Наблюдатель явился-таки пред мои очи. Как в кино про шпионов. Спустя годы ситуация кажется комичной, но тогда…
Хруст ветки… Я оборачиваюсь. От дерева медленно отделяется фигура в черном обтягивающем костюме, капюшон надвинут по самые глаза. Мое сердце учащенно бьется. Мои руки непроизвольно выхватывают из коляски Саньку. Я прижимаю его к себе, и мы несемся по лесу. Адреналин извергается в мою кровь в таком количестве, что уже непонятно — бегу я или лечу. И можно фиксировать новый мировой рекорд по бегу. Но некому. Если только — преследующему нас незнакомцу. Он не отстает и что-то кричит. Но у меня в ушах свистит ветер, я ничего не слышу. Наконец — спасение! Двое мужчин средних лет, я их знаю, они почти каждое утро встречаются мне — вроде бы спортсмены, у них одинаковая спортивная форма. Мы с Санькой практически врезаемся в мужчин, а они, как по команде, сдвигают плечи, заслоняя нас, и напряженно ждут преследователя. Тот подбегает, долго не может отдышаться, машет рукой, издавая непонятные хрипы. А я даже боюсь взглянуть в его сторону. Мне страшно. Один из спортсменов предупреждает: «Я звоню в полицию». А в ответ раздается до боли знакомый голос:
— Не надо… Любаня! Не бойся! Это я…
Помню, как обомлела, шлепнулась на пятую точку, разинула рот. Вид, наверно, был еще тот! Предположить, что за мной долгое время наблюдал Василий, — как такое возможно? Все что угодно, но только не такое развитие событий.
Спортсмены оказались сообразительными, хмыкнули и невозмутимо продолжили бег трусцой.
Василий помог мне подняться, виновато отводя глаза.
— И как это понимать?! — строго, скорее даже, грозно рявкнула я.
Он замялся, пожал плечами, но промолчал. Я же начала заводиться — адреналин, словно яд, расползался по организму. Хотелось истерики с трехэтажными оборотами речи, но вместо этого произошел сбой. У меня стали подкашиваться ноги, превращаясь в вату. И вообще — я вся странным образом «поплыла». Василий быстро оценил обстановку, сорвал с себя толстовку, постелил ее на траву и бережно усадил меня с Санькой. Потом достал телефон, скороговоркой дал какие-то указания и присел рядом с нами. Внука я все так же неистово прижимала к себе.
— Любаня, прости, нелепо получилось…
— Нелепее некуда, — буркнула я и исподтишка стала рассматривать Василия.
Никакого обтягивающего костюма. Это мне со страху померещилось. Обычный спортивный треник темно-синего цвета. Подстелив под меня толстовку, он остался в майке. На шее блестели капельки пота, а кожа покрылась пупырышками — смешными и эротичными. «Ой, холодно ведь, — мне стало стыдно. — Еще простудится…»
Додумать не удалось, на горизонте появилось несколько человек. Один из них вез нашу коляску. Охрана. Я ведь забыла, что мой преследователь в свободное от наблюдений за одинокими бабушками время подрабатывает олигархом.
— Ну, вы и спринтер, Василий Иванович! — рассмеялся один из приблизившихся, а потом обратился ко мне: — А вы… Вы! Да вам на Олимпийских играх нужно выступать. Все золотые медали возьмете. Точно!
Тут Санька разразился бурным плачем, и мне не удалось достойно ответить. Пока его укладывала в коляску, пока успокаивала, укачивала, мужчины тихо переговаривались. Краем глаза я увидела, что подошел еще один человек, принес куртку, и Василий с явным удовольствием нырнул в нее. Откуда-то материализовался термос с горячим чаем, стаканчики… Я и не заметила, как уже отхлебывала напиток, и приятная горячая волна разливалась по телу. Василий взмахом ресниц дал команду, и охранники буквально растворились в воздухе. «Дрессировщик, однако…»
После выпитого чая я почти успокоилась, мы дошли до ближайшей лавочки и присели. Шестым чувством я поняла, что предстоит серьезный разговор, вся как-то собралась, напряглась, готовая держать оборону.
— Не буду отрицать, вел себя по-идиотски, — покаялся Василий. — Понимаешь, я не решался подойти. У вас ведь очень приметная коляска. Во всяком случае — в нашем парке. И когда я вдруг увидел с коляской уже тебя, то испытал настоящий шок.
Я непонимающе посмотрела на него. От чего шок? Почему шок? Что особенного в том, что бабушка гуляет с внуком? В своем непонимании я упустила некоторые важные детали. «У вас», «уже тебя» — все лежало на поверхности. А Василий между тем продолжил:
— Это так неожиданно… Я и предположить не мог… Ты не представляешь, как я счастлив.
— Я не давала поводов к нашим дальнейшим встречам. И сейчас могу подтвердить — к общению с тобой не стремлюсь.
— Любанечка, как же так? А сын? Ему нужен отец, — Василий умиленно кивнул на коляску.
Горло сжало спазмом. Я начала задыхаться. Воздуха катастрофически не хватало. Последняя фраза Василия расставила все по своим местам, пазл сложился, и стало ясно, кто является Катькиным так называемым спонсором и отцом Саньки.
Кое-как справившись с охватившей меня яростью, я процедила сквозь зубы:
— Даже не смей приближаться ни к Саньке, ни к Катьке. Убью! Воспитала дочь одна, и внук не пропадет. Без такого папаши.
Я вскочила со скамейки, плюнула ему под ноги, и быстро покатила коляску прочь из парка.
— Любаня, постой! — неслось вслед. — Катя предупреждала, что ты будешь нести эту чушь про внука… Давай поговорим серьезно… Любаня…
Словно пятна на белой рубахе,
проступали похмельные страхи,
да поглядывал косо таксист.
И химичил чего-то такое,
и почёсывал ухо тугое,
и себе говорил я «окстись».
Ты славянскими бреднями бредишь,
ты домой непременно доедешь,
он не призрак, не смерти, никто.
Молчаливый работник приварка,
он по жизни из пятого парка,
обыватель, водитель авто.
Заклиная мятущийся разум,
зарекался я тополем, вязом,
овощным, продуктовым, — трясло, —
ослепительным небом на вырост.
Бог не фраер, не выдаст, не выдаст.
И какое сегодня число?
Ничего-то три дня не узнает,
на четвёртый в слезах опознает,
ну а юная мисс между тем,
проезжая по острову в кэбе,
заприметит явление в небе:
кто-то в шашечках весь пролетел.
2
Усыпала платформу лузгой,
удушала духами «Кармен»,
на один вдохновляла другой
с перекрёстною рифмой катрен.
Я боюсь, она скажет в конце:
своего ты стыдился лица,
как писал — изменялся в лице.
Так меняется у мертвеца.
То во образе дивного сна
Амстердам, и Стокгольм, и Брюссель
то бессонница, Танька одна,
лесопарковой зоны газель.
Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке.
Удалось. И не надо му-му.
Сдачи тоже не надо. Сбылось.
Непостижное, в общем, уму.
Пролетевшее, в общем, насквозь.
3
Говори, не тушуйся, о главном:
о бретельке на тонком плече,
поведенье замка своенравном,
заточённом под коврик ключе.
Дверь откроется — и на паркете,
растекаясь, рябит светотень,
на жестянке, на стоптанной кеде.
Лень прибраться и выбросить лень.
Ты не знала, как это по-русски.
На коленях держала словарь.
Чай вприкуску. На этой «прикуске»
осторожно, язык не сломай.
Воспалённые взгляды туземца.
Танцы-шманцы, бретелька, плечо.
Но не надо до самого сердца.
Осторожно, не поздно ещё.
Будьте бдительны, юная леди.
Образумься, дитя пустырей.
На рассказ о счастливом билете
есть у Бога рассказ постарей.
Но, обнявшись над невским гранитом,
эти двое стоят дотемна.
И матрёшка с пятном знаменитым
на Арбате приобретена.
4
«Интурист», телеграф, жилой
дом по левую — Боже мой —
руку. Лестничный марш, ступень
за ступенью... Куда теперь?
Что нам лестничный марш поёт?
То, что лестничный всё пролёт.
Это можно истолковать
в смысле «стоит ли тосковать?».
И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.
Боже правый, своим перстом
эти крыши пометь крестом,
аки крыши госпиталей.
В день назначенный пожалей.
5
Через сиваш моей памяти, через
кофе столовский и чай бочковой,
через по кругу запущенный херес
в дебрях черёмухи у кольцевой,
«Баней» Толстого разбуженный эрос,
выбор профессии, путь роковой.
Тех ещё виршей первейшую читку,
страшный народ — борода к бороде,
слух напрягающий. Небо с овчинку,
сомнамбулический ход по воде.
Через погост раскусивших начинку.
Далее, как говорится, везде.
Знаешь, пока все носились со мною,
мне предносилось виденье твоё.
Вот я на вороте пятна замою,
переменю торопливо бельё.
Радуйся — ангел стоит за спиною!
Но почему опершись на копьё?
1991
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
