Но твердо знаю: омертвелый дух никаких форм не создает; работы в области форм бесплодны; «Опыты» Брюсова, в кавычках и без кавычек, — каталог различных способов любви — без любви
- Где мой племянник? Саул? Где наш племянник? Где этот кровопивец? Я его предупредила, что мы сегодня идём на море.
Когда моя тётя, ещё достаточно молодая ,и привлекательная женщина, появлялась на пляже, это было неподражаемое действо. Тётя всегда оказывалась в центре внимания, привлекая многих своей иконописной внешностью, мощной, но достаточно стройной фигурой и громким обращением к мужу:" Саул! Проверь, какая вода сегодня в море?" Несмотря, на моё критическое по молодости лет отношение к тёте, я ей втайне симпатизировал, примиряясь с её апломбом. И эти совместные купания в выходные дни больше всего мне запомнились.
Пляж был огромный, песчаный, с восточной стороны буквально огороженный дюнами, увенчанными стройными соснами. Море в погожие дни было необычайно привлекательным, с белыми парусами яхт, белыми чайками и белыми облаками над синевой вод. Я на море мог проводить целый день, иногда забывая о еде,и, прибегая домой, ел всё подряд, выслушивая угрозы тёти, что она меня отправит в Москву, если я не буду есть нормально.
-Саул! Посмотри! Какой он худой! Кожа да кости! Он хочет, чтобы его мама решила, что мы его не кормим.
- Тётя! Всё в порядке: Я толстею на глазах, - говорил я, пытаясь надуть свой тощий живот.
Дорога от дома к морю,была одной из самых приятных в моей жизни. Нужно было идти вдоль ухоженных усадеб, которые принадлежали различным союзным ведомствам, и взору мальчишки с окраины Москвы представали различные строения оригинального архитектурного исполнения, окружённые зеленью и фундаментальными декоративными оградами. Единственной неприятностью на пути были кусты жасмина, резкий запах которого я переносил с трудом и,гремя судками, в которых я носил обеды с кухни санатория "Белоруссия", перебегал на другую сторону.
Семья моей тёти состояла из трёх человек: собственно тети, её мужа, который фактически был директором этого санатория, хотя и занимал скромную должность главбуха, со скромной зарплатой, и их маленькой и капризной дочки. Я же приезжал на лето в этот благодатный уголок Рижского взморья, местечка Болдури. Поэтому я получал обеды на троих, но, поскольку моя двоюродная сестрёнка ела очень плохо, а порции были обильные, еды нам хватало с лихвой.
Мне эти обеды, после малосытной Москвы, казались настоящими пиршествами. Супы куриные, супы-пити, бульоны с клёцками, борщи, лангеты, антрекоты, филе с грибами, блинчики с мясом, голубцы с рисом, судак отварной, соус польский и на гарнир картофель фри. Для моего худого полуголодного тела это был сплошной праздник.
На кухне меня встречали приветливо, знали, что
мой отец воевал и принимал участие в освобождении Латвии (тогда в послевоенные годы, это имело большое значение), и поэтому ко мне было особое отношение. Без сладкого, по крайне мере, не отпускали.
Помимо вкусных обедов, были и вкусные ужины. Но для меня ужины превращались порой в тяжёлые испытания, накрывали на просторной веранде. За большим столом собиралась не только наша семья(присутствие моё было обязательным,) но и близкие друзья. Во время ужина начинались разговоры, нередко носившие явно антисоветский характер. В ходе очередной дискуссии, в которой тётя и дядя принимали самоё активное участие, тётя как бы ненароком подсказывала мне, как правильно пользоваться ножом и вилкой.
Но я рос, и в следующие приезды меня интересовала не только кухня появились и другие интересы. Наступила пора юности.
Напротив нашего дома, через дорогу, располагалась богатая усадьба с двухэтажной постройкой. окружённая пышной зеленью деревьев и кустарника. А перед домом, в центре большой клумбы, росла белая персидская сирень.
Дорога к морю вела мимо этой усадьбы, которую занимал, наезжая по выходным, какой-то латвийский министр. Его дочка летом жила постоянно. Из окна моей комнаты я за ней часто наблюдал, а проходя мимо, старался привлечь её внимание. Вначале она делала вид, что не замечает меня, но вскоре стала подбегать к ограде, и мы подолгу с ней разговаривали. Рядом с ней сидела огромная овчарка, которая грозно рычала, если я пытался через ограду схватить девушку за руку, но постепенно привыкла, мирно засыпая на солнцепёке. Девушку звали Ирма, она хорошо говорила по-русски, раньше они жили в Куйбышеве, и узнав о том, что я из Москвы, она задавала мне о ней много вопросов. Мне она очень нравилась и казалась совершенно неземной. Была изящна, тонка и воздушна. Я ни до, ни после не встречал подобной. Со мной она была разговорчива, всегда глядела мне в глаза, что говорило о её хорошем воспитании, но вместе с тем я понимал, что во мне она видит мальчишку с улицы. Мне казалось. что ей это нравилось. Но на мои предложения сходить искупаться она качала головой и дальше ограды не шла. Я сердился и уходил. Но однажды она вдруг согласилась, с условием, чтобы я её ждал в стороне от усадьбы. Когда она появилась, у меня перехватило дыхание, она была так хороша, что я подумал: она просто пройдёт мимо, на кой чёрт я ей сдался. Но Ирма, весело улыбаясь, подощла ко мне, взяла меня за руку, проговорив с приятным латышским акцентом:"Ну, пошли купаться, московский хулиган". На пляже мы пробыли с ней полдня, она познакомилась с моим товарищами, весело играя в волейбол, привлекая также внимание и пляжных ловеласов, а её купальный костюм вызывал зависть местных модниц. Но к обеду она подошла ко мне, и я, взяв её за руку, с победоносным видом, повёл Ирму через дюны домой.
Но счастье длилось недолго. О наших встречах узнал её отец. Завидев мня рядом с ней, он грозно что-то сказал по-латышски. Ирма выпустила мою руку и молча, не сказав ни слова, прошла в ворота усадьбы. Он с ненавистью взглянул на меня, но я был закалённым парнем и ответил ему таким же взглядом. Плевать я хотел на его сословное превосходство.
С тех пор я её не видел. Её увезли. Прошла неделя, вторая... И я отомстил министру на всю катушку.
Утром в усадьбе был переполох. От персидской сирени не осталось ни кустика,ни ветки. Холуи бегали по парку, делая вид, что они что-то ищут.
Мне исполнилось девятнадцать. Осенью меня призвали на Северный флот, и с тех пор тётю и её семью я не видел.
Однажды в Москве я шёл со своим другом по Измайловскому парку. И вдруг меня остановил резкий запах. "Слушай,- обратился я к товарищу, -этот запах мне знаком с детства, это жасмин!" Я вспомнил Рижское взморье, уютный дом в Болдури и крупную, яркую, амбициозную тётю.
На все мои письма и запросы ответ был один:"Адресат выбыл в неизвестном направлении".
Пошло много лет:сорок восемь.
Я уже десять лет жил в Израйле, под Хайфой. Находясь в Москве с печальным визитом, в связи со смертью мамы, я узнал адрес тёти. Оказалось, что она уже много лет живёт в Хайфе. Вернувшись в Израиль, я тут же с замирающем сердцем позвонил по полученному телефону.
-Здравствуйте!- ответил я на женский голос.-Скажите,это Фаина?
- Да Фаина.
- Фаина Ароновна Мазина?
-Да.
- С вами говорит ваш племянник Роман Койфман.
- Роман! Саул!Саул! Это Рома. Ты меня слышишь? Это звонит Рома. Наш племянник. Он нашёлся!
