Миры моей бабушки (Гл.7. Мир вещей. Ода старой одежде.)
При жизни моих бабушки и дедушки, выражения «дресс-код» в нашей среде ещё не было. Как и куда одеваться чаще всего решал сам человек. Правда, сказывалось влияние социальной группы и, зачастую, профессии. А они оба были учителями. Работники школы получали вполне терпимые зарплаты, не то, что сейчас. На эти деньги можно было жить, ездить по стране, откладывать на сберкнижку, и можно было рассчитывать на хорошие пенсии. Зарплат их я не помню, а по старости они получали девяносто рублей - бабушка, и сто тридцать два рубля - дед. Поэтому, после войны, когда жизнь стала налаживаться, они могли добротно и со вкусом одеваться.
Я ничего не понимаю в моде. Это явление для меня на уровне «нравится» - «не нравится». Но, благодаря жизни с двумя людьми преклонных лет, я помню старые ткани и на вид, и на ощупь. И могу оценить их качество. Очень хочется сказать: «Сейчас таких не делают». Но боюсь попасть в неловкое положение. А вдруг, всё же есть где-то до сих пор производство. Но я ничего подобного тем материям не встречаю. Может, не в те магазины хожу?
Конечно, первыми меня сражали названия. Бостон. Габардин. Панбархат. Креп. Креп-сатин. Креп-жаржет. Крепдешин. Атлас с рисунком. Муар шелковый. Пике. Репс. Трогательное дедушкино слово «сарпинка». Крученный шелк. А сколько других, забытых мной!
Бостоновый мужской костюм. В музыкальном смысле сравнить можно только с гимном! Цвета тёмные, других не помню. Может просто не встречала. По фигуре, при хорошем портном, ложились, как влитые. Мужчины выглядели в них респектабельно, подтянуто, аккуратно. Крой тоже мне очень нравился. Детали основательные, никакой мелочёвки. Уж воротник - то воротник. Уж если двубортный - то сидит, как мундир на царском генерале. И плечевая зона шилась так, что все казались плечистыми богатырями. Не помню, чтобы под локтями, или под коленями образовывались бы жалкие складочки, материал этому совершенно не способствовал. После правильной утюжки выглядели, как только из витрины.
Мы с бабушкой любовались дедом, когда, приодевшись, он отбывал на партсобрание или по другим делам, требующим представительности. Что уж там говорить - хорош был, строг и импозантен до поздней старости. Такая одежда. А носилось это добро десятилетиями! Такое качество.
Габардиновые плащи. Это вообще песня! Пожалуй, это вальс. Из шелковистого на ощупь, плотного, пластичного материала, можно было шить и строгие мужские, и изумительно женственные женские верхние одежды. В габардинах спектр цветов был побольше, чем в бостонах. От жемчужно-серого до чёрного. От кремового до коричневого, были и зелёные, и синие. Никакого сопливого блеска, матовое, приглушённое, очень сдержанное отсвечивание, приглашающее вглядеться и любоваться богатством качества.
Такую ткань хотелось гладить ладонями, они плыли по ней, ни за что цепляясь, плавно, но не скользя. Помню мужские плащи «реглан» и другие, более мужественного «звучания», с широкими военными отворотами воротников.
Дамские габардиновые верхние вещи шились затейливо, сильно в талию, с несколькими парами вытачек, с расширенным длинным низом. Они превращали женский силуэт в статуэтку. Благодаря качеству ткани колокол подола не провисал, а струился мягкими складками. С ними часто носили что-то вроде современных ботильонов. Или чёрные высокие резиновые ботики, на пуговках-кнопках и с полым высоким каблуком. Это чтобы хорошие туфельки не пачкать на грязных улицах. Каблучок туфли входил в полость каблука бота, очень удобно.
У моей мамы в начале шестидесятых были чёрные замшевые ботильончики. На высоком каблучке, с центральным от носочка до лодыжки шовчиком, красиво расходящимся буквой V, с кожаным лаковым шнурком бантиком в самом уголке этой буквы. Мама их почему-то не носила, они валялись внизу стенного шкафа. Время от времени я примеряла эту красоту на свою ногу. Всё ждала, когда станут впору, мечтала. Но поносить их так и не удалось. За одно лето мои стопы так выросли, что мигом перемахнули мамин размер.
К этим плащам и ботильонам очень шли аккуратные дамские шляпки, небольшие, округло-выпуклые, часто украшенные вуалетками, вуальками "с мушкой"(это когда в месте пересечений клеточек вуалевой сетки сидели мелкие выпуклые точечки - "мушки"). Чаще всего такие шапочки-шляпочки делались из нежного, шелковистого на ощупь, тоненького фетра. В комплект к таким сказочным головным уборам добавлялись нежные полупрозрачные шарфики пастельных цветов. А ещё милые дамы пятидесятых-шестидесятых годов пользовались перчатками, и осенними, и летними. В моде тогда были короткие образцы, так как только такие и помню. Особенно мне нравились перчатки состоящие из двух частей - из кожи и плотного гипюра. Верхняя(тыльная) сторона ладони была одета в кружево, а внутренняя в лайковую шелковистую кожу. Красиво! Очень женственно - с одной стороны тайна, а с другой - её разгадка. Летние перчатки были или сетчатые, что сражало меня наповал, или шероховато-гипюровыми.
Как-то, в восьмидесятых, увидела я на витрине ателье ткань с биркой «Бостон». Потрогала, погладила. Не то! Это выглядело, как незаконнорожденное дитя аристократа - и похоже, и имя фамильное, а что-то не то. Бастард.
С исчезновением качественных тканей, почти исчезло из нашего оборота слово «перелицовка». А бабушкины знакомые портнихи, охотно брались за такое дело. Перелицовывать бостон и габардин, имело полный смысл, так как и обратная сторона ткани выглядела прекрасно. От очень долгой носки ткань, конечно, тратилась, тускнела. И тогда костюм или плащ, который был в ходу десять, или более лет пороли по швам, стирали куски, хорошенько отпаривали при глажке с обратной стороны, и смотрели, что можно сделать. А сделать можно было новую вещь. И только придирчивые знатоки видели, что ткань пошла на второй, а бывало и на третий, срок службы.
Именно так мне была сшита «тройка», вошедшая в моду в конце шестидесятых годов. Из старого дедова костюма, путем перелицовки и выкраивания получился двубортный жакет мундирного типа, с металлическими пуговицами, погончиками, накладными, фигурно простроченными карманами - чудо, что за вещь. К нему - юбка с фасонным врезным мыском подола. Мысок был деталью красивой, редкой, но вынужденной, иначе не выкроились бы ещё и узкие брючки. Получилась «тройка» только потому, что заботливыми бабушкиными руками был отложен кусок, оставшийся при шитье ещё дедова костюма. Я очень долго, попеременно носила этот жакет-мундирчик, то с юбочкой, то с брюками. Горя и хлопот с этим нарядом не знала, надо было, лишь хорошо проглаживать вещи через влажную тряпку, и они до конца казались очень приличными.
На таких тканях при носке не образовывалось катышков, махристых затяжек, не выскакивали петли. Ласы на них появлялись только при неправильной, ленивой глажке.
А креп-сатины! Лицевая сторона приятно шероховатая, мягкая, шелковистая, а изнаночная атласного, очень сдержанного, сияния. Какие прелестные платья шили, комбинируя из обеих сторон.
У бабушки было черное креп-сатиновое платье. Учительское. Она ходила в нём на уроки. Матовое, рукав три четверти с отворотом, под горлом, в вырезе, широкая вставка из застроченных узких складок-плиссе атласной изнанки материи. Платье украшалось брошью. Выигрышней всего смотрелась белая на черном основании костяная камея с женской головкой, или перламутровый контур водяного цветка. То ли лотос, то ли лилия, а может и кувшинка.
Ещё у бабушки для уроков было тёмно-вишнёвое платье «английской шерсти». Не знаю, насчёт «английской», но выглядело оно очень достойно. Это платье часто дополнялось прекрасными, нескольких видов, «германскими» белыми, шелкового репса воротничками с гипюровой отделкой. Их притащил бабушке из Германии, работавший там старший сын Андрей.
Сколько помню бабушку в школе, столько помню и четыре её платья. Им сносу не было. Чёрное, тёмно-вишнёвое, коричневое и бутылочно-зелёное. На коричневом платье бабушка носила золотую, тонкой изогнутой ленточкой, брошь с тремя дымчатыми топазами. Изящества вещица была настоящего. А происхождение имела из приданного дедушкиной матери. Добавлялись к этому платью и воротнички. Зелёное, плотного гладкого материала, было больше похожее по стилю на плащ, а по материи на габардин, и оттенялось как плащ – лимонным прозрачным шарфиком. Шарфик до сих пор лежит у меня, иногда я его достаю из коробки. Как называется его ткань не знаю. Он мягкий и не топорщится, лежит очень нежно, а все подобные современные вещи обычно жесткие, колюче-цепучие, да ещё и разрядами бьются.
Был у бабушки и тяжёлый длинный атласный халат. Она одевала его после ванны. Тёмно синий, цветом в ночь, с белыми, голубоватыми и розоватыми цветами. На ощупь атлас был очень плотным. Что-то подобное, стало продаваться сейчас на разномастных «черкизонах». Но подойдёшь поближе, потрогаешь, приглядишься, и поймёшь - никакого сравнения. Жидкие, полы не спадают складками, а морщатся и ёжатся, шёлк колючий, ломкий. Ладонью ведёшь, ткань цепляется и трещит. Такое лишь молодёжь, по величине здоровья, себя не жалеющая, может носить.
- Запомни, Ира, новой одежды не бывает без старой. Что бы у тебя была новая юбка, надо, что бы была и постарее. Тогда сохранишь дольше.
В детстве я этого не понимала. Хотелось всегда ходить «новенькой», хотелось немедленно стащить с себя старое, раскрутить над головой, и, с криком: «В тряпки!» - выкинуть в ветошь. И только в Ростове, в своём молодом замужестве, выносившись до полунищеты, я, с ужасом разглядывая последнюю юбку, шила, подштопывала, чтобы хоть как-то продлить ей жизнь. И главной мечтой у меня временно стало обладание двумя юбками, «новой и постарее».
А что было делать? Высшего образования на тот момент у меня ещё не было. Работала я в конструкторском бюро на смешной должности «ученик чертёжник», получала шестьдесят рублей, тридцать в аванс, тридцать в получку. Муж Михаил после мореходки, в том же КБ имел больше – девяносто. Вот и жили «по деньгам».
У бабушки были даже фильдеперсовые и фильдекосовые чулки, по тем временам уже редкость и ретро. Шёлковые на ощупь, телесного цвета, они очень хорошо держали ногу, делали её изящной. С каких времён они хранились, не знаю. Даже я походила в них в старших классах школы.
Что ещё?
Летние шляпки из итальянской соломки, с чёрными в одной, и коричневыми в другой бархотками. Эти бархотки так красиво оттеняли золотистые, плетёные сложные сферы, то выныривая на поверхность шапочки, то прячась и появляясь уже плоским бантиком.
Китайский веер из сандалового сладко пахнущего дерева и летний китайский зонтик, весь из тонких планочек и разрисованного шёлка. Разберёшь и откроешь – сплошной шелк, соберёшь и закроешь – сплошные полоски бамбука. Забавные, прямо руки чешутся повозиться с ними!
Котиковый черный меховой берет и черная же «таблетка», не такая мелкая, как современные, а повыше. И то и другое носилось или самостоятельно, или с белой оренбургской «паутинкой». Тонкий платок, весь из вязаного на спицах ажура, умеренно распушенный, добавлялся к шапочкам в холода. Его можно было одевать как поверх головного убора, так и под него. В Орске тех лет и то и другое называлось «под барыню». Так, по крайней мере, называла этот стиль бабушка. Что сказать, при наличии шеи и небольшом навыке, получалось очень красиво.
Летние платья. Сплошное страстное танго. Торжество крепдешина. Цветы и букеты. Листья и овалы. Цвет лета - яркость и пестрота. Цвет весны - понежнее. Цвет осени - бежевый с коричневым. Воланы, рюши, сборочки...
Платья изо льна, с вышивкой болгарским крестиком. Невероятно красивые на строгих спортивных модницах. Костюмы из шелкового репса. Блузы и панамки из пике.
Панбархат бабушка носить не решалась. В шкафу долго лежал кусок. Синий, шелковый, полупрозрачный, по нему бархатные, прихотливо раскиданные цветы, то ли розы, то ли астры. Я забиралась руками в шкаф, воровливо гладила «Панбархата» ладонью, как котёнка, было ласково от ворсистых цветов и шероховато от поля. Пару раз, маленькой, навёртывала его на себя перед зеркалом. Потом он куда-то пропал. Наверное, бабушка подарила его более уверенной в себе леди. Ну и правильно. Ни её, ни себя я в таком платье не представляла. Но красивый был, чертяка Панбархат, пусть бы просто лежал.
Угнетали меня только зимние драпы и сукна. Даже при моей любви к основательности, они были настолько монументальны, что я понимала - если когда-нибудь бабушка с дедушкой надумают шить мне зимнее пальто, оно непременно долежит и до моей внучки. Слава Богу, обходилось. Жила я в Орске не постоянно, поэтому зимнее приспосабливалось, бралось у родственников, выросших из него.
Правда, тонкий суконный платок у меня всё-таки появился. Бабушка подарила. Зелёненький, с бахромой, вытрепанной из материи самого платка. Я подкладывала под него маленькую фланелевую пелёнку, для тепла, скрепляла у подбородка брошкой, получалась матрёшка. Мне нравилось. Если платок надоедал, брала у деда коричневую, плотной скрипучей кожи ушанку, подбитую бело-бежевым бараньим мехом. Очень хорошо. Тепло. Надёжно. Уши наверх, уши завязать, уши заломить по бокам. Здорово. Настоящий трансформер.
По невеликим деньгам и из практичности очень ценились моими стариками два меха. Мутон и каракуль. Носились долго, вида не теряли, грели неплохо, особенно первый. Мутон - хорошо выделанная овчинка. Шубки шились в основном чёрные и золотисто-коричневые, один раз я видела даже белую. Бабушка полжизни мечтала купить эту красоту - себе чёрную, а мне коричневую. А каракуль, чёрный, серебристо-серый и рыжевато-шоколадный, на их пальто был. Дед в основном любил тёмные цвета, а супруге, к новому зимнему покупал шкурки на воротник и манжеты посветлее и понаряднее.
Так мне всё это помнится. Может быть, я где-то была неточна и субъективна. Но это просто мои детские, подростковые и юношеские ощущения от вещей и тканей тех времён. Я совсем не специалист, скорее идеалистка и созерцательница.
