А было вот как.
В нашем дружном мужском коллективе был один упаковщик холостой. Тёмочка.
Вообще-то холостыми ходили все. В душе-то.
Но Тёмочка был ещё и холостой по паспорту. Как-то не судьба была, что ли.
Сказать честно, и Тёмочка был как и все, имея там кого-то время от времени.
Но это как-то проходило мимо общественного мнения нашего кефирного заведения. Поэтому Тёмочка был на особом контроле местных дам, что в статусе активного поиска.
Особенно это задевало одну сушильщицу Гаянэ. Даму среднего возраста, вполне себе сермяжного среднерусского менталитета несмотря на какие-то кавказские корни.
И не потому, что она была в указанном статусе. Она не интересовалась кандидитами на предмет Большой Светлой Любви (БСЛ). Она ею не была озабочена. Она была озабочена тем, сколько дел вершатся без неё и мимо её.
Гаянэ имела сверхактивную жизненную позицию и холерический темперамент. Ей надо было сунутся во всё. Так как по отчеству она была Валерьевна, я её позволял себе называть Гаянэ Холерьевна. Она не обижалась.
Так вот. Случился у нас с ней диалог, анонсированный выше. За кружкой перекурного чая.
– Аот ить, скока неохоженных баб в селе*
*(наше краснознамённое предприятие находилось именно в селе, хотя на нём работали всё урбанистические срезы населения – от горожан областного центра до самых глухих окрестных хуторян)
, а есть же ещё отдельные типа тёмочки, неохваченные их нерастраченным обаянием и равнодушные к их обильно струящейся нежности
(не ручаюсь за точность, смысл именно такой)
– Гая, хочешь немного жизненной статистики? Из моих скромных наблюдений в данном контексте?
– Ну
– Вот ты говоришь – много неохоженных. А давай возьмём десять среднестатистических неохоженных баб, ну, допустим, из данного рассматриваемого села. Не самых страшных, не самых привлекательных, не самых старых, не самых молодых, а так, среднестатистических.
– И чё?
– И спросим их: а нужен ли им отмеченный тобой обход?
– Как же не нужен? Всем нужен.
– Нет, не такой, который им нужен. А такой, который им светит реально в настоящей жизненной ситуации.
– Это как?
– Ну, не которого они ждут всеми фибрами нерастраченной девичьей ли, вдовьей ли натуры, а с вполне конкретными близлежащими доступными кандидатами в обходчики. Не от принцев на белых конях и не от олигархов на белых майбахах, а, допустим, из арсенала готовых к обходу односельчан.
– И?
– И пятеро из десяти скажут: не надо. Нам и так хорошо
– Почему? БСЛ всем нужна, кого ни спроси
– Потому, что эти пятеро – не скажу умные, скорее расчётливые. Они точно знают, сколь хлопотная штука эта БСЛ. Все “за” и “против” давно прикинуты и вывод – “это не для меня” сделан давно. Тем более природа с них не шибко требует БСЛ, они генетически настроились по жизни на безБСЛье ну и сидят насчёт этого на попе ровно.
– Ну… допустим. Дык пять ещё остаются…
– А у оставшихся пяти спросим: вот тебе конкретный обходчик – Толян, например. Потому что других нет. А есть Толян. Есть ещё вот Вован и Ровшан, но они помельче рангом для тебя будут, поэтому – Толян. Поди, подбери, пока в канаве валяется. А то через полчаса и его заберут остальные четверо.
– А спросим-то что?
– Да, спросим – нужен тебе представленный кандидат, славный парень Толян, либо идём мимо? И четверо из пятерых представляют картину Репина в виде: вот имею я прилагающиеся удовольствия сегодня ближе к ночи (либо ночью) с дивным обходительным парнем Толяном… впрочем, поимею ли? На логический венец в БСЛ рассчитывать вот сразу так трудно, да и достижим ли он? стоит ли оно того? Ну, допустим, стоит. На следующий сеанс БСЛ Толян заявит: а не принять ли мне стакан? Наливай, а то уйду. Ну, налью я. На третий раз стакана ему не хватит, и подвесит он мне за всю БСЛ под глаз фонарь… либо друзей-товарищей приведёт, того паче… В общем, пораскинув фишки (гораздо медленнее, чем первые пятеро), четверо из оставшихся предпочтут всё же вдовье-девичье статус-кво взамен пьянящей романтики БСЛ. Останется одна вдова-героиня, которая всё же решится на подвиг имени БСЛ с Толяном. Невзирая. Очертя. И тому подобное. А ты говоришь, много…
Гаянэ не успела возразить
– М-м-м-мирзоян, твою ммммать!!!!!!! У тебя шпон горит в сушилке!!!
(это был бархатный лирический баритон сменного мастера, хорошо слышимый сквозь закрытую дверь и грохот цеха)
Её сдуло. Потому, что у нас пожар во вверенном пространстве – это та маха, которую при всей БСЛ к совку носа допускать нельзя
Альберт Фролов, любитель тишины.
Мать штемпелем стучала по конвертам
на почте. Что касается отца,
он пал за независимость чухны,
успев продлить фамилию Альбертом,
но не видав Альбертова лица.
Сын гений свой воспитывал в тиши.
Я помню эту шишку на макушке:
он сполз на зоологии под стол,
не выяснив отсутствия души
в совместно распатроненной лягушке.
Что позже обеспечило простор
полету его мыслей, каковым
он предавался вплоть до института,
где он вступил с архангелом в борьбу.
И вот, как согрешивший херувим,
он пал на землю с облака. И тут-то
он обнаружил под рукой трубу.
Звук – форма продолженья тишины,
подобье развивающейся ленты.
Солируя, он скашивал зрачки
на раструб, где мерцали, зажжены
софитами, – пока аплодисменты
их там не задували – светлячки.
Но то бывало вечером, а днем -
днем звезд не видно. Даже из колодца.
Жена ушла, не выстирав носки.
Старуха-мать заботилась о нем.
Он начал пить, впоследствии – колоться
черт знает чем. Наверное, с тоски,
с отчаянья – но дьявол разберет.
Я в этом, к сожалению, не сведущ.
Есть и другая, кажется, шкала:
когда играешь, видишь наперед
на восемь тактов – ампулы ж, как светочь
шестнадцать озаряли... Зеркала
дворцов культуры, где его состав
играл, вбирали хмуро и учтиво
черты, экземой траченые. Но
потом, перевоспитывать устав
его за разложенье колектива,
уволили. И, выдавив: «говно!»
он, словно затухающее «ля»,
не сделав из дальнейшего маршрута
досужих достояния очес,
как строчка, что влезает на поля,
вернее – доводя до абсолюта
идею увольнения, исчез.
___
Второго января, в глухую ночь,
мой теплоход отшвартовался в Сочи.
Хотелось пить. Я двинул наугад
по переулкам, уходившим прочь
от порта к центру, и в разгаре ночи
набрел на ресторацию «Каскад».
Шел Новый Год. Поддельная хвоя
свисала с пальм. Вдоль столиков кружился
грузинский сброд, поющий «Тбилисо».
Везде есть жизнь, и тут была своя.
Услышав соло, я насторожился
и поднял над бутылками лицо.
«Каскад» был полон. Чудом отыскав
проход к эстраде, в хаосе из лязга
и запахов я сгорбленной спине
сказал: «Альберт» и тронул за рукав;
и страшная, чудовищная маска
оборотилась медленно ко мне.
Сплошные струпья. Высохшие и
набрякшие. Лишь слипшиеся пряди,
нетронутые струпьями, и взгляд
принадлежали школьнику, в мои,
как я в его, косившему тетради
уже двенадцать лет тому назад.
«Как ты здесь оказался в несезон?»
Сухая кожа, сморщенная в виде
коры. Зрачки – как белки из дупла.
«А сам ты как?» "Я, видишь ли, Язон.
Язон, застярвший на зиму в Колхиде.
Моя экзема требует тепла..."
Потом мы вышли. Редкие огни,
небес предотвращавшие с бульваром
слияние. Квартальный – осетин.
И даже здесь держащийся в тени
мой провожатый, человек с футляром.
«Ты здесь один?» «Да, думаю, один».
Язон? Навряд ли. Иов, небеса
ни в чем не упрекающий, а просто
сливающийся с ночью на живот
и смерть... Береговая полоса,
и острый запах водорослей с Оста,
незримой пальмы шорохи – и вот
все вдруг качнулось. И тогда во тьме
на миг блеснуло что-то на причале.
И звук поплыл, вплетаясь в тишину,
вдогонку удалявшейся корме.
И я услышал, полную печали,
«Высокую-высокую луну».
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
