Морковные котлеты(старенькое) (На турнир Опечаленной Королеве)))
Чаще всего в нашу маленькую начальную школу номер 5, мы носили обедики с собой, в виде бутербродов с маслом, реже с колбасой. Ещё реже с котлетами. Обычно еда заворачивалсь в несколько слоёв газётной бумаги, чтобы понадёжнее, и жир не протёк. Без затей, короче. Никаких современных коробочек, судков, упаковок. Такие были времена. Начало шестидесятых годов двадцатого века.
Ели эти тормозочки все по-разному, в зависимости от темперамента и привычек. Лично я еле досиживала до первой перемены, так хотелось съесть припас. Приличные ученики лакомились бутербродами на большом перерыве, а самые терпеливые ели уже после школы, или на лавочке автобусной остановки, или под уютными кустиками по дороге домой.
Но несколько раз за время моей учёбы в начальных классах что-то происходило в верхах, - то ли распоряжения какие общие поступали о здоровье школьников, то ли в Районо спохватывались, то ли от Геленджикского треста ресторанов и столовых поступало выгодное предложение, в результате чего в нашу сельскую школку начинали привозить горячее, а вернее чуть тёплое питание. Платили за него что-то наши родители, записывали нас на эту услугу - я не помню. Должно быть платили.
Еду привозили в алюминиевых флягах и больших широких судках, закрытых сверху листами гнутых гремящих крышек.
Школа наша уютно расположилась в чьей-то дореволюционной даче, заняв все её помещения. Поэтому специально приспособленной ученической столовой конечно не было. Кормить нас было решено в примыкающей к пионерской комнате (бывшей хозяйской застеклённой веранде с роскошным видом на дичающие виноградники ранешнего хозяина и массивную извилистую торжественную стену хребта Маркхота) бывшей кухне. Была она тёмная, длинная, с одним узким окном в торце, смотрящим на большущий дуб над оврагом. В углу, слева от входной двери стояла массивная низкая и широкая печь-плита. В этой комнате легко размещались два ряда столов со стульями.
Еда, как правило, прибывала к длинной, двадцатиминутной перемене. Привозили её на машине. Все записанные стягивались из четырёх классов в импровизированную столовую, и учителя по очереди раздавали нам мисочки со склеенными в общий тепловатый комок макаронами с бледной серенькой котлеткой, или макароны по флотски, из которых золотистыми волосками торчали сильно переваренные и перемолотые мяски. Привозили иногда и картофельное с мясом рагу. Довольно вкусное. Мяса в нём было мало. Но лодочки картошки с оранжевыми огоньками кусочков моркови и прозрачными ленточками, тщательно отбраковываемого мною лука, в густом желто-зеленоватом соусе выглядели очень аппетитно. Бывали и пловы, и гуляши.
В другие дни недели, не мясные, привозили различные запеканки, пудинги и бабки. К ним обязательно придавался комковатый сладкий соус типа густого киселя. Всё это мы ели с огромным удовольствием и на вопрос родителей, нравится ли мне как кормят в школе, я радостно рассказывала, что кормят вкусно и что мне нравится и мясные и сладкие блюда. В подтверждение своих слов однажды я сказала что сегодня спрашивали, будет ли кто-то добавку котлеты и я согласилась. Маме это не понравилась и она раздражённо и очень обидно для меня спросила
- А ты что у нас, самая голодная?
Улитка моей души сразу вся скрутилась от причинённой боли и спряталась в свой хрупкий спиральный домик.
Я растерянно посмотрела на маму. Что отвечать в таких случаях я не знала. Но выручил папа
- Да что ты её ругаешь, она же не просила, ей просто предложили, и она согласилась.
- А не надо было соглашаться. А то могут подумать, что её дома не кормят!
Мама вступила в полемику с папой.
Тут ничего не поделаешь, такой уж был у неё принцип, не показывать желания есть при чужих людях. Всё шло от тяжёлого голодного военного детства. Я-то это знала, но из-за хорошего аппетита и возрастной неспособности продумывать последствия, раз за разом и маму огорчала и сама подставлялась. Мне бы молчать побольше в таких случаях. Но тогда я ещё этого не умела.
Однако бывали в школьных обедах и неприятные моменты. В какие-то из дней недели привозили только овощные блюда. И ладно бы это были, скажем, овощные рагу, болгарские перцы фаршированные рисом с морковью, пюрешка картофельная с овощной подливкой, или ещё что-либо похожее. Но Общепит, видимо совершенно не понимая детских вкусов, стал раз за разом присылать нам морковные или свекольные котлеты. Ничего омерзительнее я тогда не ела! Эти блюда не понравились у нас в школе никому, и, не сговариваясь, мы стали возвращать кто недоеденные, кто расковырянные, а кто и целые порции. Наверное, кто-то такие котлетки всё-таки съедал, но на общем фоне этого не было заметно.
Учителя забеспокоились, пробовали уговаривать нас, но всё было безрезультатно. Уверенность в несъедобности котлет была общей и стойкой.
И в следующий раз, когда машина из города вместо нормальной еды опять привезла морковные котлеты, в столовую с затихшими над своими тарелками ребятами, решительно и очень воинственно вошла директор школы – Нина Семеновна. Осмотрев поле битвы, и поняв, что просто так дети есть этого не будут, педагог решила подстегнуть нас строгим голосом и положительными примерами
- А кто это тут такую красивую пищу не ест? Светлана Николаевна, дайте-ка мне порцию!
Решительно орудуя алюминиевой ложкой и отправляя в рот кусок за куском, Нина Семеновна нахваливала блюдо. Но на нас это никак не сказывалось, мы по-прежнему не хотели тошнотных рыжих котлет.
- Избалованные какие!
Начала сердиться директриса
- Войны на вас нет! Тогда бы быстро узнали почём фунт лиха, и такую пищу за праздник бы считали!
Вспомнив свою прифронтовую молодость и голодуху приморского городка, наша Нинушка не на шутку разгневалась, и начала уже просто орать на нас.
- А ну быстро берите ложки, и чтобы через минуту всё съели! Я кому говорю! Вас бы вместо меня в войну послать баркасы встречать, сети чистить, лодки на берег на лямках вытаскивать! Тащишь, а от верёвки плечи в кровь! И за всё это полведра хамсы, что в лодке под пайолами осталась! Несёшь её домой, сил нет!
- Ешьте, кому говорю!
Директриса бурей носилась по столовке и кричала, кричала, кричала.
А в паузе, которую она взяла для очередного вздоха, мы все вдруг отчётливо услышали тихий, тонкий, раздирающий душу жалостью звук, более всего похожий на писк
- И…и…и…и…и-и-и-и-иии
Это от криков директрисы и от ужаса от рассказанной ею истории, начала плакать самая маленькая нежненькая тихая первоклашка с хутора Весёлый - Мариночка Рымарь.
Сразу за этим, вплетаясь втОрой, потянулся более низкий и менее прерывистый звук
- А-а-а-а-а-а-а-а-ааааа
Поискав глазами, я обнаружила источник. Это плакала крупная толстенькая второклашка Томочка Стрижевская с Пограничной. Плакала она, распялив рот и опустив широким ковшиком нижнюю губу.
Рядом, с дрожащим ртом полным оранжевой котлеты, испускал плач на равномерно тянущуюся букву
-Э-э-э-э-э-э-э
голубовский мальчишка Саня Котов.
В тени, подальше, сидел полубоком и изо всех сил сдерживал рыдания маленький мальчик из Солнцедара Вася Сотников, у него, как у испуганного птенца подрагивал и норовил закрыться плёнкой тонкого голубоватого века видный мне глаз.
Концерт назревал нешуточный и мы, сообразив что к чему, присоединились к хору, кто совершенно искренне, а кто и из хитрости.
Нина Семеновна сначала бегала по столовой и требовала «прекратить это безобразие», обещая нам страшные неприятности вроде педсовета, записки маме, «двойки» по поведению в четверти. Но ничего не помогало. Те, кто всерьёз испугался, подстёгиваемые примкнувшими хитрюгами, плакали всерьёз и надолго, и надо было не кричать, а просто оставить нас в покое, всё само бы и улеглось. Но так наша директриса не могла, ей всегда надо было всё и сразу.
Уже и все наши классные учителя пытались взять ситуацию на себя, а она всё кричала и кричала, с обидой вспоминая тяжеленное время войны и не понимая, как мы можем отказываться от пищи.
Но мы ведь не жили при войне. Те, кто в тот год учился в четвёртом классе, родились через десять лет после победы. И хоть мы и были большие патриоты, хоть и гордились тем, что наши отцы и деды сделали в те страшные годы, но мы не голодали…
Фонтан в пустынном сквере будет сух,
и будет виться тополиный пух,
а пыльный тополь будет неподвижен.
И будет на углу продажа вишен,
торговля квасом
и размен монет.
К полудню
на киоске «Пиво — воды»
появится табличка «Пива нет»,
и продавщица,
мучась от зевоты,
закроет дверь киоска на засов.
Тут стрелка электрических часов
покажет час,
и сразу полвторого,
и резко остановится на двух.
И все вокруг замрет,
оцепенеет,
и будет четок тополиный пух,
как снег на полотне монументальном.
И как на фотоснимке моментальном,
недвижно будет женщина стоять
и, тоненький мизинец оттопырив,
держать у самых губ стакан воды
с застывшими
недвижно
пузырьками.
И так же
за табачными ларьками
недвижна будет очередь к пивной.
Но тут ударит ливень проливной,
и улица мгновенно опустеет,
и женщина упрячется в подъезд,
где очень скоро ждать ей надоест,
и, босоножки от воды спасая,
она помчит по улице
босая,
и это будет главный эпизод,
где женщина бежит,
и босоножки
у ней в руках,
и лужи в пузырьках,
и вся она от ливня золотится.
Но так же резко ливень прекратится,
и побежит по улице толпа,
и тополя засветится вершина
и в сквере заработает фонтан,
проедет поливальная машина,
в окно киоска будет солнце бить,
и пес из лужи будет воду пить.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
