Сама вся нежно салатового цвета. А крынка миксера в большущих ромашках.
Миксер загудел, закрутился. Накакал черными асфальтовыми камушками. Ромашки на агрегате полетели как звёзды в планетарии.
Сразу поднялось настроение. Побежала из кухни за фотоаппаратом.
Вот интересно, кто придумал так покрасить строительную машину?
Маленькое чудо.
"Веранда".
Приезжала к нашему дому ещё одна машина, еле протиснулась. Потому что размерами чуть меньше ширины нашей дорожки. Выглядела она как веранда. Широкий кузов с парусиновой крышей. На стульях и полу его сидят рабочие, болтают в воздухе свешенными к земле ногами, все в ярких светящихся куртках - зелёных(расцветки "вырви-глаз"), оранжевых(колера "взбесившийся апельсин"), лимонных(просто сразу во рту кисло и всё).
Больше всего меня поразило ведро, хозяйски привязанное к одной из штанг поддерживающих шатёр тента. Очень уж по-домашнему оно выглядело, покачиваясь и побрякивая в такт движению диковинного агрегата.
Я такую машину и раньше видела - ездила она на перевалах, что-то с дорогой делала. И так же вольготно сидели на ней рабочие мужики, только куртки эти марсианские были тогда безрукавными, одетыми на обнажённые торсы, и головы - у кого в чём, в косынках пиратских, в сомбреро, в парусиновых кепках с козырьками( уже непонятно какого и цвета). А загорелые были все эти работяги, ужас просто - изжелта-нефтяные!
Меня эта "веранда" всегда смешила всем своим видом и экипажем.
Но в этот раз, в нашем дворе машина просто медленно проехала, и как я не высовывалась из окна, чтобы понять, что она делает - так ничего и не поняла. Больше она не появлялась.
Малыши.
Приехал ещё один,совсем малюсенький механизм, но очень агрессивный и шустрый. Цветом жёлто-чёрный, осик такой, или шмелик. Кабинка, в кабинке водитель, а спереди и сзади по ковшу. Один ковш широкий, а второй узкий, с двумя острыми зубами. И давай он этим острым с зубами орудовать. Бордюры начал выдирать. Скрежет стоял неимоверный. Навалял бордюрных камней и давай их в кучу складывать, чтоб потом удобнее было вывозить - и так подгрызётся и эдак, и волоком, и в ковше, всё более-менее собрал, в машинку побольше ковшом поскидывал и уехал. Симпатичный такой осик, но зловатый.
Следом за этим прикатил ещё один механизмик, перед собой тащил деревянную решетку с новыми бордюрными камнями. Крякнул, что-то у него опустилось - и камни все на поддоне-решетке стопочкой на земле. Часа своего ждут.
Я к решеточке присмотрелась - уж больно хороша у лавки под ноги положить, не холодно, не грязно, не скользко. Но куда положишь, когда деятели строительные, считай, первым делом выдрали нашу самую удобную лавку, и валяется она теперь в непотребной позе, и не на своём месте.
Потом ещё один механизм прибыл, синенький, и давай вдоль бывших бордюров ездить - канавку для новых углублять, клыки у него для этого типа кабаньих.
Неспокойно от всего этого стало на дворе, стук, скрежет, скрип. Правда техника деликатная - не воняет.
Кошки дворовые попрятались за гаражами, носов не кажут. Тётки с кошелками в привычные места им поесть несут, а не найдут никого.
Знаете таких тёток?
Зима-лето, дождь-ветер - им всё равно, они обязательно утром бездомно-придомным кошкам корм несут и раскладывают по условленным с кошками местам.
В этом году у нашей хрущобы выводка три кошачьих. Вот тёткам и радость, и занятие, и осознание своей нужности кому-то. Великое дело!
Ребятки-рабочие
Молодые все. Даже странно. Раньше ведь дорожные рабочие такие матёрые были, от жизни усталые, со следами большой любви к алкоголю на лицах.
А эти, нынешние - стройненькие, в одинаковых(чуть-чуть различаются) костюмах защитных, в обуви крепкой, в кепках с эмблемами фирмы. Шустрые.
Давай они подсыпать гравия в вырытые для бордюров канавки, бордюрные камни в них устанавливать, а которые камни большие - те замерять и резать, дурниной орущей машинкой ручной. Ужас, короче. Визг от этой машины очень скандальный, и пыль серая мелкая столбом. Видимо очки защитные надо ребятишкам одевать, глаза жалея. Но молодые - не берегут себя, думают вечно их здоровье.
Понаставили камней в канавку, а те, что подгонять надо, угловые, кое-как криво-косо. И уехали. День их нет. Второй. На дворе не развернуться, машины жильцов все перепуганные, жмутся на непривычных им местах, приткнутые куда удалось. Щебень мелкий везде кучками, обломки вскрытого старого асфальта и на дорожках, и на клумбах, и на газонах.
Не выдержала - звоню швондеру, дескать, интересуюсь когда? А швондера уже до меня, видимо, до того достали, что стал он мне легонько так хамить, прикидываясь неумным, мягко говоря.
- Вы что думаете, они мне докладывают? Вы подите в соседний двор и гляньте! Они и там всё побросали, и не появляются!
Это то, что было озвучено по существу. Остальное пропускаю. Жалко человека, издёргали его мы из любви к совершенству и от неумения терпеливо ждать.
На третий день появились. Утром затарахтел, загремел, заскрежетал двор. Глянула в окно - бордюрчики все зауглились, если можно так сказать. Часть грязи повывезли, но не всю, видимо намекая нам, что работы ещё не закончены.
Следом, опять ранним утром, привезли хорошего грунта и засыпали все газоны, невзирая на дворовую логику. А поскольку покричать им - Стойте-стойте! Сюда не сыпьте!! - никого не оказалось, ну, так случилось, - засыпали чернющей жирной землёй работники то место, где стояла наша любимая лавочка... И уехали почти все.
Но швондер одного всё же чуть позже схватил. И поставили они вместе нашу скамеечку в этот чернозём...
Что делать? Попросили мы лёгких местных мужиков порыскать по ближайшим мусорным бакам (к ним часто выставляют старые двери, линолеум поношенный, и всяко-тако другое). И нашли мужички какие-то непонятные обрезки. На первое время выстелили ими перед лавочкой, чтоб ноги не пачкать, и по дождю в грязи не скользить. Потом надо это как-то приличнее решить, а на первое время - уже хорошо. Только вот чтобы к лавочке подойти теперь надо через высокий бордюр перешагивать, хоть с одной, хоть с другой стороны. А эта задача не для всех решаема - дом-то сдали в 1972 году, и квартиры в нём не детсадовцы получали, а вполне взрослые люди... Вот и считайте, сколько среднему жителю нашей хрущобы лет.
Зависть и подозрения
Мы всё время бегаем в соседний двор и смотрим, как идёт аналогичный ремонт у них. Ну, или спрашиваем у тех, кто бегал.
Дело в том, что тот дом горисполкомовский, и у них всегда всё хоть немного, но лучше! Ну, или так нам, завистникам, кажется.
У них даже свет есть, когда во всём микрорайоне его вырубают. Вот вам и равенство с братством...
Как там у французов? Liberte, Egalite;, Fraternite?..
И вот кажется нам по результатам походов, что у них опять всё делают основательнее. Уже и площадки для жильцовских машин асфальтировали. А у нас до сих пор канавы, да выбоины по типу "Париж - Дакар".
И пешеходные, секущие двор дорожки, "под большое декольте" сделали - выемка, грунт, песок, а в песок плитку одну к одной и "по верёвочке". И несколько их, таких дорожек. А у нас и не начинают. Обидно.
А в один из ремонтных дней шли мы с пуделем мимо их райских кущ и увидели, что чистит их двор не старая грузная дворничиха как у нас (на которую смотреть - сердце от жалости разрывается), а большая команда Зелентреста, в одинаковых зелёных комбезиках с куртками поверх, и надписями соответствующими на видных местах одежды.
Дальше ещё поглядим как будут развиваться параллельные ремонты. Тогда и сделаем полные выводы.
Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!
1930
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
