Из леса выскочил Тигра. Он несся на меня, используя в качестве последнего аргумента своей правоты упругий хвост. Рыжая шерсть, как степь, породившая мою прабабку, с черными (глаза моей сестры!) полосками. Его глаза кровоточат, как мое сердце. У тебя два моих сердца, неугомонный… Мне не оставил ни одного. В твоей очередной забаве я так устану, так соскучусь по отсутствующему сердцу, что забуду обо всем. Не вспомнив, что оно было у меня когда-то, я стану играть в человека без сердца. Буду тихо проходить под чужими окнами, ничего не чувствуя. Буду смотреть на игры любовников, ни капельки не радуясь за них, ни завидуя. В моей груди уже поселилось пустое томление о том, что ты украл.
Тигра определено бессмысленен. Забавы ради, совершает шалости, не думая, что задев в человеке ниточку, он способен выкорчевать от нее часть души. В его глазах миссионерское плутовство дьявола. Он служит ему свою мессу. Прыгает на хвосте, ощущая космическую эрекцию. Пытаясь поиметь небеса, он однажды падает. Он разбивается, не понимая, что происходит нечто загадочное. Он становится одиноким, Бог оставляет его. Падший Тигра занимается плутовством. Он ненавидит меня, он злится. Под видом радости он распространяет свой личный препарат – веселье, расплатой за которое будет украденная жизнь.
В понедельник, ночью, я шел по лесу. Не шел, летел. Я был ветерком. Без цели, печалясь всему и всем, я взмывал над деревьями, над домами, над городами и целыми странами. Все это продолжалось до тех пор, пока мое внимание не привлекла сгорбившаяся в судорогах фигурка. Подлетев поближе, я увидел, что это Тигра склонился на четвереньки и блюет. Тихо приземлившись за кустами, я стал наблюдать. Он выблевывал сердца, как поступают козы (днем они едят траву, а ночью выблевывают ее, чтобы снова съесть). Тигра поступал также. Он ел только что выплюнутые сердца. Его глаза алчно сверкали в лунном свете. Тихо журчал ручеек, пробегавший неподалеку. Он ел, жадно чавкая и порыкивая. Когда от мяса ничего не осталось, он поднялся, осмотрелся и запрыгал на своем хвосте дальше.
На следующий день я сделал ловушку: вырыв яму, засыпал ее сверху хворостом. Когда Тигра подойдет, он увидит надпись: «Тухла». Он заинтересуется, что бы это значило, не зная, что это ничего не значит, подпрыгнет к ней и провалится вниз. В яме он проведет все свои дни, пока не умрет. Вот такой план у меня созрел. Я стоял над ямой, когда вдруг подумал, зачем мне вся эта охота на Тигру? Что, собственно говоря, мне от него надо? Ответа не было. Но все же, мною решено довести дело до конца. Порой мне кажется, что мужчины совершают множество поступков совершенно немотивированно. Например, как я сейчас.
Подул сильный ветер. Он поглотил свободу моих движений, бросив на дно ямы. Веревка, по которой я спускался и поднимался, улетела. Я лег на спину и стал смотреть на звезды, прежде прятавшиеся во мне. Тысячи лет после этого абсолютно ничего не происходило. Пока я не захотел есть. Поднявшись на четвереньки, я уже знал, что стану делать со своей бедой. Я начал блевать. Я выблевывал из себя сердца. Слезы обиды и ненависти к себе смешивались с блевотой на запорошенной листвой земле. Сдерживая рыдания, я наклонился к неаппетитной каше и начал ее поглощать.
К вечеру вторника мое лицо стало вытягиваться в тигриную мордочку, кошачье тело начало покрываться черно-рыжей шерсткой. Я подпрыгнул на хвосте и взлетел до небес. Мне захотелось жить, радоваться свисту в ушах. Но больше всего мне захотелось есть. Я знал, что после того, как поем, мне станет нестерпимо тяжело: «Я плохо поступаю, забирая у людей влюбленные сердца. Но я хочу жить», - говорил во мне тихий голодный голос. И я летел к ожидающим меня жертвам.
Однажды ночью я решил проведать свою яму. На ее дне лежало полусгнившее тело Тигры. Он умер в моей ловушке, как я и хотел давным-давно. Нервно хохотнув, я начал ее зарывать, используя сильные задние лапы.
Свет погасят. Ни улицы, ни двора.
Спят в раю, но в рай тебе не попасть.
– Видишь, ровное минное поле? Пора, –
кто-то скажет. – Господи, Твоя власть.
И по полю минному, напрямик...
что жалеть, бояться теперь чего?
Поплетешься, двоечник-ученик,
и сто раз подорвешься. А до Него
далеко. Но пробьется небесный свет,
и в кармане засвищут вдруг соловьи,
и Он спросит, – Не больно, не страшно? Нет?
– Нет, не страшно, тут, Господи, все свои.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
