Он говорил и говорил. Я поймала себя на мысли, что мне доставляет огромное удовольствие вот так, запросто, сидеть с Василием, почти рядом, сталкиваясь иногда лбами под общий хохот над его очередной шуткой. Он оказался превосходным рассказчиком, так быстро располагал к себе собеседника, что через полчаса мне уже казалось — мы знакомы целую вечность. А потом, как это бывает в американских фильмах, у нового знакомого в кармане начал разрываться мобильный телефон. Василий коротко переговорил с невидимым Игорем, став вмиг серьезным, и жестко закончил разговор фразой: «Скоро буду». Но странное дело, нажав кнопку отбоя, Василий мгновенно сумел вернуться в исходное состояние, то есть ко мне, к нашей прерванной беседе. Но только она тут же и закончилась.
— Любаня, — он назвал меня именно так, с той же ласковой интонацией, с какой это произносит Катька. — Мне очень жаль, но я вынужден…
И так далее и тому подобное. Я чуть не плакала от обиды. Выяснилось, что в ближайшее время, а именно месяца четыре, а может, и больше, Василия не будет в городе. Он объяснял что-то про буровые, про замену оборудования, графики и обязательства… — его работа, как я поняла из рассказа, оказалась связана с нефтью, добычей которой он занимался в глухой сибирской тайге.
— Буровых дел мастер, значит. Не катит, Мусь. Не нужны нам простые работяги, пусть даже и зарабатывающие крутые деньги… — дочь гладила меня по вздрагивающим плечам, вытирала своим носовым платком слезы, льющиеся из глаз сами по себе, остановить их у меня не хватало ни сил, ни воли. — Эх, маман, маман… Ну что может дать тебе буровик? Тебе! Имеющей два высших образования! Знающей в совершенстве три иностранных языка! Да он, наверно, ни одной книжки не прочитал за всю свою жизнь.
— Ты его не знаешь, — рыдала я в ответ, — не видела, и не говори глупости.
— Ой, да уж представляю. Качок — внешне, в башке — труха.
— Неправда! Он умный!
— Да самый обычный. Я более чем уверена. Ты просто напридумывала себе чего-то несусветного. Мусь, успокойся. Понимаешь, только в сказках Иваны-дураки превращаются в принцев. Запомни или поставь зарубку на памяти: этот Вася — прохожий. Случайный прохожий. Поняла? Шел, шел и прошел мимо, а ты его забыла.
— Не могу-у-у-у-у…
— Нет, ну до чего ж упрямая у меня мамаша. И дура дурой к тому же. Какой-то час общения, и ты сотрясаешь рыданиями воздух, словно прожила с человеком десяток лет.
Дочь обняла меня и нежно чмокнула в макушку. Совсем как мама в детстве. На секунду показалось, что мы с Катькой поменялись местами. Но дочь привела в чувство:
— Кстати, о нефтяниках. Они ж как моряки. Только не в рейс уходят, а на вахту. Разве не знаешь? И вахта у них может длиться долго. Жены моряков сидят у моря в ожидании мужей, потому что море — связующая нить с их любимыми. А тебе бы пришлось спать в обнимку с канистрой бензина. И это в лучшем случае! Устраивает подобная перспектива?
Умом я понимала, что дочь глаголет истину, но сердце отказывалось слушать и принимать Катькины доводы. Глаза василькового цвета невероятной глубины и чистоты не могли принадлежать обыкновенному человеку. И от самого Василия веяло не только физической силой. Обаяние вкупе с врожденной воспитанностью выдавали неординарную личность. За то короткое время, которое мы успели провести вместе, я успела разглядеть в нем и тонкую, ранимую душу, и романтическую натуру, и острый ум со смекалкой. Но как это все объяснить дочери?..
Ходить в клуб я не перестала, однако интерес иссяк. Странное дело — именно безразличие привело к всплеску потока кавалеров. Парадокс, но отчужденность породила нездоровый интерес со стороны противоположного пола. Предложения посыпались чаще, чем мы с Катькой предполагали. В ящике стола скопилась внушительная кучка визиток. Кого там только не было: начальники отделов, директора предприятий, члены правлений банков, парочка президентов компаний, главные врачи и заведующие клиниками. О менеджерах среднего звена, различных спортсменах и просто богатых папенькиных сынках даже вспоминать не хочется.
Вечерами мы с дочерью тасовали эти прямоугольнички, обсуждали достоинства и недостатки каждого ухажера и… отметали кандидатуры потенциальных проводников в «красивую жизнь». Всегда находилось какое-нибудь существенное «но»: жены, дети, грязные помыслы и предложения, отсутствие ума или скверные привычки.
Я поняла, что веду себя словно принцесса на горошине. Все мне было неудобно, со всеми новыми знакомыми я чувствовала себя неуютно, родственности душ не возникало.
— Ты слишком придирчива, Мусь, — ругалась Катерина.
— Не придирчива, а разборчива.
— Абонемент заканчивается, а ты даже ни разу не сходила на настоящее свидание.
— Ну и что! Это моя жизнь, и я с ней могу делать все, что хочу.
— Ты забываешь про меня, — дочь пыталась разжалобить и давила на «больную мозоль».
— Катюха, милая, неужели ты желаешь своей матери худа? Отстань от меня. Достаточно того, что я вытерпела с твоим отцом.
Нехороший, конечно, прием, но я им иногда пользуюсь.
Упоминание о человеке, которого она никогда не видела, но знала, что он принес много зла любимой мамочке, отрезвляло дочь, и на какое-то время она оставляла меня в покое.
