Александрова зарезали в 1993 году. Он работал в ресторане на проспекте Кирова вышибалой. У него был младший брат и пьющие родители. Кто-то его там пырнул и он умер на круглой лавочке в центре пешеходного проспекта в те времена, когда это никого не удивляло. Тем более, что это был Александров.
«Не АлексАндров, а АлександрОв!» Его фамилия много лет стояла первой в классном журнале. В восьмом классе, в четвёртой четверти, он зашёл в учительскую, взял журнал и сжёг его за школой. Его хотели исключить, но дали доучиться. В седьмом классе на перемене он начал бросать стулья из кабинета географии на третьем этаже в окно, выходящее в парк. Ему успели подать штук десять. Так, ни с того, ни с сего. Его хотели исключить… Мальчишки потом чинили стулья на уроках труда в мастерской.
Он у меня списывал алгебру, сидел впереди меня и мы решали один вариант. Перед контрольной всегда спрашивал - Всё в силе? Я кивала. И ждала, не переворачивала страницу, пока он не скопирует. Говорил, что я его лучший друг. На алгебре. У него не было постоянных друзей.
На уроке литературы мы читали по абзацам какой-то классический текст. Трое или четверо пробубнили свои куски, гул в классе нарастал, как всегда бывает во время скучных самопрочтений.
- Александров! – неожиданно закричала Нина Фёдоровна! – Ну-ка читай дальше.
В таких случаях, а именно если не попадаешь в точное место, где остановился предыдущий чтец, получаешь «два», не дочитав до первой запятой. Александров прочёл целую страницу, все слушали. Нина Фёдоровна всплеснула руками:
- Вот что тут скажешь, умеет человек с выражением читать. – И сдержанно добавила – Пять.
- Мра-азь!!! - орала учительница музыки, выгоняя его из класса.
Учительница музыки постоянно посылала Александрова в начале урока за баяном.
В шестом мы ставили «Авдотью Рязаночку». Он играл кузнеца. Выступали на «большой сцене» клуба имени Карла Либкнехта, где у нас время от времени проходили мероприятия. И практически в самом начале спутались со словами, что-то забыли, что-то повторили не так. Повисла угрожающая заминка… Тогда Александров взял пустую кружку со стола, из которой до того Гость пил «квас», «отхлебнул», вытер «усы» и «бороду» и сказал: «Хорош квасок, хозяюшки, но надо бы и об деле поговорить». Этого не было в сценарии. Дальше всё прошло как по маслу.
Что такое сериалы, мы узнали от Александрова. Он рассказывал нам их каждый раз, когда учитель выходил из класса.
- Итак, приходит Вова к Оле…
Это про наших одноклассников первого плана. У него было наготове бесконечное количество сюжетов про их жизнь – пошлые комедийные истории из цикла «влюблённые дома, на работе, в ресторане…» Все слушали и хихикали.
Все жили в одной стороне от школы, а я – в другой. Девчонки спрятали у Александрова портфель, потому что как всегда он «дурак, скотина и просто достал» В раздевалке он щипал девчонок за задницы. Я его один раз чуть не пришибла каким-то бруском с гвоздями, часть оборудования для наглядных материалов. Он сказал, что я дикая и отстал. А тогда, с портфелем, он дождался, когда мы разойдёмся по домам. Я шла в своём направлении одна сквериком зимой в темноте. Он выскочил внезапно и прижал меня к дереву. Где портфель? – Не скажу! Где портфель? – Не скажу! Да я и не знала. Шапка у меня была с опушкой вокруг лица, он ударил ладонями с двух сторон по опушке. А мне не больно! - Конечно, по мягкой шапочке. Замахнулся кулаком и не стал бить. Сказал: «Ну беги, беги, жалуйся. Завтра папа в школу придёт…» Иди вон! – закричала я ему вдогонку и заплакала. А знаете почему? Обидно, что он так про меня подумал. Даже оскорбительно тогда показалось.
Я была у него дома, когда нам велели с отстающими заниматься, а в школе кабинетов не нашлось. Он позвал к себе всю толпу, бегал, усаживал, растапливал печку.
Ещё один раз меня посылали, когда он генеральную репетицию проспал.
В булочной у Магистрали продавали самый вкусный хлеб по 30 копеек. Туда приезжали даже с других концов города и ждали, когда привезут. С этим хлебом ходили в гости.
В булочной я услышала:
- Эй ты, новенькая! Ты что, тут живёшь?
- Нет, я у телецентра живу, я за хлебом пришла.
- А-а, ясно. А я здесь, в Первомайском посёлке. Вот, тоже хлеба купил. – Александров отломил от буханки горбушку и с удовольствием начал уплетать. Но вдруг отломил ещё и протянул мне – Хочешь?
- А меня мама убьёт, если я так сделаю – сказала я, наслаждаясь хрустящей коркой.
- Пошли, нам немного по пути. Хочешь, покажу, где я живу?
Мы шли по Второй Садовой улице и болтали.
- Представляешь, если бы этот дом был невидимый?
Двухэтажный дом с красной штукатуркой в ряду одноэтажных деревянных собратьев невидимым представить было сложно, но я постаралась
- Я бы тогда шёл-шёл такой – он изобразил, как он вприпрыжку приближается к дому – и бамс!
Александров упал навзничь и лежал, потирая «ушибленный лоб» и скосив глаза к носу.
- Чёго смеёшься? Больно же – обиженно ворчал он, отряхиваясь.
Я хохотала ещё больше.
- Я вот в этом проезде живу, в самом конце, у больницы, идём, посмотришь. - Он показал мне дом с зелёными воротами – Приходи гулять.
Два первых класса я проучилась в новой современной школе, а в третьем мы переехали и я пришла в Институт благородных девиц. Бывший, конечно же. Парты в классе были старые, цельные со скамьями и столы под уклон. Их красили, видимо, столько раз, что капли краски свисали как сталактиты. Одним из развлечений было их отламывание во время скучных уроков. А в выемках для ручек и чернильницы краски скопилось столько, что она напоминала густое озеро с рябью на поверхности. Если ковырнуть, то можно получить мягкие, как пластилин, комочки. Можно из них что-то слепить, а можно просто испачкать кого-нибудь из шалости. Лестница в школе была старая, с коваными перилами и стоптанными до полного слияния в некоторых местах ступенями. Учителя спускались по ним боком, прижимая к груди журнал, чтобы видеть, куда ставить туфельку.
Новенькой оказалась не только я, но и учительница. Та, что учила класс два года, вышла на пенсию. Новенькая учительница представилась и открыла журнал:
- АлексАндров!
- АлександрОв! – раздался в ответ наглый пацанский голос, с вызовом напирая на ударное "о".
Его звали Сергей.
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой -
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
