Рассказ о вкусной и здоровой пище (на колбасный турнир АриныРР)
"О колбаса, еда студента,
Едина ты питаешь нас..."
Евгений Стромынкин
Колбаса... Колбасить... Расколбас... Тульская электричка... Сколько ассоциаций, сколько смыслов...
Мои студенческие годы пришлись на конец восьмидесятых - начало девяностых, и, честно говоря, не помню я, чтобы колбаса присутствовала в нашем рационе. Мы жили в хорошей общаге-высотке блочного типа - две комнаты и санузел. Варили куриные супчики, жарили блины и картошку, мазали хлеб вареньем, пили много чая и ели очень много овощей и рыбных консервов в томате. В большом почете были кефир и бородинский хлеб. Обедали чаще в столовой, где на второе обычно подавали котлеты или тушеное мясо.
Не могу сказать, что мы фанатели от учебы, однако возраст был такой, что думали больше о мальчиках и нарядах, чем о политической обстановке. На четвертом курсе неожиданно узнали, что у нас, оказывается, был куратор. Он объявился на одной из лекций аккурат перед референдумом о судьбе Союза и вежливо, но с нажимом, потеснив преподавателя с кафедры, стал объяснять, как правильно голосовать. Он приходил еще пару раз и после исторического голосования растворился.
Шок наступил чуть раньше, после реформы Павлова. В магазине "Диета". Раньше мы пятью рублями расплачивались за большую корзину продуктов, ту, что на колесах, теперь той же пятерки хватило бы на одну баночку бычков в томате. Посмотрев на ценники, потом друг на друга, потом на бычков, мы поставили корзину обратно и пошли в столовую.
Впрочем, продукты скоро исчезли. "Диета" стала представлять собой какой-то сюр: бесконечные белые пустые полки, слева от входа контейнер с кастрюлями, справа - с туалетной бумагой. Для чего то и другое без еды, было непонятно, но пока еще смешно.
Вообще, сейчас, когда мои подружки и я - сытые бюргерши с детьми, мужьями и квартирами, вспоминать те времена страшно. Сейчас мы знаем, то такое ЖКХ и кредиты, платная медицина и кружки, мы в большей степени одиноки и нам есть что терять. Повторись такое - будет восприниматься как крушение "Титаника". А тогда все было проще: отдал трешку за проживание и тяни до следующей стипендии. Кстати, я на свою хорошо питалась, легко покупала книги, обувь, ходила в кино, и только верхнюю одежду мне оплачивала мама. Так вот, в большой студенческой компании умереть с голоду просто не дали бы. Наши мальчики, например, изобрели следующий способ прокормиться.
Здание общежития было длинным, на этаже по двенадцать блоков с каждой стороны. Мальчики выходят из крайнего и стучат в соседний:
- Девочки, у вас пары картошин не найдется?
- Конечно, найдется. Вот, берите пять штук.
В следующий:
-Девочки, морковочкой не поделитесь?
-Держите две.
Конечно, не в каждом откроют и не в каждом поделятся, но к концу коридора суповой набор у мальчиков есть.
Тяжелее было семейным, которые с детьми. Дети студентов - это почти всегда младенцы. А младенцы требуют молока или смесей и, в отличие от нас, ни одного приема пищи пропустить не могут. В нашем блоке во второй комнате жила пара с ребенком. Его уже не кормили грудью, когда мамочка заболела какой-то особо заразной формой гриппа. Грипп, ребенок и девять метров жилой площади несовместимы, и она на две недели съехала к каким-то родственникам. А Ваня остался с дочерью и проблемой ее кормления. Рано утром, еще ночью, затемно, просыпаюсь от незнакомого звука: скребут в дверь. Подружки мои спят без задних ног, а я вся в ужасе: крысы, воры, насильники! Четыре утра, позади и впереди семинары, соображение включилось не сразу. Подхожу к двери. Оказалось, что это Ваня. Мы не знали, что его нет дома, и закрылись на задвижку, и он теперь не может войти. Ваня был на молочной кухне, занял очередь часов в одиннадцать вечера, а ближе к четырем получил заветный пакет молока. Мы потом рассматривали это молоко на свет. Не знаю, может его везде так называли, но у нас точно: "жидкость Павлова".
Когда стало ясно, что в магазинах нам ничего не светит, мы переключились на поставки из родных деревень и столовую. Это невероятно, но в начале девяностых я вылечила гастрит. Дело в том, что родители присылали нам, в основном, картошку, мед и варенье. Девчонки по утрам ели хлеб с вареньем, а я разводила себе мед теплой водой, а с собой на занятия брала вареную картошку. В столовой еда была, но не вся по карману. Почему-то стало много красной рыбы, причем по цене пяти обедов за порцию, поэтому мы ежедневно брали гречку и винегрет. В библиотеку я тайком проносила термос все с тем же теплым медом, а на ужин мы ели обычно вареный рис или вареную же картошку с жареным луком. Диета оказалась вполне благотворной для моего желудка.
Институт наш, в силу своей специфики, привлекал и сейчас привлекает не москвичей, а жителей села, поэтому жили мы дружным интернациональным коллективом. А в голодные годы особым почетом у нас пользовались студенты с Кубани, с Крайнего Севера и с Кавказа. На Кубани росли лучшие в мире помидоры "бычье сердце" и прочие вкусности. Быть приглашенным на день рождения кубанца ранней осенью - это приглашение в рай. Я такого никогда не ела ни до, ни после. Да еще под рассказ с ленцой, как у них половину урожая бульдозерами в рвы закапывают, потому что девать некуда. На Крайнем Севере и на Кавказе водятся олени и бараны, соответственно. Ну, если честно, оленем нас угостили только один раз и таким маленьким кусочком, что мне и не досталось, а вот бараны, можно сказать, поддержали в нас жизнь. Потому что, на наше счастье, мало у кого в общаге были холодильники. Щедрые чеченские отцы привозили сыновьям барашков целиком. А где их хранить без холодильника? Конечно, в каждой комнате был специальный ящичек за окном, но работал он только до марта, да и маловат для барана. Поэтому тушку резали на довольно приличные части и раздавали всему этажу.
В нашу комнату барашек попадал уже в виде плова. Добрый Салтан таким образом расплачивался за то, что мы неутомимо объясняли ему азы неорганической химии. Кроме того, он считал, что женщина не может готовить по определению и доверить ей барашка - это испортить продукт. А нам что? Пусть думает, что хочет. Плов-то отменный.
В том же году зимой общагу перестали отапливать. То есть, чуть теплую воду подавали в трубы, чтобы они не лопнули, но мерзли мы отчаянно. На ночь собирали все одеяла и пальто, заворачивались во что только можно. Откуда-то в каждой комнате взялись обогреватели, но их, понятное дело, не выдерживали электросети. Сижу в библиотеке, в двух платках и валенках, смотрю сквозь окно на громаду общаги, она огнями в черноте сияет и вдруг - хлоп! - все гаснет. Значит, еще один подключился, и не выдержала спина осла последней соломинки. Что делать? Набивались побольше народу в комнату, анекдоты травили, под гитару пели, глядишь, и не так холодно.
А плиты, между прочим, тоже все электрические. Большие в так называемой кухне и маленькие в каждой комнате. Почему-то всегда на полу стояли. Однажды мы что-то варили, и за это время трижды отключался свет. Плитка долго остывает, свет дадут, мы посмотрим - не сварилось? - дальше варим. А не получится, так хлеб с вареньем всегда есть.
Правда, за хлебом очереди с каждым днем все длиннее становились. Однажды я попала в такую очередь, которая даже не уменьшалась. Хлеб стоил в тот день девяносто восемь рублей, абсолютно у всех в руках были сотенные бумажки, а у кассирши не было ни рубля сдачи. Кому была нужна та сдача? Но кассирша не имела права на подобное милосердие. Многие, как я, стали уходить, но были и такие, кто стоял насмерть.
Но я не помню, чтобы кто-нибудь из моего ближайшего окружения роптал. За других не скажу, но мы с подружками и с приятелями не жаловались. Переписывали сочинения Ленина, радуясь, что кто-то до нас подчеркнул все нужное, называли учебник истории ВКП(б) "серой лошадью" и никогда не открывали его, зубрили что-то важное, титровали, высунув язык от усердия, растворы, бегали на лыжах, много читали, спорили, возможно ли построить коммунизм или он принципиально нежизнеспособен, пели, любили и ездили домой на каникулы. Нормальная такая студенческая жизнь.
Ну, и о колбасе. В магазинах, доступных студенту, о ней, естественно, и памяти не осталось. Но молодая мамочка, чей супруг Ваня мужественно ухаживал за годовалой дочкой целых две недели, была из Днепропетровской области, из большого села. И в этом селе делали какую-то фирменную кровяную колбасу. Однажды осенью эта колбаса была торжественно внесена в нашу комнату и помещена на стол. Тут же на запах нарисовалась большая компания, закипел чайник, начали резать хлеб. Кому не досталось места суетиться у стола, забренчал позади на гитаре. Праздник поспевал. Ну, так скажем, хорошо, что кроме колбасы, было еще много картошки и варенья. Не понравилась она почти никому. Зато тем немногим, кто ее оценил, досталось поесть от пуза.
У всего есть предел: в том числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист - в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла,
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
