|
Поэзия и музыка не только родственны, но нераздельны (Афанасий Фет)
Проза
Все произведения Избранное - Серебро Избранное - ЗолотоК списку произведений
Объект 075 в Камрани | Все персонажи взяты из рассказов друзей служивших в то время в Камрани.
Исторические данные взяты из интернета | Старший матрос Джумбаев сидел в тени курилки и развлекался тем, что поставив правый ботинок на каблук, резко клацал носком по асфальту, убивая мух. ,,Что, за гадкая, страна, что за мерзкий душный климат?,,- Размышлял он. В Дагестане тоже жарко, но не такая, же парилка. Весь воздух пропитан таким количеством бактерий, что даже малюсенькая царапина может уже через несколько часов стать серьёзной проблемой, если её сразу не помыть, обработать йодом и не заклеить пластырем. Да и всё живое здесь только и делает, что пожирает друг дружку. Стоило только убить одну муху, как через секунду на её раздавленный трупик слетелась ещё пять. Клац ботинком - и ещё несколько замешкавшихся пиром каннибалов становятся пищей для последующих жертв.
- Салам, Ахмед! - Сияя улыбкой, в курилку зашел в выгоревшей на солнце робе Андрей Мухин.
- Алейкум ассалам, Андрюха!
- Ты чего тут сидишь, что курить начал? - спросил друга Андрей, не переставая скалить зубы.
- Да вот Мухин, мух бью, - улыбаясь, ответил Ахмед.
Оба дружно рассмеялись удачной шутке.
Весь этот незамысловатый диалог происходил на так называемом "объекте 075" в Камрани.
В Камрани дислоцировалась Отдельная бригада разнородных кораблей и судов. Здесь находился военный городок, где были штаб и казармы личного состава, столовая, хлебопекарня, банно-прачечный комбинат, клуб, жилые дома для офицерского состава и даже средняя школа. Также здесь был автомобильный парк и объединенный склад для хранения и выдачи материальных средств.
Камрань была крупнейшей военно-морской базой СССР за рубежом, построенная на месте бывшей военной базы США.
Вот уже год военные моряки, служившие на базе, видели море лишь с берега, неся вахты в ужасных изнурительных условиях тропического климата. Но по сравнению с вьетнамскими военнослужащими их жизнь была просто раем. Ахмед несколько раз, неся наряд по камбузу ночью, отгонял от мусорной ямы, вьетнамских солдат. Они, пересиливая страх, что попадутся, пробирались на территорию базы через забор, чтобы выскрести то, что оставалось на дне пустых банок из-под тушенки и сгущенного молока. Рацион солдата северного Вьетнама был настолько скуден, что позволял лишь не умереть с голода. Примерно две плошки постной рисовой каши при изнурительном труде и военной подготовке. Такая суровая жизнь накладывала свой отпечаток на людей, родившихся в годы войны. По виртуозной способности к воровству у вьетнамцев нет равных в мире. Был случай, когда въезжающая на базу грузовая машина только на несколько секунд остановилась на КПП 1), а уже в зеркало заднего вида водитель увидел, как в джунгли катят его запасное колесо! А оно было намертво прикручено пятью болтами! На корабли вьетнамских торговцев не стали пускать после того, как с палубы пропали также крепко затянутые ключом медные заглушки. Улыбаясь и жестикулируя, они совершали с матросами свой обмен: лом цветных металлов, оставшихся после ремонта корабля, на часы и магнитофоны, при этом пяткой отвинтили все медные пробки!
Постоянное присутствие иностранных солдат более богатых государств приучило к бартерной торговле. Особо ценился цветной металл, бензин и дизельное топливо.
После случая с заглушками обмен происходил только с борта корабля. Не обходилось и в этих случаях без курьёзов. Как-то к пришвартованному в порту танкеру подплыли сразу несколько местных чонок 2). На вахте как раз не было дежурного офицера, и бартер сулил быть богатым. И точно, с лодки стали показывать невиданный тогда ещё в Союзе видеомагнитофон. Старослужащие матросы уже не раз сталкивались с этим чудом иностранной техники и знали его цену на местном рынке. Двухсотлитровая бочка соляры! Поторговавшись и проверив дорогой товар, стали спускать на лебёдке бочку. Но в последний момент что-то пошло не так, и она резко упала, разломив чонку пополам. Смех и грех. Все кричат, плывут по направлению к берегу, толкая перед собой почему-то не утонувшую бочку и гневно грозя кулаками из воды.
Андрей Мухин был приписан к складу ГСМ 4) и потому считался на базе очень уважаемым в плане дефицита человеком.
Родом он был из далёкого сибирского села. Любил ходить с батей на охоту и рыбалку. Работы в селе не стало с тех пор, как сквозь него прошла автомобильная трасса. Она «высосала» со зверосовхоза всю молодежь в ближайший город Читу. Все постепенно уехали за более лёгким рублём и тёплым туалетом. Совхоз с его лисичками-чёрнобурками стали считать нерентабельным и перенесли ближе к городу. Туда же перебралась и Андрюшина старшая сестра Варька. Она писала письма, что всё у неё хорошо, что живёт в благоустроенном общежитии и работает в таком же зверосовхозе, как и раньше, по специальности скорняк.
Мать, получив очередное письмо, сначала читала вслух сидевшему на скамейке у окна мужу и семнадцатилетнему Андрею. Потом перечитывала сама и шла собирать посылку с мёдом, кедровыми орешками и банками с солёной и маринованной снедью.
Сердцем мать понимала, что за бодрыми словами дочь многое не договаривает. Что ей давно уже пора замуж и что не всё в городе так хорошо, как она пишет.
„Вот придёшь с армии сынок“, - говорила она, - и тоже от нас съедешь в город. Кто в селе-то останется? Я с отцом да дед Павел со своей пасекой“.
Говорила, а сама не верила и не хотела, чтобы было по-другому. Что ждёт сына здесь? Ни работы, ни невест - ничего не осталось для молодого подросшего сына. Андрей, обняв мать за плечо, успокаивал: ,,Не, мам я, как приду, батю заменю: не вечно же он, со своим здоровьем, лесником - то будет, сидите уж на пенсии; прокормимся как-нибудь“
Осенью, сразу после дня рождения, Андрей получил повестку в военкомат. Отец зарубил гуся, мать собрала на стол, позвали деда Павла. Мужики сидели с медовухой до утра, дед рассказывал Андрюшке, как он служил на дальнем востоке, и наперебой с батей они смаковали истории из армейской службы.
- Ты, - говорили, - Андрюха, не боись, мы, деревенские, ко всему привыкши, а городские-то и портянки намотать не могут....
Ничего не пригодилось из наставлений стариков, через несколько дней Андрей уже стоял в морской форме в городе Владивостоке. И никаких портянок не предстояло увидеть ему по минимуму три года!
Сразу как-то сложилось, что весь призыв разделился по национальному принципу. Но особых трений между группами из русских, узбеков, таджиков и других представителей из пятнадцати республик нашего Союза не было. Всех объединяла ненависть к мичманам и вечно злым неопохмелённым офицерам, требовавшим, в плане укрепления дисциплины, невесть что. Одно то, что драить палубу по три раза в день, приводило в бешенство.
Правда, один из всеобщего числа тех, с кем приходилось делить тяготы матросской службы, сразу не понравился Андрюхе. Это был матрос его призыва с обычным для дагестанца именем Ахмед.
Несмотря на своё имя, в отличие от всех своих земляков, по-русски он говорил совершенно чисто, но как-то уж очень надменно и непонятно для Андрея Мухина. Это и злило. Казалось, он специально так изъясняется, чтобы показать своё превосходство над другими простыми людьми. Джумбаев был выходцем из московской, интеллигентной семьи. В Дагестане у него жили многочисленные дяди и тети, к которым он ездил в гости почти каждый год, до поступления в Московский медицинский институт.
В среде своих соплеменников он чувствовал себя белой вороной, хотя и сносно говорил на родном языке. Но вот это «сносно» и не давало ему права стать своим среди дагестанцев. К тому же. Весь призыв состоял из ребят далёких от интеллигенции. В лучшем случае это были бывшие учащиеся интернатов, все разговоры которых, так или иначе, сводились к плову или к «серьёзному» обсуждению индийских фильмов, популярных тогда в восточных республиках нашей страны. У Ахмеда, правда, появлялось несколько собеседников из русской среды. Но тут общение натыкалось на непонятный для него часто употребляемый в разговоре сленг. Вести разговор, в котором он не понимает половину слов, Ахмед не привык. А постоянно переспрашивать, натыкаясь на смех, не хотел. И такие разговоры часто заканчивались ссорами. Тут уже был виной его вспыльчивый характер. Именно из-за своего характера сын известного московского хирурга и расстался на три года с мечтой о медицине.
Всё до банальности просто. Первая любовь, ревность, и, наконец, как следствие побег в армию. И вот теперь этот домашний, очень образованный парень остался один на один с собой. Это тяготило, но зато немного сдерживало его горячий нрав.
Андрей носком ботинка постучал по алюминиевому баку, вставленному в центр пола в «беседке-курилке». Яма, в которую был вставлен бак, была умело, выровнена раствором, так что её изначально рваные очертания можно было угадать только по разности цвета старого и свежего бетона.
- Помнишь?
- Да. Такое разве когда забудешь, - ответил Ахмед. Оба товарища задумались. Нога Ахмеда перестала месить незадачливых мух-каннибалов.
Всё произошло год назад, в самом начале после нескольких месяцев подготовки молодого пополнения в Союзе и последующего прибытия их во Вьетнам. «Салаги»3), сразу же окунулись с головой во все «прелести» службы на берегу Южно-Китайского моря. С подъема до отбоя мели, чистили и драили всё вокруг, изредка бросая завистливые взгляды на радостно собиравшихся домой дембелей и на манящее вдалеке, но недоступное пока ещё море. К слову о море - это они зря! Мечта искупаться сразу тает, как только взглянешь пристально на морскую воду в заливе. И не с расстояния базы, а вплотную. При взгляде на воду сразу и не поймёшь, чего в ней больше - непосредственно воды или всей живности, которая там так и кишит.
Командующий базой, обходя владения, к своему неудовольствию, заметил, что в курилке из больших гильз от снарядов, приспособленных под пепельницы, идёт дым от тлеющих в них, незатушенных сигарет. „Непорядок! Всё исправить и доложить!“ Сказано, сделано.
Как долго приказ проходил по всем инстанциям сверху вниз история умалчивает. Но, в конце концов, он остановился на мичмане Шпортько. А надо сказать, что Шпортько был на базе личностью легендарной. Не позднее как полгода назад он чуть не спровоцировал международный вооруженный конфликт.
Дело было так. Почти каждую неделю со склада ГСМ 4) неизвестным способом кто-то уводил по ночам одну, а иногда и две бочки солярки или бензина. Так продолжалось бы вечно.
И командование, теряясь в догадках, просто наказывало в очередной раз караульную службу, в чей день ушла в небытие ещё одна бочка.
Но в тот роковой день разводящим караула заступил на ночь Иван Шпортько. И он клятвенно заверил, что в его дежурство вор будет пойман.
Надо сказать, что склад ГСМ представлял собой обнесённую двухметровым бетонным забором площадку на краю всей базы. Одна сторона забора граничила с непролазными джунглями. Внутри же склада находились бочки с соляркой и бензином и пустые контейнеры, ждущие транспорт для отправки на родину. Вот в одном из таких контейнеров мичман и сделал засаду. И уже под утро, когда он почти задремал, вдруг очнулся от еле слышного шума. Вглядевшись в темноту, различил, что по забору со стороны леса на перекинутые через него две верёвки кто-то накатывает, прямо по стене бочку. Другой сообщник видимо, тянул верёвки за два свободных конца, накинутых на бочки и заброшенных обратно через ограду. На несколько секунд, опешив от такого «архимедова» способа воровства, Мичман Шпортько всё же взял себя в руки и поднял шум выстрелом в воздух. Примчавшийся по сигналу караул успел схватить лишь одного вора, а другой с бочкой успел уйти в темень джунглей, где ночью его ловить не имело смысла. Расстроившись, что не удалось спасти двести литров дизельного топлива, Мичман приказал закрыть вьетнамца в контейнер до утра.
Наступило утро, а за ним и жаркий тропический день. Все были заняты сдачей караула другому наряду. И совершенно забыли о бедном воришке, запертом в раскаленном на солнце контейнере. А когда вспомнили и открыли, то его пришлось отливать водой, чтобы привести в чувство. Решив как-то замять это дело, вора просто отпустили. И бедняга, шатаясь, побрёл домой. Но надо сказать, что вьетнамцы насколько выносливый, настолько, же и мстительный народ, и никогда не прощают обиды. После обеда, часа в два дня, вдруг со всех близлежащих высот и деревьев полился шквал автоматных очередей над головами тех, кто был в этот раз не в помещениях базы. Все, где стояли, там и попадали. А стрелявшие не ранили даже никого. Просто они не давали лежащим на солнце матросам поднять голову. Или же отползти в тень. Любое движение сразу пресекалось автоматной очередью поверх жарящегося на солнце тела. Так продолжалось почти до вечера. Обмундирование у матросов после этого случая так выгорело на солнце, что резко отличалось по цвету спереди и сзади. А мичман Шпортько надолго впал в немилость у командиров.
Получив ответственное задание по модернизации курилки, Иван Шпортько, желая угодить начальству и хоть как-то себя реабилитировать за последний случай, развил неописуемую деятельность. Ну, во-первых, вместо гильз он приволок с камбуза старый с поломанной ручкой бак. Во-вторых, налил в него на четверть воды. Чтобы окурки не тлели и не портили настроение командиру. И самое главное, он решил углубить бак в центре беседки. Для такого случая ему и понадобилась свободная матросская сила. Благо поблизости оказались два подчинённых ему и не занятых работой «салаги». Как догадываетесь, ими были два наших так непохожих друг на друга матроса.
К тому времени отношения между Ахмедом и Андреем нельзя было назвать ни дружескими, ни враждебными. Ахмеду было просто неинтересно говорить с Андреем. А Андрей в свою очередь считал его зазнайкой.
,,Так, салаги,“- сказал, обрисовывая дно бака мелом по асфальту, мичман Шпортько, - задача вам простая - при помощи лома, кирки и лопаты выкопать яму на дэцэл больше этой линии. Вопросы есть?“
,,Есть один, - ответил Ахмед. - Что такое дэцэл?“
,,Ну, вот опять умничать начал, “- пробурчал чуть слышно Мухин.
Шпортько недовольно посмотрел на Ахмеда, но услышав слова Андрея, сказал: ,, Мухин назначается старшим. И объясни этому чурке, что значит дэцэл»
Ахмед Джумбаев при слове чурка весь побелел и сжал кулаки.
,,Некогда мне тут с вами лясы точить,“ - испугавшись взгляда Ахмеда, быстро произнёс мичман. - Мне ещё надо насчёт цемента распорядиться. Ямка должна быть ровненькая и гладенькая как котовые“ .... Он, улыбаясь многозначительно, посмотрел на матросов, считая своё последние замечание верхом остроумия. Но ожидаемой им реакции не последовало. Ахмед еле сдерживался, чтобы не ответить этому расисту. А Андрей делал вид, что рассматривает инструмент для работы. Ему было неудобно, что он, обвинив Джумбаева в зазнайстве, сам стал стараниями мичмана кем-то вроде „умника“. Шпортько, убрав с лица улыбку, повернулся и быстро зашагал в сторону мастерских.
- Слушай, как тебя звать? Ахмед? - сделав вид, что забыл, как его зовут, начал Андрей.
Ну, чего ты кипятишься, тебя же никто за язык не тянул спрашивать его. Не трогай г...., оно и не воняет.
- Да, я действительно не знаю, что такое децел, - ещё не придя в себя, громко ответил Ахмед.
- Ну, это слово такое морское, так моряки говорят, когда надо сказать: ,,немного“, - с видом бывалого моряка сказал Мухин и посмотрел на Ахмеда как на ученика.
- Нет такого слова у моряков, - ответил уже спокойно Ахмед. Есть слова „рында“, „лагун“ и даже он показал на скамейку в курилке, „банка“.
А децела нет.
- Ну, нет так, нет, - согласился Мухин. А чего нарываться - то было, можно же промолчать и самому догадаться. Ведь ясно, что эту кастрюлю надо будет вынимать потом. Ну и выкопаем так, чтобы и на штукатурку места хватило и не застряла она там чтобы руками не выгребать бычки. Вроде ты не глупый мужик и в институте учился, а соображалки нет. - Ладно, старшой, давай работать, - сказал с еле видной улыбкой Ахмед и примерился киркой для удара. Но вдруг выпрямился и произнёс, улыбаясь уже открыто: ,,То, что я в институте учился, знаешь, а как звать, забыл? “
- Ахмед Джумбаев.
- Андрюха Мухин, смеясь, они пожали руки друг другу, и принялись за работу.
Но при первом же ударе кирка с искрой отскочила в сторону. ,, Ёк-макарёк ,“ - вскрикнул, отскочив в сторону Мухин. Это не асфальт, а бетон какой-то! Ты мне чуть ногу не пробил!
Да нет, Андрей, бетон не бывает чёрного цвета. Асфальт я видел и красный и зеленый, а вот такого бетона точно нет. ,,Где это ты такой асфальт видел?, “- спросил Андрей, стуча с силой ломом по чудо покрытию, на котором оставались лишь неглубокие царапины.
- А ты в Днепропетровске был? Там целая скоростная магистраль: в одну сторону машины по красной дороге едут, а в другую по зелёной. Это власти города так решили своего земляка удивить, когда он к ним в гости заезжал.
Андрей перестал стучать ломиком и, приоткрыв рот, слушал, про чудо магистраль. Его воображение живо нарисовало картину, где по цветной дороге мчатся почему-то сигарообразные, прозрачные машины без крыши (слова кабриолет он не знал), водители смотрят в пол и любуются прекрасным блестящим покрытием красно-зелёной дороги. Но вслух он вдруг почему-то спросил: ,,А какого земляка так встречали-то? “ Ахмед подёргал себя за чёрные брови и рассмеялся. ,,А, я понял, понял,“ - расхохотался Андрей.
После получаса бесполезного труда ребята решили, что целесообразней бить в одну точку и, если удастся пробить до грунта, то потом можно, зацепляя ломом или киркой, как рычагом, откалывать понемногу. Сменяя друг друга, они так достигли некоторого успеха. Отверстие в центре круга было все-таки пробито. Но вот отковырнуть хотя бы маленький кусочек никак не получалось. В ярости Ахмед что есть силы надавил на кирку и обломил рукоятку. Измотанные жарой и работой, они сели отдохнуть. В этом состоянии их и застал мичман Шпортько. „Что, не даётся американский асфальт?“- спросил он, ехидно скривив губы.
Да, действительно, это было покрытие из неизвестного тогда ещё в Союзе материала. Заасфальтированная площадка с беседкой для курения было то немногое, что досталось в наследство нашему флоту после американского присутствия на полуострове Камрань.
В январе - апреле 1972 военно-воздушная база и станция связи переориентировали свою деятельность на поддержку ВМС Южного Вьетнама. Американский штаб и оперативный центр Береговой Охраны были перемещены в Сайгон, чем была завершена семилетняя деятельность ВМС США в Камрань Бэй. Ранней весной 1975 года Северный Вьетнам начал наступление на Юг. И в марте уже был занят ряд городов и порт Да Нанг. Передовые северовьетнамские отряды обстреливали американские суда в порту Да Нанг и посылали подрывников для уничтожения портовых сооружений, беженцы просились на борт любого судна. С 1 по 3 апреля остатки частей южновьетнамской армии покинули Камрань Бэй в направлении острова Фу Куок в Сиамском заливе. 3 апреля 1975 года северовьетнамские войска заняли Камрань и все находящиеся там военные объекты. Советскому союзу было очевидно выгодно использовать уцелевшие сооружения: - причалы, дороги, строения, сооружённые еще американцами.
,,Американский асфальт?» - Переспросили хором оба землекопа.
«Ну да, а вы что не знаете? Здесь половина построек - их рук дело. Вот не пойму, чего они не взорвали тут всё к чертям собачьим. Видать, драпали от „корефанов“ только пятки сверкали, не до подрывов было“ .
Уже никто не помнит, как это началось, но при каждой торгово-бартерной встрече с нашими моряками вьетнамцы всегда кричали, улыбаясь: «корефана, корефана, соляра давать, медь давать,“ - И трясли над головой, оставшимися у них ещё от американцев часами, радиоприёмниками и другими дефицитными в Советском Союзе вещицами.
Так к ним и приклеилось это прозвище “корефаны“.
«Ну, как успехи, ага, кирку сломали, а яму - ... мичман остановился на полуслове, уставившись в чёрную дырку в центре мелового круга, - Так вы все-таки пробили его, вот черти, не ожидал.» Увидев злые потные лица двух матросов, которым он дал заведомо невыполнимое задание, Иван Шпортько смущённо стал объяснять: ,, Да мне в мастерских ремонтники сказали, что его можно только сверлом с победитовым наконечником просверлить, а потом рвать динамитом. А где динамит взять я знаю. “ Шпортько выпрямился с видом человека, знающего что-то очень секретное.
„Допустим, что у нас будет, чем взорвать эту яму, - сказал гордо стоящему мичману Ахмед, - но ведь этого нам никто не разрешит».
,,Надо сначала динамит достать, а там я договорюсь, с кем надо, “- парировал уверенный в своей правоте на правах старшего по званию мичман.
Зная положение мичмана Шпортько на базе, слабо верилось, что он может с кем-то договориться. Но было уже поздно: в мичмане проснулся дух авантюризма, задавленный им на полгода после принятия решения о самосуде над вьетнамским воришкой и последовавших затем печальных событиях. Командование базой само не хотело огласки. И поэтому для Шпортько всё кончилось без тяжелых последствий. Отсидев на гауптвахте, он, как ни странно, даже не был лишен своего звания. Решили забыть всё до первого нарушения с его стороны. И вот теперь неуёмный мичман сам раскачивал и без того утлую лодку своей службы на базе.
- Приберитесь здесь, а после обеда я вас привлеку для одного очень серьёзного задания. Сбор здесь же в пятнадцать ноль-ноль, форма одежды рабочая. Всё ясно? - Шпортько очень серьёзно взглянул на матросов.
- Так точно, - ответил Андрей Мухин.
Хотя он и был согласен с Джумбаевым об авантюрности проекта выкапывания ямы при помощи взрыва, но промолчал. Поживём, увидим, рассудил Андрей, переглядываясь с Ахмедом
После обеда оба салаги стояли возле курилки в белой парусиновой робе и ждали мичмана.
- Что-то мне подсказывает, - начал разговор Ахмед, что этот Шпортько подведёт нас под монастырь.
- А ты меньше волнуйся, за нас здесь офицеры и мичмана думать и отвечать должны,“- ответил Андрей.
- Интересно как это не волнуйся, ты же слышал, что он задумал, взрыв посреди базы! Я слышал о его старых ,,подвигах“, но это, это уж слишком!
- Ладно, смотри это не он ли там идёт, - Кивнул в сторону головой Мухин. К матросам приближался переодетый в старую ношенную форму мичман. На плече он нёс брезентовый вещмешок.
- Ну что, вы готовы? - придирчиво осмотрев их, спросил Шпортько, и сразу же, дав понять, что вопрос риторический, продолжил: ,,Времени в обрез, надо вернуться до ужина, так что сразу выдвигаемся, по пути я объясню задачу.“ Произнеся это он, повернулся и быстро пошагал по направлению к КПП, матросы, переглянувшись, последовали за ним.
- Эти двое со мной, – протянув дежурному увольнительные, сказал мичман.
Так впервые за несколько месяцев пребывания во Вьетнаме двое молодых людей оказались за воротами базы, за периметром бетонного забора. И хотя смутное чувство тревоги, связанное с неизвестностью, немного угнетало их, ощущение непонятной радости наполнило каждую клеточку их истосковавшегося по свободе тела. Вокруг, казалось, всё пахло и виделось совершенно по-другому. Природа же оказалась не такой, как представлялось их воображению за высоким забором. Вместо непролазных джунглей, они шли по открытой, выжженной солнцем грунтовой дороге. Но вправо и влево от неё вдали виднелись невысокие горы, густо заросшие лесом. Это была дорога на ПМТО 5)
- Ну что, салаги, обалдели?- взглянув на них, произнёс мичман.
- Это что, вот сейчас дела сделаем - и на пляж, вот там красота.
Они сошли с основной дороги и повернули на узкую, разбитую машинами, скорее похожую на колею дорогу. В начале неё стояло сооружение, в котором с трудом угадывался строительный вагончик с прикрученными там и сям проволокой железными листами, дававшими тень.
- Здесь местный корефан торгует, - почему-то в полголоса стал объяснять Шпортько. Я буду говорить, а вы держитесь рядом на всякий случай. Из-под импровизированного навеса по направлению к ним уже шагал навстречу маленький, неопределённого возраста человек.
- Ленсо! Ленсо! Кинем, - улыбаясь во весь рот, кричал и всеми жестами своего тела приглашал к своему чудо - магазину вьетнамец.
- Кинем, кинем, улыбнувшись в ответ, сказал мичман и снял с плеча вещмешок. Развязав его на ходу, он достал новую зелёного цвета военную рубашку.
Лицо торговца сияло как масленый блин. Он быстро сбегал внутрь своего вагончика и мгновенно вернулся, неся в руках, пять бутылок коньяка "REVOLET".
- Вот жук, - выругался вслух мичман, я в авиаполку еле выпросил эту рубашку, пришлось часы свои отдать, а он пять пузырей предлагает а ей семь красная цена!
- Нет, нет, - Шпортько отрицательно замахал руками. - Динамит, Бумм!
Вьетнамец непонимающе глазел на мичмана.
- Мне, - Иван Шпортько хлопнул себя в грудь открытой левой ладонью.
- Мне динамит, тебе, - он ткнул торговца смятой в кулаке рубашкой, - тебе рубашка пилота, хорошая рубашка, новая!
Со стороны этот диалог выглядел как разговор слепого с глухим, но вьетнамец удивительным образом всё понял и вынес из вагончика настоящую гранату.
- Да! Да!, - обрадовался мичман, только за это - он вынул из мешка банку сгущенного молока, - а мне нужен (он развёл руки) большооой - Бум!
- Do You Speak English?, - вдруг все услышали голос Ахмеда.
- My English is very poor, - ответил ему вьетнамец.
- Where did you learn English?
- USA military
- Что он тебе сказал?, - с выпученными от удивления глазами спросил Ахмеда Шпортько.
- Он говорит, что плохо понимает по-английски, что он учился у американских военных, когда они были здесь.
- Ну-ка, ну-ка, - обрадовался мичман, объясни ему, что за одну гранату он может только банку сгущёнки получить, а за рубашку мне динамит нужен.
Через некоторое время выяснилось, что динамита у торговца не было с собой, но он знает место, где его много и пошлёт с нами своего сына, который нас туда приведёт.
И вот уже по старой дороге, заросшей травой, по направлению в джунгли шагали три Советских моряка во главе с разговорчивым сыном торговца. Тот, узнав, что Ахмед говорит по-английски, трещал не умолкая. Он рассказал, как во время американского присутствия на полуострове он с братьями выменивал у них разные полезные вещи. Рассказал о партизанах, которые прятали в лесу своё оружие. К одному такому старому схрону6) он их сейчас и ведёт.
- Американцы – дураки, они ловили партизан далеко в джунглях, а схрон был прямо возле их базы, почти за забором, - смеялся от души маленький проводник.
- Смотри под ноги внимательно, а не с корифанчиком лясы точи, - вдруг недовольно буркнул мичман.
Ты его лучше про проволоку американскую спроси, что в лесу везде у базы понабросана.
Да, это было серьёзное предупреждение. Американцы наряду с обычной колючей проволокой использовали в джунглях вокруг своей базы тонкую и острую как бритва „путанку“ так её стали называть наши ребята, не раз попадавшие в её смертельную хватку. Она не ржавела никогда даже в этом сыром климате, и стоило, только прикоснуться, как липла к одежде и коже. Тут главное надо было, не торопиться и не паниковать, иначе не избежать глубоких и порезов. Надо спокойно снимать её двумя пальцами и медленно отходить назад. Кольца этого варварского оружия ещё долго будут лежать в джунглях, находя свои жертвы среди животных и забрёдших по неосторожности людей. Маленький проводник, услышав от Ахмеда про американскую проволоку стал вдруг серьезным, а молодые матросы внимательно вглядывались в зелень леса под ногами и шевелили палкой траву, прежде чем сделать туда шаг.
Наконец, вьетнамец остановился и, сказав что-то по-английски, показал палкой на кусты.
- Он говорит, что это здесь, - перевёл Ахмед.
Осторожно раздвинув ветки, мальчишка показал пальцем вниз. Перед всеми открылась глубокая тёмная яма, некогда закрытая крышкой, поломанные остатки, которой лежали рядом. Теперь края ямы были сильно размыты тропическими дождями.
Шпортько достал из вещмешка длинную прочную верёвку и фонарь.
- А ну-ка, умник, - обратился он к Ахмеду, привяжи шкерт 7) к фонарю
Ахмед, сделав вид, что не расслышал, как тот его очередной раз назвал, очень быстро и правильно завязал на лампе сваечный узел.
И хотя всё было сделано безупречно, от выбора узла до его исполнения, Шпортько еле скрывал своё неудовольствие. И это очень радовало Ахмеда. Он давно понял натуру мичмана. Вечный неудачник, тот только и делал, что завидовал тем, у кого всё получается или кто знает и умеет больше, чем сам Шпортько.
- И куда он нас приволок, да здесь, наверное, воды пол-ямы набежало, - лёжа на животе и опуская шкерт с лампой в яму, ворчал мичман.
Но из-за покатости обрушенных краёв ямы увидеть, что находится в глубине, он так и не смог, а подползти ближе к центру было опасно: можно скатиться вниз.
- Надо спустить одного, - посмотрев на вьетнамца, предложил он.
Мальчишка, поняв всё без перевода, залепетал, что-то, сбиваясь с английского на вьетнамский язык и отрицательно мотая головой.
- Что он там лапочит, - спросил недовольный мичман.
- Что-то про змей, - объяснил Ахмед.
- Ха, как жрать змею они не боятся, а тут испугался, а ну-ка переведи ему, что рубашку его батя тогда фиг получит.
Вьетнамец, выслушав Ахмеда, поглядел в глаза Шпортько и зло произнёс по-английски: «Что? Может, ты меня ещё и в контейнер закроишь?»
Услышав слово контейнер, Шпортько побледнел.
- Ладно, сами справимся, ну кто полезет, есть смелые? - уже мирно спросил, косясь испуганно на вьетнамца, мичман.
- Я пойду, я самый лёгкий среди нас, - ответил Ахмед Джумбаев.
- Хорошо, - согласился присмиревший мичман Иван Шпортько, - это правильное решение. Мысли его были далеки от происходящего. Он совершенно не учел, что случай с посаженным в горячий контейнер вьетнамцем будут долго помнить не только на базе, но и у вьетнамцев. И тут о событиях полугодовой давности ему вдруг напомнил этот глядевший не по-доброму в его сторону пацан.
Обмотав два раза верёвку вокруг стоящего неподалёку дерева для создания скользящего блока, Ахмед умело обвязал себя ею вокруг пояса и бедер, так что получилось что-то вроде сидения и обе руки были свободны.
Упираясь ногами в край ямы, Ахмед стал осторожно спускаться вниз. Сначала было довольно-таки светло из-за солнца, пробивающегося сквозь листву нависших над ямой кустов. Но на глубине метров четырёх наступил полумрак, и пришлось воспользоваться фонарём. Посветив вниз, Ахмед обмер от страха. До дна оставалось меньше двух метров. Вода, некогда стоявшая в яме, всё же нашла себе выход промыв туннель куда-то ниже по склону и не скапливалась в схроне. На дне же живым шипящим слоем ползали огромные змеи, вероятно падающие туда время от времени. Подняться вверх по отвесным стенам они, естественно, не могли, но и уйти по дренажу для воды из-за упавших со стен досок тоже. Сколько времени прошло после того, как естественным способом создалась эта живая ловушка, можно лишь догадываться. Змеи давно сожрали своих более мелких сородичей и теперь ползали по полу лишь двухметровые и более голодные злые особи. Ахмед в несколько секунд успел рассмотреть все это и что есть силы громко закричал, чтобы его не опускали дальше. Верёвку в тот же момент перестали травить, и сверху послышался голос Андрея: «Ну, что там? Ахмед, у тебя всё в порядке?“
- Всё хорошо только не опускайте, я сейчас, - ответил Джумбаев.
На дне среди шевелящихся тел и мусора Ахмед заметил лежащий у стены деревянный ящик с железными ручками по бокам. Перебирая ногами по стене, он завис прямо над ним.
– Как бы мне его поднять так, чтобы эти гады не цапнули за руку, - подумал он. Идея пришла мгновенно. Ахмед, взяв в зубы фонарь, снял с себя поясной ремень. Опустив его вниз застёжкой, он зацепил ящик за ручку почти с первого раза.
- Повезло, - подумал он и стал медленно подтягивать тяжелый ящик к себе.
- Тяните меня наверх, - раздался голос Ахмеда. Мичман с матросом стали с силой тянуть натянутую как струна верёвку. К дереву подскочил стоявший до этого в стороне вьетнамец и стал, подтягивая верёвку, страховать её на блоке.
- Он что там танк зацепил, - кряхтел покрасневший от натуги Шпортько.
Наконец из ямы показалась голова Ахмеда. Почти ползком он, волоча за собой ящик, выбрался по размытому склону.
Андрей помог товарищу снять верёвку и, выслушав от него историю про змей, заметил: «Извини, друг, я о тебе плохо раньше думал. Уважаю“.
Ахмед,обернувшись к Андрею измазанным глиной лицом, счастливо улыбнулся.
- То, что надо! - Радостно вскрикнул Иван Шпортько, открыв ящик. Он, вытащив из вещмешка рубашку, отдал её ждущему вьетнамцу и стал перекладывать в него содержимое ящика.
- Товарищ мичман, разрешите, к Вам обратится, - подошёл к нему, хитро улыбаясь, Андрей Мухин.
- Вам бы надо этому корефану тоже хотя бы баночку сгущёнки дать, нам ведь еще с ним назад идти.
- Да, да, точно, - опомнился вдруг Шпортько и закопашился в своём мешке. -
Только на базе никому об этом ни слова. Договорились?
- А то потом цена на сгущёнку упадёт, - неуверенно стал объяснять мичман.
- Договорились, - весело переглянулись два друга. Они-то понимали истинную причину нежелания огласки и небывалой щедрости мичмана.
Они так и не сходили в этот раз на обещанный мичманом пляж.
Только к вечеру, чуть не опоздав на ужин, усталая, перемазанная грязью троица вернулась в расположение базы.
На этом можно и закончить историю о начале крепкой дружбы двух матросов.
Что до мичмана Шпортько, он ещё год никак не решался взорвать яму в курилке. Год алюминиевый бак с водой стоял посреди беседки, и каждый день, напоминая мичману об этом. Это забытое уже всеми задание превратилось для мичмана в идею фикс. Он перебирал в голове все варианты, как подойти к командиру за разрешением взорвать, наконец, злосчастную яму. Но всё не решался это сделать. И вот как-то раз, когда на территории рядом с курилкой никого не было, устав справляться со своими больными мыслями, он вдруг решился.
На прогремевший взрыв к разлетевшейся в щепки беседке прибежали почти все, кто был на базе.
По казармам раздавались сигналы боевой тревоги, а телефон командира обрывали звонки от соседнего с базой вьетнамского пехотного полка. И хотя перепуганный мичман и отрицал своё причастие к случившемуся, после этого его на базе уже никто не видел. И лишь вновь отстроенная беседка с вмурованным в пол баком по центру напоминала о нём.
Шел 1990 год. Ровно через год СССР прекратил своё существование. А через два года дембеля с базы, уже возвращались в другую страну.
В июне 2001 года стало известно, что Россия решила не возобновлять договор с Вьетнамом об аренде базы, который истекал в 2004-м году. Министерство иностранных дел Вьетнама заявило, что не намерено продлевать договор об аренде Камрани и в дельнейшем страна будет использовать базу в гражданских целях.
4 мая 2002 года - последний день военного присутствия России во Вьетнаме превратился в настоящее торжество. Вьетнамцы благодарили моряков за службу, дарили подарки. На борт парома "Сахалин-9" поднялись последние 74 моряка роты охраны и командование во главе с командиром базы.
ПМТО прекратила свое существование.
1) Контрольно-пропускной пункт
2) длинные, узкие рыбацкие лодки
3) матросы первого срока службы
4) Горюче-смазочные жидкости
5) Пункт материально-технического обеспечения
6) тайное хранилище оружия, боеприпасов и т. п
7) веревка для подъема чего-нибудь на судно | |
Автор: | mptuhin | Опубликовано: | 09.01.2015 23:59 | Просмотров: | 2864 | Рейтинг: | 0 | Комментариев: | 0 | Добавили в Избранное: | 0 |
Ваши комментарииЧтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться |
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Авторизация
Камертон
Царь Дакии,
Господень бич,
Аттила, -
Предшественник Железного Хромца,
Рождённого седым,
С кровавым сгустком
В ладони детской, -
Поводырь убийц,
Кормивший смертью с острия меча
Растерзанный и падший мир,
Работник,
Оравший твердь копьём,
Дикарь,
С петель сорвавший дверь Европы, -
Был уродец.
Большеголовый,
Щуплый, как дитя,
Он походил на карлика –
И копоть
Изрубленной мечами смуглоты
На шишковатом лбу его лежала.
Жёг взгляд его, как греческий огонь,
Рыжели волосы его, как ворох
Изломанных орлиных перьев.
Мир
В его ладони детской был, как птица,
Как воробей,
Которого вольна,
Играя, задушить рука ребёнка.
Водоворот его орды крутил
Тьму человечьих щеп,
Всю сволочь мира:
Германец – увалень,
Проныра – беглый раб,
Грек-ренегат, порочный и лукавый,
Косой монгол и вороватый скиф
Кладь громоздили на его телеги.
Костры шипели.
Женщины бранились.
В навозе дети пачкали зады.
Ослы рыдали.
На горбах верблюжьих,
Бродя, скикасало в бурдюках вино.
Косматые лошадки в тороках
Едва тащили, оступаясь, всю
Монастырей разграбленную святость.
Вонючий мул в очёсках гривы нёс
Бесценные закладки папских библий,
И по пути колол ему бока
Украденным клейнодом –
Царским скиптром
Хромой дикарь,
Свою дурную хворь
Одетым в рубища патрицианкам
Даривший снисходительно...
Орда
Шла в золоте,
На кладах почивала!
Один Аттила – голову во сне
Покоил на простой луке сидельной,
Был целомудр,
Пил только воду,
Ел
Отвар ячменный в деревянной чаше.
Он лишь один – диковинный урод –
Не понимал, как хмель врачует сердце,
Как мучит женская любовь,
Как страсть
Сухим морозом тело сотрясает.
Косматый волхв славянский говорил,
Что глядя в зеркало меча, -
Аттила
Провидит будущее,
Тайный смысл
Безмерного течения на Запад
Азийских толп...
И впрямь, Аттила знал
Свою судьбу – водителя народов.
Зажавший плоть в железном кулаке,
В поту ходивший с лейкою кровавой
Над пажитью костей и черепов,
Садовник бед, он жил для урожая,
Собрать который внукам суждено!
Кто знает – где Аттила повстречал
Прелестную парфянскую царевну?
Неведомо!
Кто знает – какова
Она была?
Бог весть.
Но посетило
Аттилу чувство,
И свила любовь
Своё гнездо в его дремучем сердце.
В бревенчатом дубовом терему
Играли свадьбу.
На столах дубовых
Дымилась снедь.
Дубовых скамей ряд
Под грузом ляжек каменных ломился.
Пыланьем факелов,
Мерцаньем плошек
Был озарён тот сумрачный чертог.
Свет ударял в сарматские щиты,
Блуждал в мечах, перекрестивших стены,
Лизал ножи...
Кабанья голова,
На пир ощерясь мёртвыми клыками,
Венчала стол,
И голуби в меду
Дразнили нежностью неизречённой!
Уже скамейки рушились,
Уже
Ребрастый пёс,
Пинаемый ногами,
Лизал блевоту с деревянных ртов
Давно бесчувственных, как брёвна, пьяниц.
Сброд пировал.
Тут колотил шута
Воловьей костью варвар низколобый,
Там хохотал, зажмурив очи, гунн,
Багроволикий и рыжебородый,
Блаженно запустивший пятерню
В копну волос свалявшихся и вшивых.
Звучала брань.
Гудели днища бубнов,
Стонали домбры.
Детским альтом пел
Седой кастрат, бежавший из капеллы.
И длился пир...
А над бесчинством пира,
Над дикой свадьбой,
Очумев в дыму,
Меж закопчённых стен чертога
Летал, на цепь посаженный, орёл –
Полуслепой, встревоженный, тяжёлый.
Он факелы горящие сшибал
Отяжелевшими в плену крылами,
И в лужах гасли уголья, шипя,
И бражников огарки обжигали,
И сброд рычал,
И тень орлиных крыл,
Как тень беды, носилась по чертогу!..
Средь буйства сборища
На грубом троне
Звездой сиял чудовищный жених.
Впервые в жизни сбросив плащ верблюжий
С широких плеч солдата, - он надел
И бронзовые серьги и железный
Венец царя.
Впервые в жизни он
У смуглой кисти застегнул широкий
Серебряный браслет
И в первый раз
Застёжек золочённые жуки
Его хитон пурпуровый пятнали.
Он кубками вливал в себя вино
И мясо жирное терзал руками.
Был потен лоб его.
С блестящих губ
Вдоль подбородка жир бараний стылый,
Белея, тёк на бороду его.
Как у совы полночной,
Округлились
Его, вином налитые глаза.
Его икота била.
Молотками
Гвоздил его железные виски
Всесильный хмель.
В текучих смерчах – чёрных
И пламенных –
Плыл перед ним чертог.
Сквозь черноту и пламя проступали
В глазах подобья шаткие вещей
И рушились в бездонные провалы.
Хмель клал его плашмя,
Хмель наливал
Железом руки,
Темнотой – глазницы,
Но с каменным упрямством дикаря,
Которым он создал себя,
Которым
В долгих битвах изводил врагов,
Дикарь борол и в этом ратоборстве:
Поверженный,
Он поднимался вновь,
Пил, хохотал, и ел, и сквернословил!
Так веселился он.
Казалось, весь
Он хочет выплеснуть себя, как чашу.
Казалось, что единым духом – всю
Он хочет выпить жизнь свою.
Казалось,
Всю мощь души,
Всю тела чистоту
Аттила хочет расточить в разгуле!
Когда ж, шатаясь,
Весь побагровев,
Весь потрясаем диким вожделеньем,
Ступил Аттила на ночной порог
Невесты сокровенного покоя, -
Не кончив песни, замолчал кастрат,
Утихли домбры,
Смолкли крики пира,
И тот порог посыпали пшеном...
Любовь!
Ты дверь, куда мы все стучим,
Путь в то гнездо, где девять кратких лун
Мы, прислонив колени к подбородку,
Блаженно ощущаем бытие,
Ещё не отягчённое сознаньем!..
Ночь шла.
Как вдруг
Из брачного чертога
К пирующим донёсся женский вопль...
Валя столы,
Гудя пчелиным роем,
Толпою свадьба ринулась туда,
Взломала дверь и замерла у входа:
Мерцал ночник.
У ложа на ковре,
Закинув голову, лежал Аттила.
Он умирал.
Икая и хрипя,
Он скрёб ковёр и поводил ногами,
Как бы отталкивая смерть.
Зрачки
Остеклкневшие свои уставя
На ком-то зримом одному ему,
Он коченел,
Мертвел и ужасался.
И если бы все полчища его,
Звеня мечами, кинулись на помощь
К нему,
И плотно б сдвинули щиты,
И копьями б его загородили, -
Раздвинув копья,
Разведя щиты,
Прошёл бы среди них его противник,
За шиворот поднял бы дикаря,
Поставил бы на страшный поединок
И поборол бы вновь...
Так он лежал,
Весь расточённый,
Весь опустошённый
И двигал шеей,
Как бы удивлён,
Что руки смерти
Крепче рук Аттилы.
Так сердца взрывчатая полнота
Разорвала воловью оболочку –
И он погиб,
И женщина была
В его пути тем камнем, о который
Споткнулась жизнь его на всём скаку!
Мерцал ночник,
И девушка в углу,
Стуча зубами,
Молча содрогалась.
Как спирт и сахар, тёк в окно рассвет,
Кричал петух.
И выпитая чаша
У ног вождя валялась на полу,
И сам он был – как выпитая чаша.
Тогда была отведена река,
Кремнистое и гальчатое русло
Обнажено лопатами, -
И в нём
Была рабами вырыта могила.
Волы в ярмах, украшенных цветами,
Торжественно везли один в другом –
Гроб золотой, серебряный и медный.
И в третьем –
Самом маленьком гробу –
Уродливый,
Немой,
Большеголовый
Покоился невиданный мертвец.
Сыграли тризну, и вождя зарыли.
Разравнивая холм,
Над ним прошли
Бесчисленные полчища азийцев,
Реку вернули в прежнее русло,
Рабов зарезали
И скрылись в степи.
И чёрная
Властительная ночь,
В оправе грубых северных созвездий,
Осела крепким
Угольным пластом,
Крылом совы простёрлась над могилой.
1933, 1940
|
|