Каждое утро страна отмечала тем, что её жители просыпались, вставали, открывали окна, любовались Солнцем и светом, и слушали «Гимн Решетории». Нравилось им ощущать причастность ко всем, чувствовать свою востребованность.
Господин Смотритель тоже любил слушать гимн, подмуркивая себе под нос знакомый мотивчик. Этот один из самых уважаемый жителей, хранитель устоев и смотритель вдаль и вблизь, любил встать пораньше, выпить чаю с плюшками и почитать новости в свежих газетах, которые разносчики, успевавшие встать ещё раньше него, доставляли в его почтовый ящик. Как это мило – сидеть на веранде, листать пахнущие краской и пачкающие газетные листы, и предаваться ностальгии о тех годах, когда он работал в одной из таких типографий. И теперь запах типографской краски навсегда связан с ней. Ах, молодость, – вздыхал Смотритель, моложавый мужчина сухой комплекции. Его живые глаза, добрая улыбка, острый подбородок, хитрый прищур глаза, когда он задавал особо сложный вопрос, – всё это вызывало к нему неизменное расположение жителей столицы.
Затем Господин Смотритель шёл на работу заниматься важными делами. Нужно было проверить устойчивость устоев, всё ли у них в порядке, не упало ли что, не слетели ли какие коды, не навредили ли какие баги. Потом нужно было отклеить все марки с пришедших писем и наклеить их на городские ворота. Это важное дело Смотритель не мог доверить никому, кроме себя. Ведь каждая марка должна быть наклеена на своё место на карте, начерченной на воротах. Когда-нибудь вся карта будет выклеена марками, каждый город, каждая деревушка, каждая речка должны быть на своих местах. И за этим нужно постоянно следить, сверяться с городским Архивариусом по спорным вопросам. Архивариус, важный полноватый господин в неизменных валенках (в подвалах сыро, а у меня ревматизм, – объяснял Архивариус каждому) шёл за стремянкой, ставил её поближе к полкам, залезал на неё и доставал большой Атлас. Клал его на старый, покрытый слегка вытертым зелёным сукном дубовый стол, и вместе со Смотрителем искал нужную спорную деревеньку или речку. Это очень сложная и важная работа. И Архивариус гордился тем, что именно он является конечной инстанцией в деле картографии.
Днём Смотритель шёл обедать. Как приятно неторопливо пройтись по знакомой вымощенной улице, поздороваться со знакомыми и соседями, пожелать им доброго дня и хорошего настроения. Внимательно присматриваться, всё ли в порядке, не обвалилась ли где штукатурка, не выполз ли на улицы какой-нибудь особо вредный баг, не провалил ли он дорожное покрытие и не наделал ли дыр в стенах. Это было бедствие страны, неистребимые жуки баги. Хорошо, что одно существо согласилось безвозмездно, исключительно из удовлетворения своих охотничьих инстинктов и вкусной еды, находить их, а также других неприятных, опасных и зловредных существ.
Сегодня улица была довольно пустынна, только неторопливой рысцой двигалась навстречу волчица с красивой бело-золотистой шерстью, у которой на ушах были прикреплены какие-то цифры и проволока. Она ворчала и недовольно трясла головой.
- Здравствуй, Волча, – вежливо поздоровался Смотритель и осторожно спросил, – что это у тебя за.. гм… украшения?
- Привет, Господин Смотритель. Ты знаешь, что в Решетории все носятся с этими цихерками?! Невозможно ни к кому подбежать, как раньше, припасть к тротуару, потом запрыгать вокруг и поиграть! Все как будто сошли с ума, ходят, бормочут про себя всякую дребедень, что-то считают, складывают, вычитают, хмурятся. Все талдычат о каких-то баллах и носят вот такие украшения, – она тряхнула головой и неустойчивая конструкция упала на камни. – Ффух! Наконец-то, а то ничего не слышно сквозь звяканье этих цихер, как все их называют «ай-кьи» что ли?.. Тьфу! Я и нацепила себе на уши такие же, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание. Не могу я, когда в ушах звон, ничего же не слышно вокруг, ни крадущихся багов, ни грызущих бобров, ни топающих котов. И как люди могут так? Не понимаю.
- Понимаешь, Волча, у них менталитет другой, и слух похуже, чем у тебя.
- Это уж точно, похуже, прямо скажем, хуже некуда. Надысь я так громко топала и сопела, когда приближалась с подветренной стороны к Королеве Бусинок. Ну, чтоб не испугать Королеву. Не орать же ей «привет, Королева!» Это даже для меня слишком неучтиво. Так она меня не заметила и тогда, когда я почти упёрлась носом в её, простите, заднюю часть пышных юбок. Всё шептала про каких-то своих знакомых, которые, если принесут все свои стихи и выложат их куда-то, не поняла куда, то сразу станут Гуру. Ты не знаешь, Смотритель, кто эти Гуры? Или Куры? Нет, всё-таки, вроде Гуры.
Смотритель почему-то нахмурился и спросил, – а не называла ли многоуважаемая Королева Бусинок каких-либо имён?
- Так вот, Королева была очень обеспокоена, упоминала… как его? А, Осенний плюс, кажись.
- Осенний блюз, может быть?
- Да, какая разница, плюс, блюз, меня это не касается! Я охраняю столицу от всяческой ненужной живности и гадов. А ваши человеческие дела меня не особо интересуют.
И волчица, насторожив уши, и, резко повернув голову в сторону переулка, не попрощавшись, метнулась туда.
- Бага учуяла, – довольно подумал Смотритель, – теперь не упустит.
Он нисколько не обиделся на неё. Ведь человеческие привычки и нормы морали неприменимы к зверям. Зато свою работу она выполняла на отлично. Жители могли не бояться зловредной и смертоносной живности…
Довольную улыбку начала есть мысль «надо найти Королеву Бусинок и расспросить её про этого Осеннего блюза. Неспроста это всё. Всяких новоявленных Гуру нужно вовремя отслеживать. Кто знает, чему они будут учить молодёжь? И как это отразится на экономике?». Мысли цеплялись одна за другую, зацепили улыбку и превратили её в улыбку наоборот.
