Аэропорт был наполнен обычной вяло кипящей суетой. Броуновское движение людей и чемоданов плавно сгущалось и рассеивалось, смещалось к центру и растекалось по углам. Инга сидела за круглым алюминиевым столиком кафе и пила неприятный кофе. Ей нравилось предвкушение дороги. Каждое такое перемещение в пространстве отчего-то напоминало фантастический роман с путешествиями во времени. Казалось, ее ждет не банальный железный Боинг, а настоящий межгалактический шаттл, готовый пронести сквозь черные дыры прошлого в далекое нереальное будущее.
Одиночество в толпе обостряло в Инге ее личное перманентное одиночество. В нем не существовало боли, пошлого страдания или какого-нибудь книжного чувства неполноценности. В нем был личный уют и постоянно поддерживаемый приятный климат. Сколько Инга не пыталась сближаться с людьми, так ничего путного и не выходило. Два мужа ушли от нее к другим женщинам. Подруги повыскакивали замуж - погрузились в отдельные семейные аквариумы и смотрели на Ингу через толстые стекла свое семейного благополучия. Иногда та или иная подруга неожиданно звонила и жаловалась на свой аквариум. Точнее на мужиков в целом или детей вообще, но имея в виду конечно же свои собственные нестыковки с ближними. Инга выслушивала и поддерживала, оставаясь в недоумении по поводу обитания в искусственном кусочке жизни, огороженном стеклянным забором.
Инга давно уже не искала пресловутый смысл жизни в других людях. Она искала его в себе. Еще в детстве, когда единственным настоящим близким другом ей был личный дневник – надежный хранитель тайн сердца – Инга ощущала, что все самое главное заключено в ней самой. Главный смысл, тайна, за которой все гонятся и бросаются в омуты с головой, запаян глубоко внутри, в кусочке вечной мерзлоты где-то в середине души. Инге за всю ее сорокалетнюю судьбу удалось всего пару раз дотронуться до этого странного смысла. И тогда она начинала Чувстствовать! Обычно применяемых слов не хватало для точного обозначения того, что происходило при этом Чувствовании. Обострялась интуиция, просыпался внутренний магнит, притягивающий все важное и ключевое, менялась скоростная передача, увеличивались обороты сердечного мотора, барометры дергали стрелками, обещая изменения в судьбе.
Любой новый человек, подаренный Инге для попыток сближения, менял ее внутренний климат в сторону чувствования. И потом, когда приходило время расставаться, снова восстанавливался ровный комфортный режим. И каждое сближение открывало Инге новое для нее только в ней же самой. Любая цепь событий и сближений вела подкоп внутрь, в центр души к тому загадочному кусочку вечной мерзлоты, где прятался самый главный смысл. Все больше становилось понятно – стараться и бороться за счастье бессмысленно, потому что счастье – это лишь витаминка, маленькая круглая таблетка с глюкозой для восстановления сил. Не более того. А силы нужны для чего-то совсем другого. Ну, в самом деле - зачем копать ради самого копания, лишь бы раз в час давали витаминку! В этом нет никакой логики. А у Бога все всегда логично. Нужно лишь проникнуть в логику…
Мимо Инги пронеслась толпа пожилых иностранцев, верещавших на редком языке, похожем на финский. Иностранцы радостно сгрудились вокруг маленькой круглой тетки в джинсах и кепке, которая явно отличалась от них взглядом и улыбкой, но верещала на том же полуфинском. Это была их экскурсовод. Инга обратила внимание – русский видит русского в любой толпе, даже когда тот верещит не на русском. Почему? Что такого в этой женщине, ее глазах, лице? Почему сразу понятно – она наша. Своя! Инга отодвинула пластиковый стаканчик в сторону и достала блокнот. Она не удержалась – начала зарисовывать крупными карандашными штрихами лицо женщины, которая верещала. Прямой нос, изогнутые чуть резко брови, близко посаженные чуть мелковатые глаза, умело подведенные карандашом и оптически увеличенные зеленоватыми тенями. Короткая шея, скрытая воротом водолазки, аккуратная ушная раковина, увенчанная тонкой жемчужинкой в золоте. Экскурсовод почувствовала на себе внимательный взгляд и глянула на Ингу. Пересечение взглядов длилось какие-то доли секунды. Но все равно что-то уже изменилось. Сближение начинается чаще всего со взгляда. В нем есть пробивающая сила, нарушающая границу. Проникающая лазером сразу глубоко в душу. И люди еще не знакомы, и никогда не встретятся больше. А вот это элементарное проникновение уже произошло. Зачем? Что оно изменило? Этого не понять.
Инга летела практически в никуда. Хотя давным-давно мечтала посмотреть Афины, попасть в православный греческий храм, поставить там огромную в рост человека свечу за всех своих мужей, подруг и родителей. Но мечта оставалась мечтой. Растворялась в суете и заботах, в вечном некогда и потом. Но теперь была цель. И может быть даже долг. И может быть даже смысл жизни! Инга летела в один греческий храм, где была древняя чудотворная икона. Ей нужно было обязательно помолиться за здоровье одного человека. Далекого, почти не реального. Но близкого. Настолько близкого, что ближе не было никого и никогда. Самое главное сейчас в жизни Инги – помочь ему выздороветь, вымолить у Бога этого человека, его жизнь и его будущее. Инга чувствовала - какая-то неведомая сила ей вверила в руки возможность ему помочь.
Инга часто думала, пытаясь осознать, как так могло случиться: с мужьями она жила годами, растила детей, ежедневно бок о бок терлась – и никакой пронзительной острой духовной близости не испытывала. Хотя считала, что есть любовь, и ее достаточно. Но оставшись в одиночестве, проводив второго мужа в его новую счастливую жизнь, отдельную и чужую, Инга встретила человека. Случайного и мимолетного. Точнее мимо шедшего. И вдруг сквозь всю ее душу до самого главного смысла прошило длинной острой иглой безотчетное и молниеносное ощущение знания, родства, близости. Отчетливое узнавание родного в чужом... И потом только письма. Бесконечные, заряженные пронзительной близостью. В Инге вдруг треснул и раскололся кусок вечной мерзлоты, наполнив все ее существо, всю судьбу и каждый миг главным смыслом – пронзительной близостью душ…
Вечерняя станция.
желтая заря...
По перрону мокрому
я ходила зря.
Никого не встречу я,
никого, никого.
лучшего товарища,
друга моего...
Никуда не еду я
никуда, никуда...
Не блеснут мне полночью
чужие города.
Спутника случайного
мне не раздобыть,
легкого, бездомного
сердца не открыть.
Сумерки сгущаются,
ноют провода.
Над синими рельсами
поднялась звезда.
Недавней грозою
пахнет от дорог.
Малые лягушечки
скачут из-под ног.
1935
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
