Путь домой занял почти четыре часа — бесцельно моталась по магазинам, тратя полученные деньги, зашла в кинотеатр, но высидеть смогла лишь двадцать минут, потом попила кофе в какой-то забегаловке и только после этого направила стопы к родным пенатам.
Вечером дома собрался наш постоянный «совет в Филях». Что касается Филей, то тут недалеко от истины. Мы живем именно в Филях — есть такой район в Москве, на западе столицы. Действующие члены совета не меняются уже много лет. Это я, Катька и Рита. Раньше в совете состояла еще одна наша общая подруга — Нина, но она благополучно вышла замуж за иностранца и теперь проживает фантастически благополучно в невероятно благополучной Швейцарии. Мы от Нинки регулярно получаем гуманитарную помощь в виде носильных вещей, потому немного представляем о швейцарском благополучии. Она все зовет в гости в свое благополучие, но пока это лишь сказка, кажущаяся раем. Перед каждой зарплатой мы клятвенно обещаем Нинусе приехать и собственными глазами увидеть ее благополучие, однако, скорее всего, придется с этой мечтой расстаться навсегда.
— Тебя надо выдать замуж, — предложила самый простой вариант выхода из создавшейся ситуации подруга. — Причем срочно, пока деньги не закончились.
Конечно, Рите легко говорить. Она замужем уже пятнадцать лет, со своим благоверным живет душа в душу. Другого варианта существования даже не представляет и вечно стремится выдать меня всеми правдами и неправдами замуж. Уж сколько женихов Рита приводила в наш дом, сколько сил приложила, расхваливая мои способности, — знаем только мы трое, вернее, четверо.
Тут неожиданно взяла слово дочь.
— Рита, — обратилась Катька к моей подруге. Она ее по имени зовет. Так уж у нас издавна заведено. — Ситуация резко поменялась. Мусь не просто безработная, она безработная с «клеймом» в трудовой книжке. Ее даже биржа труда не примет на учет. Вы тут пока чаи гоняли, пока маман сопли по клеенке размазывала, я в Интернете полазила, почитала трудовое законодательство и теперь знаю, что устроиться на работу ей будет совсем не просто. Пусть уж лучше по договору трудится в издательстве, а параллельно займемся следующим…
Мы с Ритой рты раскрыли от удивления. Вот это речь! Живет ребенок рядом, растет вроде каждый день по чуть-чуть, а потом оказывается, что он уже не ребенок, а совершенно взрослая, сформировавшаяся личность. Обычно Катька права голоса на совете не имела, ей разрешалось лишь присутствовать, и то всего последние два года. Мы с интересом прислушались к тому, что говорил бывший ребенок.
— Чтобы найти соответствующего нашим запросам жениха или хотя бы обыкновенного спонсора, нужно соответствующе выглядеть.
Катька оценивающе оглядела меня, пощелкала языком и категорично изрекла:
— Не годится!
— А что во мне не так? Что? — заныла я.
Рита в знак согласия закивала головой.
— Все не так. Шмотки носят совсем другие — раз. Ты стала отставать от моды, ленишься шагать в ногу со временем. Прическа и цвет волос у тебя просто ужас — это два. И еще бледность. Ни в какие ворота она не лезет. Загар — вот что радикально изменит тебя в лучшую сторону. Конечно, в одном флаконе с тренажерами. Три. Про четыре, пять и так далее я говорить не буду, пальцев рук и ног не хватит. Пока надо заняться хотя бы этими тремя пунктами. Остальное — будем дорабатывать по ходу действия. Начнем бороться с твоей бытовой неграмотностью. Кстати, Ри, и тебе советую включить в свой ежедневный рацион все вышеперечисленное для Любани.
Я смотрела на дочь и удивлялась. Откуда в ней столько нездорового, а может, наоборот — здорового практицизма? Вроде росла она как все дети, ничего специального я не предпринимала, ни в какие навороченные кружки ее не водила, книжек заумных ей на ночь не читала. Кроме кинотеатра, цирка, планетария да зоопарка мы с Катькой никуда совместно не ходили. Неужели современные дети так ушли в своем развитии, что в пятнадцать лет знают больше нас, взрослых?
— Где ж мы столько денег возьмем на твои радикальные мероприятия?
— Я могу немного подкинуть, — вставила подруга.
Но Катька отмахнулась от нас, как от назойливых мух.
— Не тушуйтесь! Я все продумала.
— ???
— Да. Пока ты тут слезами истекала в гордом состоянии матери-одиночки под Ритины причитания, я работала на наше, заметь, общее будущее благо. Что, думаешь, я в сложившейся ситуации не заинтересованное лицо? Ты ожидала, что твоя дочь сложит на манер ангела ручки и будет ждать манны небесной?
— Ты-то уж точно на ангела не смахиваешь, Рыжик.
— Отстань, Любаня, я не перекрашусь, эта тема закрыта. А в твоем возрасте можно уже и более классические цвета использовать.
— Еще блондинкой предложи стать.
На Любаню я не обижаюсь, только приветствую. Дочь с детства зовет меня по имени или придумывает какие-нибудь странные производные от слова «мама». У нас с Катькой вечный спор из-за цвета волос. Дело в том, что я обожаю рыжий цвет и всегда крашу волосы в различные его оттенки. Дочь, повзрослев, тоже начала применять мою любимую гамму. Но две рыжих в одной квартире — это как два солнца в одном зените. Явный перебор. Вот и ругаюсь я с дочерью по этому поводу. Но пока к консенсусу не пришли.
— Сколько мы имеем в запасе свободно конвертируемой валюты? — продолжила дочь начатый разговор. Вот неугомонная. — Суммы, которую не жалко потратить на светлое будущее?
— Мало.
— Мало как-то в цифрах должно быть озвучено.
— Ну, давайте я вам добавлю? — Рита чуть не плакала оттого, что ее помощь не принималась Катькой.
— Что-то около трех тысяч долларов, — пришлось выдать секрет. Я копила на нашу поездку в Париж, хотела сделать Катьке сюрприз. Но теперь о Париже придется забыть.
— Ни фига себе! — Катька аж присвистнула. — Так, нам это годится для подготовительных мероприятий. — И ласково добавила, обращаясь к члену совета: — Ри, мы выкрутимся сами. Поверь.
— Но это все деньги. Имей в виду. Коммунальные платежи, еда, проезд — все входит в эту сумму. Причем на неопределенное время. В издательстве мне работу не скоро дадут. А за ту, что сейчас делаю, половину гонорара мы с тобой потратили еще в прошлом месяце.
Однако Катька уже не слушала, целиком углубившись в какие-то подсчеты. Мы с Ритой не стали мешать, еще немного поболтали, потом я ее проводила и пошла немного поработать. Редактор из издательства звонила как раз накануне и требовала срочно сдать перевод.
Спасибо, тезка. Рады, что забредаешь ко мне на страничку.
В житейском море неприятности, как щепотка соли или перца, только придают умнице-жизни вкус. Ну, а когда рядом готовые придти на помощь друзья, любые передряги становятся настоящим приключением.
Хорошие слова.
очень верно подмечено))) спасибо!
баллы мои промотаны, увы ) а читалось хорошо, с интересом и ощущением вкуса времени
в баллах ли счастье? правильно - не в них, важны только слова)) Спасибо тебе!
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Небо.
Горы.
Небо.
Горы.
Необъятные просторы с недоступной высоты. Пашни в шахматном порядке, три зеленые палатки, две случайные черты. От колодца до колодца желтая дорога вьется, к ней приблизиться придется - вот деревья и кусты. Свист негромкий беззаботный, наш герой, не видный нам, движется бесповоротно. Кадры, в такт его шагам, шарят взглядом флегматичным по окрестностям, типичным в нашей средней полосе. Тут осина, там рябина, вот и клен во всей красе.
Зелень утешает зренье. Монотонное движенье даже лучше, чем покой, успокаивает память. Время мерится шагами. Чайки вьются над рекой. И в зеленой этой гамме...
- Стой.
Он стоит, а оператор, отделяясь от него, методично сводит в кадр вид героя своего. Незавидная картина: неопрятная щетина, второсортный маскхалат, выше меры запыленный. Взгляд излишне просветленный, неприятный чем-то взгляд.
Зритель видит дезертира, беглеца войны и мира, видит словно сквозь прицел. Впрочем, он покуда цел. И глухое стрекотанье аппарата за спиной - это словно обещанье, жизнь авансом в час длиной. Оттого он смотрит чисто, хоть не видит никого, что рукою сценариста сам Господь хранит его. Ну, обыщут, съездят в рожу, ну, поставят к стенке - все же, поразмыслив, не убьют. Он пойдет, точней, поедет к окончательной победе...
Впрочем, здесь не Голливуд. Рассуждением нехитрым нас с тобой не проведут.
Рожа.
Титры.
Рожа.
Титры.
Тучи по небу плывут.
2.
Наш герой допущен в банду на урезанных правах. Банда возит контрабанду - это знаем на словах. Кто не брезгует разбоем, отчисляет в общий фонд треть добычи. Двое-трое путешествуют на фронт, разживаясь там оружьем, камуфляжем и едой. Чужд вражде и двоедушью мир общины молодой.
Каждый здесь в огне пожарищ многократно выживал потому лишь, что товарищ его спину прикрывал. В темноте и слепоте мы будем долго прозябать... Есть у нас, однако, темы, что неловко развивать.
Мы ушли от киноряда - что ж, тут будет череда экспозиций то ли ада, то ли страшного суда. В ракурсе, однако, странном пусть их ловит объектив, параллельно за экраном легкий пусть звучит мотив.
Как вода течет по тверди, так и жизнь течет по смерти, и поток, не видный глазу, восстанавливает мир. Пусть непрочны стены храма, тут идет другая драма, то, что Гамлет видит сразу, ищет сослепу Шекспир.
Вечер.
Звезды.
Синий полог.
Пусть не Кубрик и не Поллак, а отечественный мастер снимет синий небосклон, чтоб дышал озоном он. Чтоб душа рвалась на части от беспочвенного счастья, чтоб кололи звезды глаз.
Наш герой не в первый раз в тень древесную отходит, там стоит и смотрит вдаль. Ностальгия, грусть, печаль - или что-то в том же роде.
Он стоит и смотрит. Боль отступает понемногу. Память больше не свербит. Оператор внемлет Богу. Ангел по небу летит. Смотрим - то ль на небо, то ль на кремнистую дорогу.
Тут подходит атаман, сто рублей ему в карман.
3.
- Табачку?
- Курить я бросил.
- Что так?
- Смысла в этом нет.
- Ну смотри. Наступит осень, наведет тут марафет. И одно у нас спасенье...
- Непрерывное куренье?
- Ты, я вижу, нигилист. А представь - стоишь в дозоре. Вой пурги и ветра свист. Вахта до зари, а зори тут, как звезды, далеки. Коченеют две руки, две ноги, лицо, два уха... Словом, можешь сосчитать. И становится так глухо на душе, твою, блин, мать! Тут, хоть пальцы плохо гнутся, хоть морзянкой зубы бьются, достаешь из закутка...
- Понимаю.
- Нет. Пока не попробуешь, не сможешь ты понять. Я испытал под огнем тебя. Ну что же, смелость - тоже капитал. Но не смелостью единой жив пожизненный солдат. Похлебай болотной тины, остуди на льдине зад. Простатиты, геморрои не выводят нас из строя. Нам и глист почти что брат.
- А в итоге?
- Что в итоге? Час пробьет - протянешь ноги. А какой еще итог? Как сказал однажды Блок, вечный бой. Покой нам только... да не снится он давно. Балерине снится полька, а сантехнику - говно. Если обратишь вниманье, то один, блин, то другой затрясет сквозь сон ногой, и сплошное бормотанье, то рычанье, то рыданье. Вот он, братец, вечный бой.
- Страшно.
- Страшно? Бог с тобой. Среди пламени и праха я искал в душе своей теплую крупицу страха, как письмо из-за морей. Означал бы миг испуга, что жива еще стезя...
- Дай мне закурить. Мне...
- Туго? То-то, друг. В бою без друга ну, практически, нельзя. Завтра сходим к федералам, а в четверг - к боевикам. В среду выходной. Авралы надоели старикам. Всех патронов не награбишь...
- И в себя не заберешь.
- Ловко шутишь ты, товарищ, тем, наверно, и хорош. Славно мы поговорили, а теперь пора поспать. Я пошел, а ты?
- В могиле буду вволю отдыхать.
- Снова шутишь?
- Нет, пожалуй.
- Если нет, тогда не балуй и об этом помолчи. Тут повалишься со стула - там получишь три отгула, а потом небесный чин даст тебе посмертный номер, так что жив ты или помер...
- И не выйдет соскочить?
- Там не выйдет, тут - попробуй. В добрый час. Но не особо полагайся на пейзаж. При дворе и на заставе - то оставят, то подставят; тут продашь - и там продашь.
- Я-то не продам.
- Я знаю. Нет таланта к торговству. Погляди, луна какая! видно камни и траву. Той тропинкой близко очень до Кривого арыка. В добрый час.
- Спокойной ночи. Может, встретимся.
- Пока.
4.
Ночи и дни коротки - как же возможно такое? Там, над шуршащей рекою, тают во мгле огоньки. Доски парома скрипят, слышится тихая ругань, звезды по Млечному кругу в медленном небе летят. Шлепает где-то весло, пахнет тревогой и тиной, мне уже надо идти, но, кажется, слишком светло.
Контуром черным камыш тщательно слишком очерчен, черным холстом небосвод сдвинут умеренно вдаль, жаворонок в трех шагах как-то нелепо доверчив, в теплой и мягкой воде вдруг отражается сталь.
Я отступаю на шаг в тень обессиленной ивы, только в глубокой тени мне удается дышать. Я укрываюсь в стволе, чтоб ни за что не смогли вы тело мое опознать, душу мою удержать.
Ибо становится мне тесной небес полусфера, звуки шагов Агасфера слышу в любой стороне. Время горит, как смола, и опадают свободно многия наши заботы, многия ваши дела.
Так повзрослевший отец в доме отца молодого видит бутылочек ряд, видит пеленок стопу. Жив еще каждый из нас. В звуках рождается слово. Что ж ты уходишь во мглу, прядь разминая на лбу?
В лифте, в стоячем гробу, пробуя опыт паденья, ты в зеркалах без зеркал равен себе на мгновенье. Но открывается дверь и загорается день, и растворяешься ты в спинах идущих людей...
5.
Он приедет туда, где прохладные улицы, где костел не сутулится, где в чешуйках вода. Где струится фонтан, опадая овалами, тает вспышками алыми против солнца каштан.
Здесь в небрежных кафе гонят кофе по-черному, здесь Сезанн и Моне дышат в каждом мазке, здесь излом кирпича веет зеленью сорною, крыши, шляпы, зонты отступают к реке.
Разгорается день. Запускается двигатель, и автобус цветной, необъятный, как мир, ловит солнце в стекло, держит фары навыкате, исчезая в пейзаже, в какой-то из дыр.
И не надо твердить, что сбежать невозможно от себя, ибо нету другого пути, как вводить и вводить - внутривенно, подкожно этот птичий базар, этот рай травести.
Так давай, уступи мне за детскую цену этот чудный станок для утюжки шнурков, этот миксер, ничто превращающий в пену, этот таймер с заводом на пару веков.
Отвлеки только взгляд от невнятной полоски между небом и гаснущим краем реки. Серпантин, а не серп, и не звезды, а блёстки пусть нащупает взгляд. Ты его отвлеки -
отвлеки, потому что татары и Рюрик, Киреевский, Фонвизин, Сперанский, стрельцы, ядовитые охра и кадмий и сурик, блядовитые дети и те же отцы, Аввакум с распальцовкой и Никон с братвою, царь с кошачьей башкой, граф с точеной косой, три разбитых бутылки с водою живою, тупорылый медведь с хитрожопой лисой, Дима Быков, Тимур - а иначе не выйдет, потому что, браток, по-другому нельзя, селезенка не знает, а печень не видит, потому что генсеки, татары, князья, пусть я так не хочу, а иначе не слышно.
Пусть иначе не слышно - я так не хочу. Что с того, что хомут упирается в дышло? Я не дышлом дышу. Я ученых учу.
Потому что закат и Георгий Иванов. И осталось одно - плюнуть в Сену с моста. Ты плыви, мой плевок, мимо башенных кранов, в океанские воды, в иные места...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.