"Крыл последними словами".
"Кто последний? Я за вами".
Входит пара Александров под конвоем Николаши.
Говорят "Какая лажа" или "Сладкое повидло".
По Европе бродят нары в тщетных поисках параши,
натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло.
Размышляя о причале, по волнам плывет "Аврора",
чтобы выпалить в начале непрерывного террора.
Ой ты, участь корабля:
скажешь "пли!" - ответят "бля!"
"Сочетался с нею браком".
"Все равно поставлю раком".
"Эх, Цусима-Хиросима!
Жить совсем невыносимо".
Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут в рощах.
Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины.
Лучший вид на этот город - если сесть в бомбардировщик.
Глянь - набрякшие, как вата из нескромныя ложбины,
размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре.
Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре.
Ветер свищет. Выпь кричит.
Дятел ворону стучит.
Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла ссора.
Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку,
и дымящаяся трубка... Так, по мысли режиссера,
и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку.
И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле.
Из коричневого глаза бьет ключом Напареули.
Друг-кунак вонзает клык
в недоеденный шашлык.
"Ты смотрел Дерсу Узала?"
"Я тебе не все сказала".
"Раз чучмек, то верит в Будду".
"Сукой будешь?" "Сукой буду".
Входит с криком Заграница, с запрещенным полушарьем
и с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен.
Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем,
Придирается к закону, кипятится из-за пошлин,
восклицая: "Как живете!" И смущают глянцем плоти
Рафаэль с Буанаротти - ни черта на обороте.
Пролетарии всех стран
Маршируют в ресторан.
"В этих шкарах ты как янки".
"Я сломал ее по пьянке".
"Был всю жизнь простым рабочим".
"Между прочим, все мы дрочим".
Входят Мысли О Грядущем, в гимнастерках цвета хаки.
Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом.
Они пляшут и танцуют: "Мы вояки-забияки!
Русский с немцем лягут рядом; например, под Сталинградом".
И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны.
В Министерстве Обороны громко каркают вороны.
Входишь в спальню - вот те на:
на подушке - ордена.
"Где яйцо, там - сковородка".
"Говорят, что скоро водка
снова будет по рублю".
"Мам, я папу не люблю".
Входит некто православный, говорит: "Теперь я - главный.
У меня в душе Жар-птица и тоска по государю.
Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.
Дайте мне перекреститься, а не то - в лицо ударю.
Хуже порчи и лишая - мыслей западных зараза.
Пой, гармошка, заглушая саксофон - исчадье джаза".
И лобзают образа
с плачем жертвы обреза...
"Мне - бифштекс по-режиссерски".
"Бурлаки в Североморске
тянут крейсер бечевой,
исхудав от лучевой".
Входят Мысли О Минувшем, все одеты как попало,
с предпочтеньем к чернобурым. На классической латыни
и вполголоса по-русски произносят: "Все пропало,
а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни;
б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели.
Но - не хватит алфавита. И младенец в колыбели,
слыша "баюшки-баю",
отвечает: "мать твою!"".
"Влез рукой в шахну, знакомясь".
"Подмахну - и в Сочи". "Помесь
лейкоцита с антрацитом
называется Коцитом".
Входят строем пионеры, кто - с моделью из фанеры,
кто - с написанным вручную содержательным доносом.
С того света, как химеры, палачи-пенсионеры
одобрительно кивают им, задорным и курносым,
что врубают "Русский бальный" и вбегают в избу к тяте
выгнать тятю из двуспальной, где их сделали, кровати.
Что попишешь? Молодежь.
Не задушишь, не убьешь.
"Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду".
"Я с ним рядом срать не сяду".
"А моя, как та мадонна,
не желает без гондона".
Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале, в котором
взвод берез идет вприсядку, первой скрипке корча рожи.
Пылкий мэтр с воображеньем, распаленным гренадером,
только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи.
Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косая
с голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая:
"Инвалид, а инвалид.
У меня внутри болит".
"Ляжем в гроб, хоть час не пробил!"
"Это - сука или кобель?"
"Склока следствия с причиной
прекращается с кончиной".
Входит Мусор с криком: "Хватит!" Прокурор скулу квадратит.
Дверь в пещеру гражданина не нуждается в "сезаме".
То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку катит,
обливаясь щедрым недрам в масть кристальными слезами.
И за смертною чертою, лунным блеском залитою,
челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою.
Знать, надолго хватит жил
тех, кто головы сложил.
"Хата есть, да лень тащиться".
"Я не блядь, а крановщица".
"Жизнь возникла как привычка
раньше куры и яичка".
Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену!
Взвиться соколом под купол! Сократиться в аскарида!
Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену,
хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида.
Бо, пространство экономя, как отлиться в форму массе,
кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе?
Эх, даешь простор степной
без реакции цепной!
"Дайте срок без приговора!"
"Кто кричит: "Держите вора!"?"
"Рисовала член в тетради".
"Отпустите, Христа ради".
Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках.
Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего убранства.
Исключив сердцебиенье - этот лепет я в кавычках -
ощущенье, будто вычтен Лобачевским из пространства.
Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер.
Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех, кто умер,
кто пророс густой травой.
Впрочем, это не впервой.
"От любви бывают дети.
Ты теперь один на свете.
Помнишь песню, что, бывало,
я в потемках напевала?
Это - кошка, это - мышка.
Это - лагерь, это - вышка.
Это - время тихой сапой
убивает маму с папой".
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
