По утрам над тихим микрорайоном то и дело слышался оглушительный гвалт. Это стаи ворон, вынужденные переселяться из старого сквера, оголённого, опиленного и урбанизированного, пытались найти новые места для своих гнёзд. Большинство мечтало пробиться в парк, поближе к неприкосновенным дубам, к закормленным уткам и более высокому уровню жизни. Ради детей, конечно, ради детей. Но туда пускали не всех и на пункте пропуска постоянно возникали стычки. Тогда в воздух поднимались одновременно сотни птиц, пугая своей мистичностью высунувшихся в окна сонных горожан, а пернатые старожилы парка требовали усилить охрану.
- Нам пора - сказал Карл.
Они сидели на куцем обрубке каштана, похожем на раздетое обезглавленное пугало.
- Нам пора - повторил Карл. - Ты же видишь, нашего дома больше нет.
Клара молчала. Она всё понимала, но медлила и медлила. Её не волновало будущее, она была равнодушна к борьбе сородичей за отвоёвывание лучших мест. Последние их с Карлом птенцы давно выросли и устроили самостоятельную жизнь, вряд ли у них будут ещё дети.
- Клара...
- Я не думала... я не думала, что когда-нибудь придётся отсюда уходить вот так... как беженцы.
Последнее слово она выговорила с трудом.
- Мир меняется. Нам не повезло, он начал меняться именно с этого места. Нам просто не повезло...
"Не повезло здесь умереть" - закончил фразу Карл про себя. А вслух добавил:
- Говорят, тут высадят липы.
- А ты помнишь наш первый цветущий каштан, Карл, наше первое свидание?
- Да, конечно. Тот широченный каштан! Ещё в грозу от него отломилась большущая ветка и твоя кузина Карина чуть не сошла с ума, прыгая вокруг упавшего гнезда и набрасываясь на прохожих.
- А наше, наше первое гнездо ты помнишь? И как мне хотелось чего-то вкусненького и тогда ты принёс курицу-гриль? Вот тут, помнишь, вот тут стоял гриль?
- А в эту сторону вплотную к нему "Балашовские колбасы".
- Это было ещё когда вместо "Секонд хенда" был "Рубль бум"!
- Нет, раньше, вход вообще с другой стороны был, а внутри продавали такие блестящие заколки.
- И ты подарил мне золотистую бабочку.
Карл вспомнил её счастливую, с золотистой бабочкой над взъерошенной чёлкой. Как у неё тогда играли пёрышки!
- Клара... Пора, скоро открытие бульвара, приедет губернатор и тот, из Москвы. Ты хочешь, чтобы нас выгнали силой?
Клара вздохнула, спустилась с дерева и они пошли. Клара сильно хромала и давно не могла летать на большие расстояния, только через дорогу и с передышками до гнезда. Они шли по новому асфальту - Карл нетвёрдой походкой, но с высоко поднятой головой и Клара, тяжело дыша и опираясь на крыло мужа. А вслед им мигранты-рабочие с грустными чёрными глазами стучали лопатами по свежеуложенной плитке под развлекательную площадку. Пока прораб не окрикнул:
- Это что нахуй за концерт?
А я пропустила. Хорошо что увидела. Понравилось. Представилось с ваших слов как они грустно каркали друг другу - он ей
-Клар
а она ему
-Карл...
Она картавила сильно... )))
Спасибо большущее, Арина, что добрались и прочитали. Я их так полюбила за то короткое время, пока писала, что в конце сама прослезилась. Хотя автору это и не пристало. )))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
На фоне Афонского монастыря
потягивать кофе на жаркой веранде,
и не вопреки, и не благодаря,
и не по капризу и не по команде,
а так, заговаривая, говоря.
Куда повело... Не следить за собой.
Куда повело... Не подыскивать повод.
И тычется тучное (шмель или овод?),
украшено национальной резьбой,
создание и вылетает на холод.
Естественной лени живое тепло.
Истрёпанный номер журнала на пляже
Ты знаешь, что это такое. Число
ушедших на холод растёт, на чело
кладя отпечаток любви и пропажи,
и только они, и ещё кофейку.
И море, смотри, ни единой медузы.
За длинные ноги и чистые узы!
Нам каяться не в чем, отдай дураку
журнал, на кавказском базаре арбузы,
и те, по сравнению с ним на разрез —
белее крыла голодающей чайки.
Бессмысленна речь моя в противовес
глубоким речам записного всезнайки,
с Олимпа спорхнул он, я с дерева слез.
Я видел, укрывшись ветвями, тебя,
я слышал их шёпот и пение в кроне.
И долго молчал, погружённый в себя,
нам хватит борозд на господней ладони,
язык отпуская да сердце скрепя.
1988
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.