|

Безразлично, будешь ли ты наблюдать человеческую жизнь в течение сорока лет или же десяти тысяч лет. Ибо что увидишь ты нового? (Марк Аврелий)
Проза
Все произведения Избранное - Серебро Избранное - ЗолотоК списку произведений
По дорожкам юности | Городской парк ласково шелестел листьями лип, дразнился брызгами фонтанов, обдувал теплым ветерком, трепал нам с Ленкой прически и щебетал по-птичьи, приветствуя, как радушный хозяин. Мы наконец-то бросили детей, мужей, нарядились в платья и отправились побродить.
Двадцать лет назад по этим дорожкам мы с Ленкой гуляли каждый день после школы - мечтали о будущем... Ленка собиралась в педагогический. И еще мечтала о замужестве, детях, свадьбе. А я не понимала, зачем всю жизнь трепать нервы в школе, да еще в перерывах бегать в декрет. Но я тогда деликатно молчала, погружаясь в свои мысли. Чего же хотела тогда я? Романтики! Втюрилась в учителя истории и мечтала о поцелуе. Смешно сейчас, глупо, но всем существом я тогда жила лишь мыслями о нем, исписывала горы листочков в дневнике, описывая его улыбку и очки. Марк Твен посвящал целые страницы очкам тети Полли, а я - очкам историка!
И сейчас как будто машина времени провернула скрипучие шестеренки и забросила нас случайно в будущее. Мы бредем, молчим и радуемся лишнему часу свободы. Ленка осуществила план жизни на все сто. Закончила пед, ни дня не проработав по специальности. Вышла замуж за курсанта. Ленкины родители подарили им на свадьбу квартиру. Вот только с детьми была долгое время неопределенность. Выучив наизусть молитвослов, пройдя через горнило знахарей и бабулек, через десять лет Ленка родила долгожданную дочку. Потом и сыночка. И теперь она счастливая и уставшая мамаша.
- Сил нет, - нарушила умиротворенное молчание Ленка, - Дина совсем не слушается - возраст подростковый! Представляешь, она заявила мне, что ущемляю ее права! Как тебе?!
- Перебесится, не переживай, - успокаиваю я, - Купи ей новое платье или заколку, побалуй. Вырастет - кто еще ее потом побалует? Муж что ли?
Мы посмотрели друг на друга с пониманием.
Парк все больше погружал нас в воспоминания... Закончив школу, я еще долго переживала, что историк не разделил моих страданий. Потом университет поглотил меня с головой, с душой и со всеми страданиями. На первом же курсе закрутился водоворот новых людей и новых мечтаний... Влюбленности, романы, свадьбы подруг, сессии - голова кругом!
А сегодня у меня есть все, что, наверное, должно быть. Любимая работа, любимый сын, любимый дом. И муж, который приезжает к нам дважды в неделю. И запертое в сейф сердце. Полное спокойствие и свобода. План выполнен? Его и не было. Когда не планируешь счастье заранее, тогда и не разочаровываешься.
Ленка присела на скамейку возле фонтана. Тяжело вздохнула. У нее к тридцати шести годам давление, вздутые вены. И сахар.
- Ух, не могу. Давай посидим. Пекло как в аду. Может, мороженого? - хитро улыбнувшись, Ленка полезла в сумку искать кошелек.
- Бросала бы ты свои мороженые, тортики, пироженки. Сахар - не шутки. Давай на йогу тебя запишем. Подтянешь мышцы, нервы успокоишь. Знаешь, какой кайф - шавасана!
- Натульчик, да куда мне уже бросать. Я ж вообще сдохну. За целый день пока борща наваришь, шмотье настираешь, квартиру уберешь, детей по кружкам развезешь, к маме с лекарствами и продуктами сгоняешь - помрешь.
- Конечно помрешь. Все, завтра идем на йогу. Через не могу! - стараясь построже, но все равно улыбаясь, пригрозила я подруге.
Мне в глубине души обидно за Ленку. Была самая красивая девчонка в школе. Ей признавались в любви отличники и хулиганы всех мастей. А она над ними хихикала и издевалась. И умница ведь! Все олимпиады по химии были наши. Теперь же это не Ленка, это кочегарка паровоза "счастливая семья", тянущего за собой вип-вагоны с мужем, детьми, больной мамой, нервной свекровью и еще маленькую тележку под названием: "Дача".
Лавочка за утро успела нагреться. А сейчас большая старая липа спрятала ее в свою тень. Струи фонтана взлетали из середины и, закручиваясь в спирали, падали вниз. Мелкая влажная пыль изредка долетала до нас, приятно и ненавязчиво охлаждая.
- Ленка, а вот скажи честно, - я внимательно посмотрела в глаза подруге, - ты счастлива?
Ленка замерла от неожиданности. Она опустила глаза, покашляла, пощипала ручку потрепанной сумки.
- Ой, Натульчик, спросишь тоже... Да ну, тебе пять лет что ли? Счастье было вон тогда - двадцатник назад! А потом право на него закончилось, понимаешь? Счастье - это халява, которую все ждут с неба. Но всех много, а счастья мало. Приходится ограничивать по два кило в руки. Я свои два получила и мне достаточно. Давай все-таки мороженое купим, не могу...
- Так. Не имеем права. Допустим, - не унималась я, - А почему тогда твой Лева имеет право, а ты нет?!
- А что мой Лева? Он работает с утра до ночи, между прочим. Семью кормит. А чего сразу Лева? Может он заслужил.
- Чем же? Он так много зарабатывает, ты считаешь, чтобы две семьи кормить? И все вы там счастливы? - меня занесло окончательно. Гуляющие вокруг нас кругами голодные голуби взметнулись, будто я швырнула в них этими словами.
Вторая семья Левы - открытая рана. Однажды пришла девушка с младенцем и заявила, что это его ребенок. И был великий Ленкин апокалипсис. Она не простила, но смирилась ради детей. Чтобы отец был, чтобы семья. Смирилась, заработав давление. И вены. Бедная моя Ленка.
Она достала из сумки булочку и раскрошила голубям.
По доброте душевной Лена не стала напоминать про моего Макса. После очередного его романа мы заключили перемирие с условиями. И живем так уже три года. Зато тихо, без нервов. Играем во всепрощение. И это лучше, чем выть на луну от жалости к себе. Получается, мы с Ленкой разными путями пришли к одному и тому же голубиному существованию. Только она жертвенный голубь на алтаре, подставляющий шею под нож, а я голубь, который вроде бы свободен, и летать умеет, но кружит только вокруг своей голубятни.
- Я недавно нашу Аллочку встретила, - отвлеклась Ленка, - Помнишь?
- Ну и как она? - вяло поинтересовалась я, не имея никакого интереса к Аллочке.
- Она вообще не стала замуж выходить. Работает в салоне красоты косметологом. Выглядит! Как мадам Клико!
- Лен, а ты представляешь себе мадам Клико? - захохотала я.
- Какая разница, ты слушай! Пусть не Клико, пусть Мерлин Монро! Тебе бы только умничать… Аллочка не рожала, в браке не была и на вид ей не дашь больше двадцати пяти! Понятно? А мы ? Глядя на Аллу, получается, мы вырвали из жизни лучшие годы. Вырвали и собственными руками изуродовали!
- Ленка, завидовать грех! Успокойся, - я улыбалась, потому что Ленка была очень смешная, когда восхищалась. Ее глаза со светлыми ресницами увеличились и загорелись дьявольским огоньком. Нижняя губа выпятилась, создавая дополнительный эффект важности прозрения. - Аллочка, - продолжала я, - перенесла две операции на сердце. У нее врожденный порок. И не дай Бог такого никому. Особенно остаться без детей. И вряд ли она так наслаждается жизнью, как ты вообразила. Мужчины приходят и уходят... Сама знаешь...
- Да, Натульчик… Я как гляну на Динку с Митькой, прям сердце заходится, прям щемит. И воюю с ними, и не слушаются, черти, а не могу, какое счастье! - Ленка утерла в уголке глаза наворачивавшуюся слезу. Десять лет бесплодия расставили ее приоритеты в железобетонном порядке. Дети - это счастье. А остальное не стоит внимания. И нервов. И любви. Муж для Ленки был придатком к счастью, необходимым условием. История с ребенком на стороне, конечно, сильно встряхнула, но не затронула глубинные инстинкты самки-собственницы. Нагулял, пусть платит алименты. И ничего больше знать не желала моя Ленка.
- Нет, подруга, я не согласна. Материнство – это счастье. Но не настолько всепоглощающее, насколько ты говоришь. Да, оно важно, без него никак. Все верно. Но, нельзя растворять себя в детях. Не оценят. И в муже нельзя. И в страданиях … Растворять себя в чем-то - непоправимая ошибка. Предали - больно. Но не нужно страдать. Нужно радоваться - ты это преодолела, пережила, ты выросла! А он - предатель - погиб. Он пусть страдает, пусть мучается. Пожалей его! С высоты своей пожалей, прости. Все стоят прощения…
- Да, Натульчик, твой Макс приезжает два раза в неделю, сынульку целует, тебе деньги в зубы и до свидания. И не надо вникать, нервничать. Хорошо устроилась. Так всех прощать не сложно. И не нервничать тоже. - Говорила Ленка с усталостью.
- А ты знаешь, Лен, он ведь тоже меня простил. Я его предала. Он мучился. И простил.
- Как это - предала? Ты? Его? - удивилась подруга, ее лицо вытянулось в длинный узкий ноль.
- Да. У меня случилось такое… наваждение. Сыну всего полтора года было. С катушек съехала, страстью с головой накрыло. Хотела от Макса уходить.
Я никогда Ленке об этом не рассказывала. А тут захотелось поделиться, вспомнилось, ветром жарким надуло.
- И как же Макс узнал?
- Не знаю, догадался. Я и не скрывала особенно. Собиралась пустить все под откос. Если бы не ребенок, я бы ушла...
Ленка впала в ступор. В ее голове молниеносно промелькнула часть моей жизни, которую я уже пережила и переосмыслила. Ей нужна была пауза, чтобы представить меня в столь невообразимой роли. Секунд через сорок ее прорвало...
- Ты? Мать и жена! Изменила мужу?! Да ты! Да ты что?! Наталья, ты с дуба рухнула?! И как ты можешь вообще жить, в глаза ребенку смотреть?!
Ленка буквально шипела на меня. Я не могла ей ничего ответить. Молча слушала, смотрела на свою новую Ленку. Нос ее обострился, будто клюв, которым она меня вот-вот заклюет, разорвет, растерзает. Мы погрузились в молчание.
Полуденный зной спал, и парк оживился. Молодые мамы выбрались погулять с колясками. Мимо нас проносилась со свистом и хохотом шебутная ребятня. Ветерок посвежел, на небе образовалась маленькая тучка. Сытые голуби расселись на проводах, провисавших между фонарями, не собираясь участвовать в нашем мрачном молчании. Они молчали о чем-то своем, весело и беззаботно.
Рядом с нами остановилась маленькая девочка. Голуби мешали ей пройти вглубь парка. Она сдвинула бровки, топнула на них, рассердилась, зашикала и замахала ручками. И стала похожа на Ленку! Мы засмеялись. Тяжелая тишина разрушилась, как ледяной дворец снежной королевы.
- Хотя, ты знаешь, Натульчик... Ты права. Нельзя растворяться... Пойдем завтра на твою йогу.
Она улыбнулась и обняла меня. И по голове погладила нежно, как свою Динку. Мы встали и побрели снова по дорожке. Купили мороженое и развеселились - было по-детски хорошо и легко. Беззаботно. Как двадцать лет назад... | |
Автор: | JZ | Опубликовано: | 26.08.2015 19:53 | Создано: | 08.2015 | Просмотров: | 4384 | Рейтинг: | 0 | Комментариев: | 0 | Добавили в Избранное: | 1 | 17.12.2015 | tamara |
Ваши комментарииЧтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться |
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Авторизация
Камертон
1
Приснился раз, бог весть с какой причины,
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приемный зал вошел без панталон;
Но, впрочем, не забыто ни единой
Регалии; отлично выбрит он;
Темляк на шпаге; всё по циркуляру —
Лишь панталон забыл надеть он пару.
2
И надо же случиться на беду,
Что он тогда лишь свой заметил иромах,
Как уж вошел. «Ну, — думает, — уйду!»
Не тут-то было! Уж давно в хоромах.
Народу тьма; стоит он на виду,
В почетном месте; множество знакомых
Его увидеть могут на пути —
«Нет, — он решил, — нет, мне нельзя уйти!
3
А вот я лучше что-нибудь придвину
И скрою тем досадный мой изъян;
Пусть верхнюю лишь видят половину,
За нижнюю ж ответит мне Иван!»
И вот бочком прокрался он к камину
И спрятался по пояс за экран.
«Эх, — думает, — недурно ведь, канальство!
Теперь пусть входит высшее начальство!»
4
Меж тем тесней всё становился круг
Особ чиновных, чающих карьеры;
Невнятный в аале раздавался звук;
И все принять свои старались меры,
Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг
В себя втянули животы курьеры,
И экзекутор рысью через зал,
Придерживая шпагу, пробежал.
5
Вошел министр. Он видный был мужчина,
Изящных форм, с приветливым лицом,
Одет в визитку: своего, мол, чина
Не ставлю я пред публикой ребром.
Внушается гражданством дисциплина,
А не мундиром, шитым серебром,
Всё зло у нас от глупых форм избытка,
Я ж века сын — так вот на мне визитка!
6
Не ускользнул сей либеральный взгляд
И в самом сне от зоркости Попова.
Хватается, кто тонет, говорят,
За паутинку и за куст терновый.
«А что, — подумал он, — коль мой наряд
Понравится? Ведь есть же, право слово,
Свободное, простое что-то в нем!
Кто знает! Что ж! Быть может! Подождем!»
7
Министр меж тем стан изгибал приятно:
«Всех, господа, всех вас благодарю!
Прошу и впредь служить так аккуратно
Отечеству, престолу, алтарю!
Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна?
Я в переносном смысле говорю:
Мой идеал полнейшая свобода —
Мне цель народ — и я слуга народа!
8
Прошло у нас то время, господа, —
Могу сказать; печальное то время, —
Когда наградой пота и труда
Был произвол. Его мы свергли бремя.
Народ воскрес — но не вполне — да, да!
Ему вступить должны помочь мы в стремя,
В известном смысле сгладить все следы
И, так сказать, вручить ему бразды.
9
Искать себе не будем идеала,
Ни основных общественных начал
В Америке. Америка отстала:
В ней собственность царит и капитал.
Британия строй жизни запятнала
Законностью. А я уж доказал:
Законность есть народное стесненье,
Гнуснейшее меж всеми преступленье!
10
Нет, господа! России предстоит,
Соединив прошедшее с грядущим,
Создать, коль смею выразиться, вид,
Который называется присущим
Всем временам; и, став на свой гранит,
Имущим, так сказать, и неимущим
Открыть родник взаимного труда.
Надеюсь, вам понятно, господа?»
11
Раадался в зале шепот одобренья,
Министр поклоном легким отвечал,
И тут же, с видом, полным снисхожденья,
Он обходить обширный начал зал:
«Как вам? Что вы? Здорова ли Евгенья
Семеновна? Давно не заезжал
Я к вам, любезный Сидор Тимофеич!
Ах, здравствуйте, Ельпидифор Сергеич!»
12
Стоял в углу, плюгав и одинок,
Какой-то там коллежский регистратор.
Он и к тому, и тем не пренебрег:
Взял под руку его: «Ах, Антипатор
Васильевич! Что, как ваш кобелек?
Здоров ли он? Вы ездите в театор?
Что вы сказали? Всё болит живот?
Aх, как мне жаль! Но ничего, пройдет!»
13
Переходя налево и направо,
Свои министр так перлы расточал;
Иному он подмигивал лукаво,
На консоме другого приглашал
И ласково смотрел и величаво.
Вдруг на Попова взор его упал,
Который, скрыт экраном лишь по пояс,
Исхода ждал, немного беспокоясь.
14
«Ба! Что я вижу! Тит Евсеич здесь!
Так, так и есть! Его мы точность знаем!
Но отчего ж он виден мне не весь?
И заслонен каким-то попугаем?
Престранная выходит это смесь!
Я любопытством очень подстрекаем
Увидеть ваши ноги... Да, да, да!
Я вас прошу, пожалуйте сюда!»
15
Колеблясь меж надежды и сомненья:
Как на его посмотрят туалет, —
Попов наружу вылез. В изумленье
Министр приставил к глазу свой дорнет.
«Что это? Правда или наважденье?
Никак, на вас штанов, любезный, нет?» —
И на чертах изящно-благородных
Гнев выразил ревнитель прав народных.
16
«Что это значит? Где вы рождены?
В Шотландии? Как вам пришла охота
Там, за экраном снять с себя штаны?
Вы начитались, верно, Вальтер Скотта?
Иль классицизмом вы заражены?
И римского хотите патриота
Изобразить? Иль, боже упаси,
Собой бюджет представить на Руси?»
17
И был министр еще во гневе краше,
Чем в милости. Чреватый от громов
Взор заблестел. Он продолжал: «Вы наше
Доверье обманули. Много слов
Я тратить не люблю». — «Ва-ва-ва-ваше
Превосходительство! — шептал Попов. —
Я не сымал... Свидетели курьеры,
Я прямо так приехал из квартеры!»
18
«Вы, милостивый, смели, государь,
Приехать так? Ко мне? На поздравленье?
В день ангела? Безнравственная тварь!
Теперь твое я вижу направленье!
Вон с глаз моих! Иль нету — секретарь!
Пишите к прокурору отношенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
19
Но, строгому благодаря надзору
Такого-то министра — имярек —
Отечество спаслось от заговору
И нравственность не сгинула навек.
Под стражей ныне шлется к прокурору
Для следствия сей вредный человек,
Дерзнувший снять публично панталоны.
Да поразят преступника законы!
20
Иль нет, постойте! Коль отдать под суд,
По делу выйти может послабленье,
Присяжные-бесштанники спасут
И оправдают корень возмущенья;
Здесь слишком громко нравы вопиют —
Пишите прямо в Третье отделенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
21
Он поступил законам так противно,
На общество так явно поднял меч,
Что пользу можно б административно
Из неглиже из самого извлечь.
Я жертвую агентам по две гривны,
Чтобы его — но скрашиваю речь, —
Чтоб мысли там внушить ему иные.
Затем ура! Да здравствует Россия!»
22
Министр кивнул мизинцем. Сторожа
Внезапно взяли под руки Попова.
Стыдливостью его не дорожа,
Они его от Невского, Садовой,
Средь смеха, крика, чуть не мятежа,
К Цепному мосту привели, где новый
Стоит, на вид весьма красивый, дом,
Своим известный праведным судом.
23
Чиновник по особым порученьям,
Который их до места проводил,
С заботливым Попова попеченьем
Сдал на руки дежурному. То был
Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем,
Со львиной физьономией, носил
Мальтийский крест и множество медалей,
И в душу взор его влезал всё далей.
24
В каком полку он некогда служил,
В каких боях отличен был как воин,
За что свой крест мальтийский получил
И где своих медалей удостоен —
Неведомо. Ехидно попросил
Попова он, чтобы тот был спокоен,
С улыбкой указал ему на стул
И в комнату соседнюю скользнул.
25
Один оставшись в небольшой гостиной,
Попов стал думать о своей судьбе:
«А казус вышел, кажется, причинный!
Кто б это мог вообразить себе?
Попался я в огонь, как сноп овинный!
Ведь искони того еще не бе,
Чтобы меня кто в этом виде встретил,
И как швейцар проклятый не заметил!»
26
Но дверь отверзлась, и явился в ней
С лицом почтенным, грустию покрытым,
Лазоревый полковник. Из очей
Катились слезы по его ланитам.
Обильно их струящийся ручей
Он утирал платком, узором шитым,
И про себя шептал: «Так! Это он!
Таким он был едва лишь из пелён!
27
О юноша! — он продолжал, вздыхая
(Попову было с лишком сорок лет), —
Моя душа для вашей не чужая!
Я в те года, когда мы ездим в свет,
Знал вашу мать. Она была святая!
Таких, увы! теперь уж боле нет!
Когда б она досель была к вам близко,
Вы б не упали нравственно так низко!
28
Но, юный друг, для набожных сердец
К отверженным не может быть презренья,
И я хочу вам быть второй отец,
Хочу вам дать для жизни наставленье.
Заблудших так приводим мы овец
Со дна трущоб на чистый путь спасенья.
Откройтесь мне, равно как на духу:
Что привело вас к этому греху?
29
Конечно, вы пришли к нему не сами,
Характер ваш невинен, чист и прям!
Я помню, как дитёй за мотыльками
Порхали вы средь кашки по лугам!
Нет, юный друг, вы ложными друзьями
Завлечены! Откройте же их нам!
Кто вольнодумцы? Всех их назовите
И собственную участь облегчите!
30
Что слышу я? Ни слова? Иль пустить
Уже успело корни в вас упорство?
Тогда должны мы будем приступить
Ко строгости, увы! и непокорство,
Сколь нам ни больно, в вас искоренить!
О юноша! Как сердце ваше черство!
В последний раз: хотите ли всю рать
Завлекших вас сообщников назвать?»
31
К нему Попов достойно и наивно:
«Я, господин полковник, я бы вам
Их рад назвать, но мне, ей-богу, дивно...
Возможно ли сообщничество там,
Где преступленье чисто негативно?
Ведь панталон-то не надел я сам!
И чем бы там меня вы ни пугали —
Другие мне, клянусь, не помогали!»
32
«Не мудрствуйте, надменный санкюлот!
Свою вину не умножайте ложью!
Сообщников и гнусный ваш комплот
Повергните к отечества подножью!
Когда б вы знали, что теперь вас ждет,
Вас проняло бы ужасом и дрожью!
Но дружбу вы чтоб ведали мою,
Одуматься я время вам даю!
33
Здесь, на столе, смотрите, вам готово
Достаточно бумаги и чернил:
Пишите же — не то, даю вам слово:
Чрез полчаса вас изо всех мы сил...«»
Тут ужас вдруг такой объял Попова,
Что страшную он подлость совершил:
Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)
Имен невинных многие десятки!
34
Явились тут на нескольких листах:
Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,
Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,
Потанчиков, Гудям-Бодай-Корова,
Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,
Грай-Жеребец, Бабиов, Ильин, Багровый,
Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,
Бурдюк-Лишай — и множество других.
35
Попов строчил сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья;
Я повторю: как люди в страхе гадки —
Начнут как бог, а кончат как свинья!
Строчил Попов, строчил во все лопатки,
Такая вышла вскоре ектенья,
Что, прочитав, и сам он ужаснулся,
Вскричал: «Фуй! Фуй!» задрыгал —
и проснулся.
36
Небесный свод сиял так юн я нов,
Весенний день глядел в окно так весел,
Висела пара форменных штанов
С мундиром купно через спинку кресел;
И в радости уверился Попов,
Что их Иван там с вечера повесил, —
Одним скачком покинул он кровать
И начал их в восторге надевать.
37
«То был лишь сон! О, счастие! О, радость!
Моя душа, как этот день, ясна!
Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!
Не наклепал на Савича! О, сладость!
Мадам Гриневич мной не предана!
Страженко цел, и братья Шулаковы
Постыдно мной не ввержены в оковы!»
38
Но ты, никак, читатель, восстаешь
На мой рассказ? Твое я слышу мненье:
Сей анекдот, пожалуй, и хорош,
Но в нем сквозит дурное направленье.
Всё выдумки, нет правды ни на грош!
Слыхал ли кто такое обвиненье,
Что, мол, такой-то — встречен без штанов,
Так уж и власти свергнуть он готов?
39
И где такие виданы министры?
Кто так из них толпе кадить бы мог?
Я допущу: успехи наши быстры,
Но где ж у нас министер-демагог?
Пусть проберут все списки и регистры,
Я пять рублей бумажных дам в залог;
Быть может, их во Франции немало,
Но на Руси их нет — и не бывало!
40
И что это, помилуйте, за дом,
Куда Попов отправлен в наказанье?
Что за допрос? Каким его судом
Стращают там? Где есть такое зданье?
Что за полковник выскочил? Во всем,
Во всем заметно полное незнанье
Своей страны обычаев и лиц,
Встречаемое только у девиц.
41
А наконец, и самое вступленье:
Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том,
Чтоб в день такой, когда на поздравленье
К министру все съезжаются гуртом,
С Поповым вдруг случилось помраченье
И он таким оделся бы шутом?
Забыться может галстук, орден, пряжка —
Но пара брюк — нет, это уж натяжка!
42
И мог ли он так ехать? Мог ли в зал
Войти, одет как древние герои?
И где резон, чтоб за экран он стал,
Никем не зрим? Возможно ли такое?
Ах, батюшка-читатель, что пристал?!
Я не Попов! Оставь меня в покое!
Резон ли в этом или не резон —
Я за чужой не отвечаю сон!
|
|