- Привет, что так поздно? (Чмок!) С проектом задержали? Ну, давай, раздевайся, ужин на столе. Руки помой. Да не это полотенце! Это Вовкино полотенце, а твое - вот, зеленое. Сколько раз говоришь, а все без толку! Ну, иди, садись. На ужин вчерашние щи, сегодняшняя гречка и завтрашние котлеты. Завтрашние - потому что я их на завтра нажарила, но Вовка уже съел всю курицу, поэтому тебе придется котлеты. А завтра что есть будем - не знаю, у меня денег на два дня осталось. Ну да ладно, что-нибудь придумаю. Но, вообще-то, ваш Назарыч мог бы вам зарплату и поднять. Вон у Леваковой Нинки муж по восемьдесят приносит, на все хватает. Они своему Родиону репетитора наняли по математике, а то этот чертов еге, или оге, гиа (бряк! - вилку уронила) или как там это у них называется...
- Да.
- Что да? Что ты дакаешь? Оторвись от планшета, а то ведь как дите малое! Раньше мужики за едой хоть газеты читали, умнели хоть, а ты все в планшете этом своем! Я с тобой о важном разговариваю, а ты! Вовке сапоги на зиму нужны, в школу за питание, а ты все - да! да! (Хрясь! - муху полотенцем). Господи, куда мои глаза глядели, когда замуж выходила?
- Наверное, нет.
- Что нет? Что ты заладил - нет, нет? Да, у меня нет пальто! То есть пальто есть, но старое, уже в нем не выйти. Кстати, Труничевы нас зовут на арбузник. В субботу. Я тогда с утра постираю, супчик сварю, чтоб Вовке было что поесть, когда с тренировки придет, и часам к трем пойдем. Надо только куртку с антресолей достать. Достанешь?
- Очень вкусно. Дай еще котлетку.
- Да ты меня, вообще, слушаешь? Блин, когда еще семейные дела обсудить, как не за ужином? Ты вечно на работе, я тоже, между прочим, не в потолок плюю с утра до вечера. Ты к Труничевым пойдешь?
- Я спать (забирает планшет с собой).
- Козел! (Плачет на кухне, заедая слезы последней котлетой с майонезом).
Как побил государь
Золотую Орду под Казанью,
Указал на подворье свое
Приходить мастерам.
И велел благодетель,-
Гласит летописца сказанье,-
В память оной победы
Да выстроят каменный храм.
И к нему привели
Флорентийцев,
И немцев,
И прочих
Иноземных мужей,
Пивших чару вина в один дых.
И пришли к нему двое
Безвестных владимирских зодчих,
Двое русских строителей,
Статных,
Босых,
Молодых.
Лился свет в слюдяное оконце,
Был дух вельми спертый.
Изразцовая печка.
Божница.
Угар я жара.
И в посконных рубахах
Пред Иоанном Четвертым,
Крепко за руки взявшись,
Стояли сии мастера.
"Смерды!
Можете ль церкву сложить
Иноземных пригожей?
Чтоб была благолепней
Заморских церквей, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
Государь приказал.
И в субботу на вербной неделе,
Покрестись на восход,
Ремешками схватив волоса,
Государевы зодчие
Фартуки наспех надели,
На широких плечах
Кирпичи понесли на леса.
Мастера выплетали
Узоры из каменных кружев,
Выводили столбы
И, работой своею горды,
Купол золотом жгли,
Кровли крыли лазурью снаружи
И в свинцовые рамы
Вставляли чешуйки слюды.
И уже потянулись
Стрельчатые башенки кверху.
Переходы,
Балкончики,
Луковки да купола.
И дивились ученые люди,
Зане эта церковь
Краше вилл италийских
И пагод индийских была!
Был диковинный храм
Богомазами весь размалеван,
В алтаре,
И при входах,
И в царском притворе самом.
Живописной артелью
Монаха Андрея Рублева
Изукрашен зело
Византийским суровым письмом...
А в ногах у постройки
Торговая площадь жужжала,
Торовато кричала купцам:
"Покажи, чем живешь!"
Ночью подлый народ
До креста пропивался в кружалах,
А утрами истошно вопил,
Становясь на правеж.
Тать, засеченный плетью,
У плахи лежал бездыханно,
Прямо в небо уставя
Очесок седой бороды,
И в московской неволе
Томились татарские ханы,
Посланцы Золотой,
Переметчики Черной Орды.
А над всем этим срамом
Та церковь была -
Как невеста!
И с рогожкой своей,
С бирюзовым колечком во рту,-
Непотребная девка
Стояла у Лобного места
И, дивясь,
Как на сказку,
Глядела на ту красоту...
А как храм освятили,
То с посохом,
В шапке монашьей,
Обошел его царь -
От подвалов и служб
До креста.
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
"Лепота!" - молвил царь.
И ответили все: "Лепота!"
И спросил благодетель:
"А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?"
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
"Можем!
Прикажи, государь!"
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
И клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
"Государево слово и дело!"-
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд,
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
По широкой Руси
Гусляры.
1938
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
