Заранее прошу прощения у искушенного читателя. 8-я глава не изобилует диалогами - так получилось((( По этой причине публикую две главы.
Глава 8
Катьку угораздило стать исключительной копией своего отца не только внешне: тот же авантюризм, та же тяга к приключениям и властность в принятии решений за других. Глядя на взрослеющую дочь, я все чаще убеждалась, что яблочко укатилось от яблоньки совсем недалеко.
Сама я выросла в дружной семье, в которой все любили и уважали друг друга, в которой царили мир и покой. Мое детство без оговорок можно назвать счастливым: родители окружали своих детей — меня с сестрами — заботой и всеобъемлющей нежностью. Семья не бедствовала, жили довольно зажиточно, раз в два года выезжали на море, а раз в два другие года мы все лето проводили у бабушки, которая просто боготворила своих девочек, а особенно старшую внучку, то есть меня.
Несмотря на самостоятельность, к которой была приучена с самого детства (а умела ведь абсолютно все: гвоздь забить, утюг починить, сшить, вышить, постирать, погладить, обед сварганить, даже валенки подклеить — без проблем, все всегда получалось ловко), к взрослой жизни я оказалась не готова. Ее, взрослую жизнь, я видела сквозь призму детских мироощущений. Вот и приехав в столицу поступать в институт, очень долго смотрела на мир сквозь розовые очки, шарахаясь в метро и на улицах от нецензурной брани прохожих.
Однако жизнь мегаполиса быстро привела меня в чувство, заставила очень скоро прочувствовать все прелести взрослой и самостоятельной жизни. Но до этого пришлось набить много шишек, перейти не один десяток житейских бродов и побывать во множестве переделок.
Не хочу хвастаться, но, будучи человеком очень дружелюбным и открытым, я имела много друзей и приятелей. Знакомилась легко, а вот расходилась всегда с очередной рваной раной в душе. Молодые люди, с которыми встречалась, почти с первых свиданий тащили знакомиться со своими родителями. И тут начиналось кульминационное действие: родители моих кавалеров, имеющие за спиной жизненный опыт и кое-какой житейский багаж знаний, в силу непонятных для меня умозаключений быстро складывали в уме мою провинциальность с отсутствием столичной прописки и жилплощади. Они считали, что я желаю все это легко и быстро приобрести посредством брака с их любимым чадом. В каждом случае финал любовных отношений был одинаков: камень преткновения — родители. Вот такие доводы приводили мне, наивной, воздыхатели.
Красавчика я выделила из толпы, снующей у театра, сразу же. Он был на редкость красив, статен, великолепно одет и раскован. Мужчина был в том возрасте, когда можно бросать пренебрежительные взгляды на молодежь, не принадлежа при этом к старшему поколению. Короче, на вид ему было лет тридцать с хвостиком. Красавчик держал в руках два билета и оценивающим взглядом скользил по представительницам слабого пола.
А я как раз и пришла на «лишний билетик». Но провинциальная закваска мешала подойти и спросить. Стояла и таращилась на мужчину с билетами. А он тем временем лениво подошел к девушке невероятной красоты и небрежно спросил:
— Эскорт заказывали?
Но девица только брезгливо повела плечами, а поспешивший ей на выручку кавалер грубо оттеснил Красавчика. Последний плюнул себе под ноги, сунул один билет в карман и направился к входу в театр.
Такой шанс мне упускать не хотелось. Я рванула через толпу и повисла на рукаве Красавчика, моля продать лишний билет. Он мельком глянул на меня, пренебрежительно махнул рукой, мол, иди со мной, и отвернулся, как от пустого места.
В гардеробе театра, снимая свою новую, но совершенно не модную шубку из искусственного меха, я поймала удивленный взгляд Красавчика и шмыгнула мышкой к спасительному зеркалу, услышав в спину его возглас: «Хм, а ничаво!»
Приятно было идти рядом с мужчиной, которого все останавливают, с которым все здороваются. И места наши оказались во втором ряду. И артист, игравший одну из ролей, почему-то подмигивал моему соседу, тот в ответ ему кивал и косил глаза в мою сторону. И вообще все, что происходило в тот вечер, напоминало волшебную сказку. Мало того что Красавчик, который представился Алексеем, весь спектакль смотрел не на сцену, а на меня, смущая и приводя в трепет сердечко, так он еще и в ресторан пригласил. Да не просто в ресторан, а в ресторан Дома актера.
И мой спутник, и ресторан, и его посетители, в большинстве своем известные всей стране люди, потрясли провинциальную девочку, какой я оставалась довольно долго. Рыбка клюнула, и Акула-Красавчик-Алексей без наживки заглотнул ее. Как истинный артист, он сделал хорошую паузу: сам не звонил, понимая, что я не выдержу первая (телефон он оставил, сажая меня в такси у Дома актера).
Крепилась я около двух недель. Все-таки не выдержала. И понеслось. Теперь с уверенностью можно сказать, что это была первая и, пожалуй, единственная моя настоящая любовь. Любовь страстная, которая захватила целиком, от которой бегали мурашки при одном воспоминании о самом объекте любви. Любовь всепрощающая, которая заставляла совершать безумные поступки, прощать любые измены любимому, терпеть его выходки. Алексей играл в карты. Играл азартно, на крупные суммы. Бывало, проигрывал, но чаще выигрывал. Приучил к этому и меня. В принципе, ради любимого я готова была не только в карты играть. Скажи мне в тот момент: бейся лбом о стену — и билась бы, в кровь бы разбивалась, лишь бы угодить.
Алексею действительно прощалось все. Сейчас мне с трудом верится, что я была полнейшей идиоткой, куклой в руках наглеца, который вертел мной по своему усмотрению. Поломойка, кухарка, прачка — нехитрый набор моих обязанностей при любимом. Зачем закрывала глаза на обман, терпела унижения, когда можно было просто взять и уйти? Наверно, это и есть любовь. Алексей мог приходить домой под утро, от него могло пахнуть другой женщиной, ему разрешалось насмехаться надо мной по любому, самому незначительному, поводу. Он частенько повторял:
— Такая у тебя судьба.
Верила, в рот ему смотрела и несла свой крест. Правда, до поры до времени.
Чтобы понять, что происходило в моей душе, какие страсти в ней кипели, какой огонь полыхал, нужно рассказать одну историю, которая стала началом конца любви.
Битый час я сидела на лавочке у подъезда любимого. Сегодня был мой день — по средам, субботам и воскресеньям я всегда приезжала к Алексею с ночевкой. В другие дни он не разрешал оставаться на ночь. Это бесило, но открыто выражать свое недовольство я боялась. Алексей свято верил, что три дня в неделю почти семейной идиллии не являются посягательством на его холостяцкую жизнь, с которой он не спешил расставаться. А я спешила: месяц назад справила свою двадцать восьмую годовщину и поняла, что веселая пора закончилась, нужно становиться серьезной, выходить замуж и рожать детей. И конечно же, единственной подходящей кандидатурой был Алексей. Его отрицательные качества я просто не замечала, считая по простоте душевной да по наивности, что штамп в паспорте может все это изменить в лучшую сторону. Но Алексей, наслушавшись приятелей, отмахивался от семейной жизни как черт от ладана. Однако я не теряла надежды, потому и высиживала тогда на скамейке неизвестно что.
Телефон любимого не отвечал, что было совсем странно: Алексей никогда не отключал мобильную связь. В голову полезла всякая мешанина: вспомнились все аварии, случившиеся с друзьями, болезни, похороны и свадьбы знакомых.
Ноги в тоненьких осенних сапожках совсем закоченели. «Ох, знала б, что придется так долго ждать, надела бы зимние сапоги. И к чему весь этот выпендреж теперь?» — вертелось в голове уже в сотый раз. Но кто ж знает, где, когда и какую соломку придется стелить…
Чтоб окончательно не замерзнуть, я начала нарезать круги вокруг скамейки, временами поглядывая на окна Алексея, в которых почему-то горел свет, и не выпуская из-под прицела подъезд.
И вдруг я остановилась как вкопанная. В окне большой комнаты Алексея поменялось освещение, как если бы пятирожковую люстру переключили с обычного режима на экономный. Я минут пять не отрывала взгляда от окон, боясь даже мигать, что удавалось с большим трудом, и наконец сумела разглядеть какое-то движение в квартире.
Олимпийские бегуны отдыхают по сравнению со мной, такую скорость я развила, забыв про существование лифта. Но на звонок никто не реагировал, на пинки по двери тоже никто не откликнулся. Лишь высунулась соседка из квартиры напротив, узнала меня и покрутила пальцем у виска. Мой палец просто прирос к дверному звонку, а дверь все больше раздражала своей броней и неприступностью, потому и получала удар за ударом, пинок за пинком.
Почти час я не отнимала от звонка палец, а вернее сказать, пальцы, меняя их поочередно, при этом припадая то и дело к замочной скважине и прислушиваясь. Это, конечно, может показаться смешным, но ведь если встать на позицию ревнующей женщины, то будет понятна агония, которая плескалась через края раненой души.
И вот, когда пальцы совершенно онемели, когда одеревенели ноги, когда ненависть дошла до той тупиковой точки, когда хочется все послать подальше, когда уже не оставалось сил, ключ в замке с внутренней стороны вдруг медленно повернулся. Я распласталась по двери и буквально ввалилась в квартиру на руки... Генке — закадычному другу Алексея.
— Твою в болото!.. — только и успел крикнуть он, и мы вместе полетели на пол.
Уж не знаю, откуда силы взялись, но я стала лупить Генку всем, что попадалось под руку в прихожей, не забывая употреблять при этом непонятным образом всплывшую ненормативную лексику. Генка и не пытался сопротивляться, он просто тихо выл. В ход пошло все: зонты, шарфы, шапки, лыжные палки, ботинки. А намахавшись кулаками, я понеслась по комнатам. Алексея нигде не было. Его не было ни под кроватью, ни в шкафах, ни в ванной или туалете, ни даже под мойкой на кухне, куда я умудрилась заглянуть, носясь смерчем по квартире. Генкина девушка жалась в углу на стуле, боясь произнести даже слово. А Генка так и остался сидеть на полу в прихожей.
Безрезультатно набегавшись и обессилев, я плюхнулась на диван с немым вопросом в глазах, устремленных на Генку.
— Ну, ты больная… — сделал вывод дружок любимого. — Какого рожна сегодня-то приперлась? Мне Лешка всегда по вторникам дает ключи. Весь кайф обломала, психопатка!
Как же я потом ревела! Было очень неловко, стыдно и перед Генкой, и перед его девушкой.
Торжественно заявила парочке:
— Вы простите меня. Теперь знаю на собственной шкуре, что предупреждать любимых следует заранее, созваниваться перед встречей и не ходить на свидания наобум.
Но история на этом не закончилась. Я вернулась домой. Не покидало чувство, что я что-то пропустила, чего-то не заметила. Слишком все было просто. И самая веская причина неуверенности состояла в отсутствии мобильной связи с Алексеем.
Промучившись без сна до рассвета, я с первой электричкой метро приехала к дому Алексея. Свет в окнах, естественно, не горел. Я заняла для наблюдения позицию в подъезде дома напротив. Время тянулось настолько медленно, что можно было сойти с ума. Ранние жильцы подъезда, в основном собачники, подозрительно оглядывали меня, кое-кто ругался за чрезмерное задымление (от волнения я выкурила почти две пачки сигарет за два часа).
Наконец показался Генка. Я замерла. Следом из подъезда появились две девушки в сопровождении… Алексея. Компания погрузилась в авто моего возлюбленного и отбыла в неизвестном направлении. Отмирать не хотелось. Было только одно желание — умереть. Потом к нему примешалась гадливость, затем на смену подоспело отвращение вперемешку со злостью. К моменту утреннего появления на работе я уже оформила свое отношение к Алексею и приняла единственно верное решение — порвать с ним раз и навсегда. Происходило, однако, все мучительно долго и совсем не так, как я себе представляла. Алексей пытался устроить перемирие, караулил после работы, регулярно звонил, подсылал в качестве парламентария Генку. Но даже моя беременность не смогла повлиять на принятое решение. Алексей так и остался в неведении, что у него родилась дочь. Судьба матери-одиночки закалила характер, и больше в подобные истории я старалась не попадать.
Забегая вперед, расскажу забавную историю.
Лет через десять после событий, описанных выше, я отдыхала в Тунисе. На обратном пути в зале аэропорта встретила Алексея. Он был с семьей: с женой и малолетним сынишкой. Алексей дернулся, как от удара током, увидев меня — похорошевшую после двухнедельного отдыха. Но подойти не решился. Сам он заметно сдал, и я в изумлении смотрела на старого дядьку, прокручивая в уме вопросы: «Не может быть! Я любила это? И готова была на все ради этого?» И с мыслью «Спасибо тебе, господи, что уберег!» чуть не бегом рванула к своей группе.
Глава 9
В выходные мы с дочерью долго спим. Обе совы, просиживаем допоздна каждая за своим компьютером, зато утром нас пушкой не разбудить. Но Риткина «пушка» оказалась настойчивой.
— Му-у-у-у-у-уся! — донесся крик из Катькиной комнаты. — Твой мобильник разрывается.
Пришлось вырываться из облака снов. Звонила подруга.
— Значит, так! — резким, не терпящим отказа тоном начала Рита. — Через полторы недели ты плывешь на теплоходе. Это даже не обсуждается. Путевка куплена на твое имя. Загранпаспорт у тебя не просрочен, я проверяла. Шмотки, если нужны, купим. И попробуй только сказать «нет»!
— Нет! — упрямо заорала я и миролюбиво добавила: — Между прочим, доброе утро.
— Так и знала! — завелась Рита. — Ослица непроходимая! У тебя день рождения на носу. Путевка — мой подарок. Так что ничего у тебя не получится, дорогая!
Подруга зловеще рассмеялась и отключилась. В дверях появилась дочь с немым вопросом в глазах. Пришлось честно на него ответить.
— Чудненько! — подвела итог Катька и отправилась умываться.
Дни до отбытия теплохода прошли в суете: дочь постоянно созванивалась с Ритой, они шушукались, не всегда посвящая в свои планы. Я же торопливо подчищала «хвосты» — договаривалась с издательством о переносе сроков новых работ, заканчивала начатые переводы и лишь изредка вслушивалась в беседы моих близких. Меня терзало странное предчувствие надвигающегося события. Но какого именно — этого я понять не могла. Терзалась, и все! Наваждение, одним словом. По ночам я гнала прочь это облако неизвестности, но оно все равно окутывало меня больше и больше, сгущаясь и тяжелея. В конце концов я сдалась и махнула на все рукой — будь что будет…
Плыть мне предстояло по нескольким рекам, каким-то сложным маршрутом с невероятным количеством остановок. На север столицы из своих Филей мы добрались очень быстро — тому способствовало раннее отбытие нашей посудины и выходной день. Северный речной вокзал поразил великолепием. Последний раз я была здесь в подростковом возрасте, потому в памяти остались лишь неясные воспоминания о могучем дядьке с рупором, который руководил потоками толп туристов одного дня. Мне же суждено было болтыхаться на волнах целых две с половиной недели.
— Муся! — зарычала над ухом Катька. — Загребай правее! Что ты плетешься как сонная муха?
Впереди ярким пятном маячила Рита, я ускорила шаг и засеменила следом за подругой. Толп туристов на пристанях не просматривалось, но оживление царило. Отовсюду гремела веселая жизнерадостная музыка. Теплоходов я насчитала три. «Максим Горький», к которому мы направлялись, стоял на самом дальнем причале.
— Красавец! — вопила дочь, подскакивая на булыжниках вместе с моим чемоданом. — Отпад!
— Чудо как хорош! — поддакивала Рита.
Теплоход действительно внушал доверие и вызывал восторг. Я поневоле залюбовалась им, губы, как часто у меня бывает, сами собой расползлись в глупой улыбке. Ну есть такая дурацкая черта — умиляться всему подряд. И ни один отбеливатель не может ее вывести.
Катька с Ритой одобрительно кивали головами.
— И чего неслись как на пожар? — спросила я. — До отплытия больше двух часов. Мою каюту все равно никто другой не займет. Я правильно понимаю?
— Да не в этом дело… — дочь оценивающе оглядела махину и поцокала языком. — Я должна сама осмотреть этот корабль, чтобы дать ценные указания. А еще лучше — записать их в виде шпаргалки. Да, Мусечка, да! Мы с Ри уже много знаем про твое путешествие, изучили маршрут, даже сумели раздобыть сведения о контингенте твоих невольных соседей по круизу. Скажу, кое-что интересное имеется.
— Опять ты за свое, — отмахнулась я от дочери…
Однако Катька не стала слушать и первой понеслась к трапу, волоча мой чемодан.
Когда теплоход дал прощальный гудок и отчалил, я помахала стоящим на пристани провожающим и украдкой перекрестилась. За два часа дочь из меня только что душу не вынула — замучила советами и нравоучениями, записала все это в громадный список, заставила дважды перечитать и получила с меня обещание освежать в памяти данный шедевр ежедневно.
Как только речной вокзал пропал из виду, я, не распаковывая вещей, обессиленная, рухнула на кровать и проспала до обеда.
Разбудил, как обычно, телефонный звонок. Катьке не терпелось узнать новости, которых у меня, естественно, еще не было. Я выключила телефон, привела себя в порядок и отправилась обследовать корабль.
Меня немного мутило. Наверно, приключилась та самая морская болезнь. Коридор оказался длинным — он все не кончался, мне же хотелось скорее попасть на открытую палубу. Дверь одной из кают внезапно открылась, и я врезалась в нее, не успев затормозить. От боли зажмурила глаза, а когда их открыла, то увидела перед собой… Василия.
— Любаня?! — радостно воскликнул мой знакомый. — Вот уж кого не ожидал тут встретить, так это тебя.
Теперь стало ясно, какое предчувствие мучило меня накануне. Я стояла перед ним дура дурой, терла лоб, мученически улыбалась и не могла произнести ни слова. Во всей красе демонстрировала поговорку «как язык проглотила».
Васильковые глаза гипнотизировали, как ни старалась, я не в силах была оторвать от них взгляд.
— Любаня, очнись, — потряс меня за плечи Василий и обнял. — Это я. Не привидение. Действительно я.
И тут меня прорвало… Я разрыдалась. От прилива чувств, от счастья, от близости Василия, который с каждым всхлипом все крепче сжимал меня в своих объятиях.
Конечно же, береговых красот с двух сторон от фарватера я почти и не увидела, практически весь речной вояж прошел у нас с Василием в каютах, попеременно — то в моей, то в его. Изредка мы выбирались на берег во время стоянок теплохода. Но и в этих случаях наши взоры были прикованы исключительно друг к другу. Какие, к черту, достопримечательности, когда рядом любимый — только руку протяни. Иногда казалось, что мы стали единым организмом, и, когда Василий вынужденно сбегал — в отличие от моей его цель поездки оказалась деловой, приходилось общаться с партнерами, — я пребывала в состоянии комы. Сидела не шелохнувшись в ожидании и только вздрагивала от каждого шага в коридоре.
Поначалу я никак не могла взять в толк, какие могут быть переговоры и деловые встречи у простого нефтяника. А Василий темнил, бормотал что-то о стечении обстоятельств, о поручениях и порученцах. Правда, я слушала вполуха, в подробности не вникала, уйдя с головой в новые чувства и отношения. В конце концов, вполне возможна и реальна такая ситуация, когда руководство, узнав о том, что работник во время отпуска пересечется на одном теплоходе с нужными людьми, дает этому работнику важное задание. Так сказать, совмещение приятного с полезным. А забивать голову какими-то подозрениями — только мучиться. Вот и не забивала…
Катька бесилась из-за того, что я редко выходила на связь. Хотя, если честно, мне были абсолютно до лампочки ее крики, они даже вызывали нечто сродни восторгу. Дочь орала, а я пребывала в эйфории.
— Мусь, я ведь могу и проверить, что ты там делаешь, — пугала Катька. — У нас с Ритой на твоем корабле имеются информаторы.
— Вот и информируйтесь, — хохотала в трубку. — Собирайте компромат.
Но однажды дочь позвонила и проворковала:
— Мусечка, а ты молодчинка… Хоть бы одну фотографию прислала, нам так нестерпимо хочется взглянуть на твое счастье.
— К-к-какое счастье?.. — оторопела я.
— О! Узнаю маман! Все молчком, молчком. А про главное событие своей жизни, значит, поведать родным и близким возбраняется? А мы уже все знаем. Вот так!
— Ну и что же вы знаете? — не на шутку разозлилась я.
— Что олигарха захомутала. Что операция «Охота на красивую жизнь» все-таки удалась. Так что колись, рассказывай подробности.
Смысл сказанного дочерью не сразу дошел до меня. Я нажала на отбой и задумалась. Партнеры, встречи, переговоры… Вон оно как! Олигарх, значит. А прикидывается, прикидывается-то как правдоподобно. У нас на буровой, у нас на буровой…
Вместо радости в моей душе царило опустошение. Эх, Василий, Василий… Я поддалась васильковым чарам и, скорее всего, являюсь для тебя очередным, проходным эпизодом. Не попадись я тебе под руку на этом судне, так любую другую очаровал бы. Наверняка и семья у тебя есть, и деток по кожаным лавкам семеро, сейчас среди олигархов это модно — быть многодетным отцом благополучного семейства. Какое счастье, что до возвращения в Москву осталось всего полтора дня. Но… Виду не подам, сыграю свою роль до конца. А там… придумаю, как…
Вот скромная приморская страна.
Свой снег, аэропорт и телефоны,
свои евреи. Бурый особняк
диктатора. И статуя певца,
отечество сравнившего с подругой,
в чем проявился пусть не тонкий вкус,
но знанье географии: южане
здесь по субботам ездят к северянам
и, возвращаясь под хмельком пешком,
порой на Запад забредают - тема
для скетча. Расстоянья таковы,
что здесь могли бы жить гермафродиты.
Весенний полдень. Лужи, облака,
бесчисленные ангелы на кровлях
бесчисленных костелов; человек
становится здесь жертвой толчеи
или деталью местного барокко.
2. Леиклос
Родиться бы сто лет назад
и сохнущей поверх перины
глазеть в окно и видеть сад,
кресты двуглавой Катарины;
стыдиться матери, икать
от наведенного лорнета,
тележку с рухлядью толкать
по желтым переулкам гетто;
вздыхать, накрывшись с головой,
о польских барышнях, к примеру;
дождаться Первой мировой
и пасть в Галиции - за Веру,
Царя, Отечество, - а нет,
так пейсы переделать в бачки
и перебраться в Новый Свет,
блюя в Атлантику от качки.
3. Кафе "Неринга"
Время уходит в Вильнюсе в дверь кафе,
провожаемо дребезгом блюдец, ножей и вилок,
и пространство, прищурившись, подшофе,
долго смотрит ему в затылок.
Потерявший изнанку пунцовый круг
замирает поверх черепичных кровель,
и кадык заостряется, точно вдруг
от лица остается всего лишь профиль.
И веления щучьего слыша речь,
подавальщица в кофточке из батиста
перебирает ногами, снятыми с плеч
местного футболиста.
4. Герб
Драконоборческий Егорий,
копье в горниле аллегорий
утратив, сохранил досель
коня и меч, и повсеместно
в Литве преследует он честно
другим не видимую цель.
Кого он, стиснув меч в ладони,
решил настичь? Предмет погони
скрыт за пределами герба.
Кого? Язычника? Гяура?
Не весь ли мир? Тогда не дура
была у Витовта губа.
5. Amicum-philosophum de melancholia, mania et plica polonica
Бессонница. Часть женщины. Стекло
полно рептилий, рвущихся наружу.
Безумье дня по мозжечку стекло
в затылок, где образовало лужу.
Чуть шевельнись - и ощутит нутро,
как некто в ледяную эту жижу
обмакивает острое перо
и медленно выводит "ненавижу"
по росписи, где каждая крива
извилина. Часть женщины в помаде
в слух запускает длинные слова,
как пятерню в завшивленные пряди.
И ты в потемках одинок и наг
на простыне, как Зодиака знак.
6. Palangen
Только море способно взглянуть в лицо
небу; и путник, сидящий в дюнах,
опускает глаза и сосет винцо,
как изгнанник-царь без орудий струнных.
Дом разграблен. Стада у него - свели.
Сына прячет пастух в глубине пещеры.
И теперь перед ним - только край земли,
и ступать по водам не хватит веры.
7. Dominikanaj
Сверни с проезжей части в полу-
слепой проулок и, войдя
в костел, пустой об эту пору,
сядь на скамью и, погодя,
в ушную раковину Бога,
закрытую для шума дня,
шепни всего четыре слога:
- Прости меня.
1971
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
