Вообще-то я экскурсовод, а жена моя - женщина простая, хотя и с высшим образованием.В силу чего, она постоянно ощущает духовный голод.
Однажды, она мне говорит:"Ты бы сводил нас в Кремль, а то уж сколько лет я в нём не была, дети вон подрастают, а тебе всё некогда."
Я ей возражаю:"Ты,- говорю,- хотела по-своему день провести, скажем, постирать или ещё чего."Нет,-отвечает,- у меня всё сделано, можно пойти."
Что- ж делать нечего. Пошли мы всей семьёй. Приезжаем в Александровский сад и я прямиком через Троицкие ворота. Ходим мы там, гуляем. День весенний, тёплый, птички поют. И очень всё хорошо, что даже не верится. И я так профессионально, так интеллигентно им всё объясняю, что даже всякие прохожие за нами увязались, очень им всё любопытно было слушать. Тем более даром. А может они вообще подумали, что я любитель- пропагандист, или у меня такой промысел индивидуальный.
А когда мы стали выходить из Боровицких ворот, к нам две женщины подошли. Вероятно методистки.Подошли ко мне, эти самые методистки, и требуют, чтоб я предъявил путёвку.
"Мы,- говорят,- за Вами от самых Троицких следим. И что Вы маршрут сократили, видели, и что к памятнику Ленина не подошли, и актуального материала в рассказе не отразили, подтему о царь-пушке плохо раскрыли."
Помилуйте, говорю, какой маршрут, какую путёвку? Я сегодня выходной"."А ежели выходной, почему Вы работаете? Значит левую группу ведёте!!"Какую, такую левую?Я с женой и с детьми культурно отдыхаем!"
"Что-то у Вас много жён, целых две." И показывают на постороннею гражданку. "Ну и что, - отвечаю,- одна законная, другая- бывшая, обе меня любят и от себя не отпускают."
И при этом киваю на женщину, что из любопытства примазалась.
Та возмутилась:"Что Вы, мужчина, плетёте, я Вас
первый раз вижу." И побыстрей к метро лыжи навострила.
"Возможно Вы не левую ведёте, очень даже возможно, но используете своё служебное положение, и мы на Вас докладную напишем."
И написали заразы:"В личных целях экскурсию проводил." Но всё обошлось, они на работу поступили из другого ведомства.Им популярно объяснили ,что они на уважаемого экскурсовода телегу накатали. Да ладно!
Словно пятна на белой рубахе,
проступали похмельные страхи,
да поглядывал косо таксист.
И химичил чего-то такое,
и почёсывал ухо тугое,
и себе говорил я «окстись».
Ты славянскими бреднями бредишь,
ты домой непременно доедешь,
он не призрак, не смерти, никто.
Молчаливый работник приварка,
он по жизни из пятого парка,
обыватель, водитель авто.
Заклиная мятущийся разум,
зарекался я тополем, вязом,
овощным, продуктовым, — трясло, —
ослепительным небом на вырост.
Бог не фраер, не выдаст, не выдаст.
И какое сегодня число?
Ничего-то три дня не узнает,
на четвёртый в слезах опознает,
ну а юная мисс между тем,
проезжая по острову в кэбе,
заприметит явление в небе:
кто-то в шашечках весь пролетел.
2
Усыпала платформу лузгой,
удушала духами «Кармен»,
на один вдохновляла другой
с перекрёстною рифмой катрен.
Я боюсь, она скажет в конце:
своего ты стыдился лица,
как писал — изменялся в лице.
Так меняется у мертвеца.
То во образе дивного сна
Амстердам, и Стокгольм, и Брюссель
то бессонница, Танька одна,
лесопарковой зоны газель.
Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке.
Удалось. И не надо му-му.
Сдачи тоже не надо. Сбылось.
Непостижное, в общем, уму.
Пролетевшее, в общем, насквозь.
3
Говори, не тушуйся, о главном:
о бретельке на тонком плече,
поведенье замка своенравном,
заточённом под коврик ключе.
Дверь откроется — и на паркете,
растекаясь, рябит светотень,
на жестянке, на стоптанной кеде.
Лень прибраться и выбросить лень.
Ты не знала, как это по-русски.
На коленях держала словарь.
Чай вприкуску. На этой «прикуске»
осторожно, язык не сломай.
Воспалённые взгляды туземца.
Танцы-шманцы, бретелька, плечо.
Но не надо до самого сердца.
Осторожно, не поздно ещё.
Будьте бдительны, юная леди.
Образумься, дитя пустырей.
На рассказ о счастливом билете
есть у Бога рассказ постарей.
Но, обнявшись над невским гранитом,
эти двое стоят дотемна.
И матрёшка с пятном знаменитым
на Арбате приобретена.
4
«Интурист», телеграф, жилой
дом по левую — Боже мой —
руку. Лестничный марш, ступень
за ступенью... Куда теперь?
Что нам лестничный марш поёт?
То, что лестничный всё пролёт.
Это можно истолковать
в смысле «стоит ли тосковать?».
И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.
Боже правый, своим перстом
эти крыши пометь крестом,
аки крыши госпиталей.
В день назначенный пожалей.
5
Через сиваш моей памяти, через
кофе столовский и чай бочковой,
через по кругу запущенный херес
в дебрях черёмухи у кольцевой,
«Баней» Толстого разбуженный эрос,
выбор профессии, путь роковой.
Тех ещё виршей первейшую читку,
страшный народ — борода к бороде,
слух напрягающий. Небо с овчинку,
сомнамбулический ход по воде.
Через погост раскусивших начинку.
Далее, как говорится, везде.
Знаешь, пока все носились со мною,
мне предносилось виденье твоё.
Вот я на вороте пятна замою,
переменю торопливо бельё.
Радуйся — ангел стоит за спиною!
Но почему опершись на копьё?
1991
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
