Первомай, первомай. Кому как, а для меня это, прежде всего, день рождения отца. Отец… Надо же… никогда не произношу этого слова. Собственно, и сейчас не произнес – написал. Все же письменное слово, оно другое, более ответственное, весомое, что ли? Так вот, в папин день рожденья весь мир был счастлив и я не был исключением : во-первых, я ходил с папой на парад (и это было общественное счастье), а во-вторых, я знал, что, если сегодня папин день рожденья, то через 5 дней мой (и это было секретное счастье). Не то, чтобы совсем «секретное». Все папины и мамины друзья знали о моем дне рождении. Просто на данный момент они о нем не думали. Так мне (правильно) казалось.
Ранним утром после первой части «поздравлялок» и сладкого горячего какао мама снаряжала нас – меня, отца и сестру – на парад. Все же не парад, а демонстрация, наверное. Но мы говорили «парад». И первого, и девятого. Так вот, уже в свои очень мало лет я отделял возбужденность и радость взрослых от лозунгов, громогласно читаемых красивым голосом. Это лицемерие поселилось во мне с детства и воспринималось естественно, так как оно было массовым и даже не очень скрываемым. Ну, какая-то взрослая игра. А голос вещал, что трудящиеся нашей страны «выражают свою солидарность с революционной борьбой трудящихся капиталистических стран, с национально-освободительным движением, выражают решимость отдать все силы борьбе за мир, за построение коммунистического общества». Это я дословную цитату откопал – брр, аж передернуло. Я никогда не мог так сказать, более того, когда я читаю подобный текст, я не успеваю дойти до конца абзаца, как смысл фразы улетучивается у меня из головы, а слова рассыпаются бессильными обломками. Итак, «организованные колонны трудящихся шествовали» по главным улицам города, а на самом деле все наши друзья потихоньку разыскивали нас (как это делали без мобильных? – ума не приложу!) , о чем-то оживленно болтали и смеялись, и я понимал: день рождения начался! Ура! – машу красным флажком. Ура! - отпускаю шарик и он летит в чистую синь неба. С демонстрации все шли к нам домой. Боже мой! Хотелось написать о чем-то маленьком, ярком, а такой клубок воспоминаний раскручивается, что невозможно остановиться. Но я, честно, не растекаюсь, уже столько побочных веток отсек и впредь обязуюсь.
А дома все уже готово, стол накрыт – скатерти не видно. Хорошо, что мы с парада, и меня не было дома, когда мама с бабушкой готовили, убирали, накрывали. Ибо мама в готовке страшна! Это ураган с калькулятором в голове. Сама бегает и нас «припахивает» походя. Готовила мама очень вкусно, но все время переживала, что бисквит не так поднялся или мясо пересолено. Участь неидеальных тортов была сродни участи олимпийского Гефеста – в пропасть мусорки. А ведь, продолжая аналогию, Гефест вышел в итоге ничего себе бог… Но спорить было нельзя, легче сбегать в магазин за продуктами на новую попытку. И только после многочисленных похвал сметающих все подчистую гостей, мама «отходила» и понимала, что снова выдержала очередной кулинарный экзамен. Она была у меня отличница-медалистка-краснодипломница во всем. Вместе с соответствующими комплексами. Но это я понял потом, когда долго «ломал» свой собственный «генноунаследованный» «комплекс отличника».
Дальше… дальше был День Рождения – самый большой для моего детского восприятия праздник после Нового Года. Лишь одно могло омрачить детское сердце – вдруг заданный «умным» взрослым гостем вопрос: «А кого ты больше любишь, маму или папу?». Заданный в первый раз, он поставил меня в тупик - я честно начал анализировать проблему (с детства склонен был). Потом во мне стала зарождаться досада, переходящая в обиду и злость: а чего, собственно, можно добивается таким вопросом? Дальше я рассказывать не буду. Из этических соображений.
Наверное, хватит пока про первомай. Расскажу еще об одном ощущении, которое косвенно связано с этим днем, точнее просто совпало. Это одно из самых теплых и уютных детских воспоминаний. Я проснулся, но глаза пока не открыл. Я чувствую кожей лица утреннее солнце из окна за изголовьем кровати и легкий ветерок по волосам. И слышу приглушенные голоса родных, которые доносятся из лоджии через гостиную. Вслушиваюсь, но не могу различить слова, но я слышу интонации. Добрые, шутливые, ласковые. Мама, папа, бабушка и сестра что-то обсуждают. Вот засмеялись, вот снова заговорили… От этого так легко и покойно становится на душе и почему-то возникает ощущение защищенности, что ли. Ты понимаешь, что все уже хорошо, а будет еще лучше. Лежишь себе с закрытыми глазами и баюкаешь это чувство. Счастье. У меня так часто бывало. А, представьте, когда это случилось в мой первомай! Это – предел Счастья. Так и запомнилось.
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит...
Решка
Вместо посвящения
По волнам блуждаю и прячусь в лесу,
Мерещусь на чистой эмали,
Разлуку, наверно, неплохо снесу,
Но встречу с тобою — едва ли.
Лето 1963
1. Предвесенняя элегия
...toi qui m'as consolee. Gerard de Nerval
Меж сосен метель присмирела,
Но, пьяная и без вина,
Там, словно Офелия, пела
Всю ночь нам сама тишина.
А тот, кто мне только казался,
Был с той обручен тишиной,
Простившись, он щедро остался,
Он насмерть остался со мной.
10 марта 1963
Комарово
2. Первое предупреждение
Какое нам в сущности дело,
Что все превращается в прах,
Над сколькими безднами пела
И в скольких жила зеркалах.
Пускай я не сон, не отрада
И меньше всего благодать,
Но, может быть, чаще, чем надо,
Придется тебе вспоминать —
И гул затихающих строчек,
И глаз, что скрывает на дне
Тот ржавый колючий веночек
В тревожной своей тишине.
6 июня 1963
Москва
3. В Зазеркалье
O quae beatam, Diva,
tenes Cyprum et Memphin...
Hor.
Красотка очень молода,
Но не из нашего столетья,
Вдвоем нам не бывать — та, третья,
Нас не оставит никогда.
Ты подвигаешь кресло ей,
Я щедро с ней делюсь цветами...
Что делаем — не знаем сами,
Но с каждым мигом все страшней.
Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может, это и не мы.
5 июля 1963
Комарово
4. Тринадцать строчек
И наконец ты слово произнес
Не так, как те... что на одно колено —
А так, как тот, кто вырвался из плена
И видит сень священную берез
Сквозь радугу невольных слез.
И вкруг тебя запела тишина,
И чистым солнцем сумрак озарился,
И мир на миг преобразился,
И странно изменился вкус вина.
И даже я, кому убийцей быть
Божественного слова предстояло,
Почти благоговейно замолчала,
Чтоб жизнь благословенную продлить.
8-12 августа 1963
5. Зов
В которую-то из сонат
Тебя я спрячу осторожно.
О! как ты позовешь тревожно,
Непоправимо виноват
В том, что приблизился ко мне
Хотя бы на одно мгновенье...
Твоя мечта — исчезновенье,
Где смерть лишь жертва тишине.
1 июля 1963
6. Ночное посещение
Все ушли, и никто не вернулся.
Не на листопадовом асфальте
Будешь долго ждать.
Мы с тобой в Адажио Вивальди
Встретимся опять.
Снова свечи станут тускло-желты
И закляты сном,
Но смычок не спросит, как вошел ты
В мой полночный дом.
Протекут в немом смертельном стоне
Эти полчаса,
Прочитаешь на моей ладони
Те же чудеса.
И тогда тебя твоя тревога,
Ставшая судьбой,
Уведет от моего порога
В ледяной прибой.
10-13 сентября 1963
Комарово
7. И последнее
Была над нами, как звезда над морем,
Ища лучом девятый смертный вал,
Ты называл ее бедой и горем,
А радостью ни разу не назвал.
Днем перед нами ласточкой кружила,
Улыбкой расцветала на губах,
А ночью ледяной рукой душила
Обоих разом. В разных городах.
И никаким не внемля славословьям,
Перезабыв все прежние грехи,
К бессоннейшим припавши изголовьям,
Бормочет окаянные стихи.
23-25 июля 1963
Вместо послесловия
А там, где сочиняют сны,
Обоим — разных не хватило,
Мы видели один, но сила
Была в нем как приход весны.
1965
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
