Вода устроила дикие пляски. Небо свалилось на землю и плавает в лужах, всплескиваясь и пузырясь. Вооружившись разноцветными зонтами, люди пытаются отыскать разницу между небом и землей. Они нелепо сталкиваются между собой, превращая зонты в сложный часовой механизм, потом разбегаются, рассыпаются на шестерни. Каждый будто старается защитить асфальт, траву и деревья от пляшущей воды. Но мир не обращает внимания на беспорядочную суету шестерен – он все мокреет и мокреет. Такая безысходность, такая ненужность стараний!
Дождь стучит по карнизу, вызывая чувство тревоги, потому что напоминает стук копыт вороного жеребенка. Не знаю, почему вороного – ведь дождь прозрачный, почти зеленый на фоне макушек блестящих тополей. Но черный цвет как предвестник наступающего вечера, а затем – ночи, всплывает в воображении, когда я слышу, как бежит, запинаясь, мой жеребенок. У него длинные худые ноги, поджарое пузо и блестящий круп, хвост болтается, словно лишний. Жеребенок скачет, цокая копытцами, по залитому искусственным светом асфальту, тоже вечереющему, как все вокруг, и все шарахается в сторону, сбиваясь с такта. Чего он боится? Мне кажется, как все дети, он скачет от ночи, от холодной воды под ногами, от неясных двуногих силуэтов, вооруженных мокрыми шестернями.
Дождь стихает. И я уже почти не слышу нелепого шума на карнизе. Жеребенок убегает далеко-далеко, заплетаясь в своих четырех ногах. “Кап-кап”, - прощается небо и уходит спать. Воображение сгущается и давит обилием пока неясных образов. Из форточки веет свежестью, прибитой пылью и ароматом листвы. Вечер.
***
Чувство тревоги не уходит. Оно поселилось рядом – притащило с собой запахи чужих ужинов, особенно жаренного лука и картошки; донесло эхом из подъезда приветствия мужей после разлуки на день, их вежливые шаркания у дверей и попытки сбить грязь с ботинок. А вот и те шаги – шаги женщины. Это самая приятная музыка за вечер, самая необъяснимая для меня, потому как я не знаю этой женщины и мне все равно, кто она. Никогда не хотела бы видеть ее лицо. Оно бы все испортило. Лишило бы ощущения тоски, печали, которые смешиваясь с запахами дождя и красками мутного неба, напоминают что-то в прошлом.
Когда-то уже было так. Из форточки веяло мокротой летнего вечера, уставшего от ливня. Чьи-то голоса и детские крики во дворе уходили в темные сырые подъезды, а я сидела дома и – ждала. Ждала в гнетущем предчувствии, что томления напрасны – никто не придет и все шаги, топанье ботинок, сапог – чужие, не для моих дверей. И потому мне так тревожно.
Да, ее шаги приближаются. Неторопливый стук каблуков в однообразном ритме волнует нарастанием четкости, обманчивой прицельностью. Днем женщина приходит обедать в 12 часов, вечером является только в семь, - наверное, нагруженная сумками для мужа, который вскоре тоже шаркнет у двери, кашлянув при этом один раз. Впрочем, никогда я не слышала, чтобы она стучала каблуками вместе с другими, более тяжелыми подошвами. Наверное, никто и не ходит к ней, да и сумок в руках, скорее, и нет – кому они нужны, эти пахучие ужины? Не себе же. А кашляют не к ней – соседи, семья из матери и взрослого сына живет напротив. Это они кашляют, стучат ложкой о кастрюли, сбивая прилипший лук, и долго потом разговаривают по телефону.
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
"Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!"
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
1914
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
