Первомай, первомай. Кому как, а для меня это, прежде всего, день рождения отца. Отец… Надо же… никогда не произношу этого слова. Собственно, и сейчас не произнес – написал. Все же письменное слово, оно другое, более ответственное, весомое, что ли? Так вот, в папин день рожденья весь мир был счастлив и я не был исключением : во-первых, я ходил с папой на парад (и это было общественное счастье), а во-вторых, я знал, что, если сегодня папин день рожденья, то через 5 дней мой (и это было секретное счастье). Не то, чтобы совсем «секретное». Все папины и мамины друзья знали о моем дне рождении. Просто на данный момент они о нем не думали. Так мне (правильно) казалось.
Ранним утром после первой части «поздравлялок» и сладкого горячего какао мама снаряжала нас – меня, отца и сестру – на парад. Все же не парад, а демонстрация, наверное. Но мы говорили «парад». И первого, и девятого. Так вот, уже в свои очень мало лет я отделял возбужденность и радость взрослых от лозунгов, громогласно читаемых красивым голосом. Это лицемерие поселилось во мне с детства и воспринималось естественно, так как оно было массовым и даже не очень скрываемым. Ну, какая-то взрослая игра. А голос вещал, что трудящиеся нашей страны «выражают свою солидарность с революционной борьбой трудящихся капиталистических стран, с национально-освободительным движением, выражают решимость отдать все силы борьбе за мир, за построение коммунистического общества». Это я дословную цитату откопал – брр, аж передернуло. Я никогда не мог так сказать, более того, когда я читаю подобный текст, я не успеваю дойти до конца абзаца, как смысл фразы улетучивается у меня из головы, а слова рассыпаются бессильными обломками. Итак, «организованные колонны трудящихся шествовали» по главным улицам города, а на самом деле все наши друзья потихоньку разыскивали нас (как это делали без мобильных? – ума не приложу!) , о чем-то оживленно болтали и смеялись, и я понимал: день рождения начался! Ура! – машу красным флажком. Ура! - отпускаю шарик и он летит в чистую синь неба. С демонстрации все шли к нам домой. Боже мой! Хотелось написать о чем-то маленьком, ярком, а такой клубок воспоминаний раскручивается, что невозможно остановиться. Но я, честно, не растекаюсь, уже столько побочных веток отсек и впредь обязуюсь.
А дома все уже готово, стол накрыт – скатерти не видно. Хорошо, что мы с парада, и меня не было дома, когда мама с бабушкой готовили, убирали, накрывали. Ибо мама в готовке страшна! Это ураган с калькулятором в голове. Сама бегает и нас «припахивает» походя. Готовила мама очень вкусно, но все время переживала, что бисквит не так поднялся или мясо пересолено. Участь неидеальных тортов была сродни участи олимпийского Гефеста – в пропасть мусорки. А ведь, продолжая аналогию, Гефест вышел в итоге ничего себе бог… Но спорить было нельзя, легче сбегать в магазин за продуктами на новую попытку. И только после многочисленных похвал сметающих все подчистую гостей, мама «отходила» и понимала, что снова выдержала очередной кулинарный экзамен. Она была у меня отличница-медалистка-краснодипломница во всем. Вместе с соответствующими комплексами. Но это я понял потом, когда долго «ломал» свой собственный «генноунаследованный» «комплекс отличника».
Дальше… дальше был День Рождения – самый большой для моего детского восприятия праздник после Нового Года. Лишь одно могло омрачить детское сердце – вдруг заданный «умным» взрослым гостем вопрос: «А кого ты больше любишь, маму или папу?». Заданный в первый раз, он поставил меня в тупик - я честно начал анализировать проблему (с детства склонен был). Потом во мне стала зарождаться досада, переходящая в обиду и злость: а чего, собственно, можно добивается таким вопросом? Дальше я рассказывать не буду. Из этических соображений.
Наверное, хватит пока про первомай. Расскажу еще об одном ощущении, которое косвенно связано с этим днем, точнее просто совпало. Это одно из самых теплых и уютных детских воспоминаний. Я проснулся, но глаза пока не открыл. Я чувствую кожей лица утреннее солнце из окна за изголовьем кровати и легкий ветерок по волосам. И слышу приглушенные голоса родных, которые доносятся из лоджии через гостиную. Вслушиваюсь, но не могу различить слова, но я слышу интонации. Добрые, шутливые, ласковые. Мама, папа, бабушка и сестра что-то обсуждают. Вот засмеялись, вот снова заговорили… От этого так легко и покойно становится на душе и почему-то возникает ощущение защищенности, что ли. Ты понимаешь, что все уже хорошо, а будет еще лучше. Лежишь себе с закрытыми глазами и баюкаешь это чувство. Счастье. У меня так часто бывало. А, представьте, когда это случилось в мой первомай! Это – предел Счастья. Так и запомнилось.
Записки из мертвого дома,
Где все до смешного знакомо,
Вот только смеяться грешно —
Из дома, где взрослые дети
Едва ли уже не столетье,
Как вены, вскрывают окно.
По-прежнему столпотвореньем
Заверчена с тем же терпеньем
Москва, громоздясь над страной.
В провинции вечером длинным
По-прежнему катится ливнем
Заливистый, полублатной.
Не зря меня стуком колесным —
Манящим, назойливым, косным —
Легко до смешного увлечь.
Милее домашние стены,
Когда под рукой — перемены,
И вчуже — отчетливей речь.
Небось нам и родина снится,
Когда за окном — заграница,
И слезы струятся в тетрадь.
И пусть себе снится, хвороба.
Люби ее, милый, до гроба:
На воле — вольней выбирать...
А мне из-под спуда и гнета
Все снится — лишь рев самолета,
Пространства земное родство.
И это, поверь, лицедейство —
Что будто бы некуда деться,
Сбежать от себя самого.
Да сам то я кто? И на что нам
Концерты для лая со шмоном —
Наследникам воли земной?
До самой моей сердцевины
Сквозных акведуков руины,
И вересковые равнины,
И — родина, Боже Ты Мой...
1983
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
