Жила на одном широком подоконнике Фиалка. Огромное окно, свежий воздух, красивый вид. Отличный был у неё дом. Всегда чисто, днём светло, ночью темно. А как же иначе, ночью все фиалки спят. Вроде бы всё замечательно, но почему-то Фиалка очень скучала. Она смотрела на город, который видела из своего большого окна. Город был красивый, тоже чистый и светлый. И не только днём светлый, но и ночью, потому что тьму исправно разгоняли яркие шары. Они светили на улицы, на дома, на деревья и кусты. Город никогда не спал, иногда Фиалка тоже не спала и наблюдала за его жизнью (хотя все приличные фиалки должны ночью спать). Он был совершенно другой в волшебных кругах света. А днём крыши блестели от Солнца, и когда они были мокрые, то солнечные зайчики носились по конькам, шпилям и водосточным трубам. Фиалка завидовала зайчикам – они свободны, и хоть появлялись только после дождей, но у них было столько мест для беготни и игр в салочки и догонялки! А она была одна-одинёшенька на своём красивом широком подоконнике. Нет, она не жаловалась, но очень хотелось с кем-то поговорить…
Однажды Фиалка задумчиво наблюдала за весёлой погоней солнечных зайцев. Часто приходилось зажмуриваться, потому что они, когда разыграются, так и слепят всех своей яркой шёрсткой. Фиалка отвернулась, поморгала, но одна блёстка почему-то не исчезла, а продолжала переливаться разными цветами. Фиалка присмотрелась и поняла, что это Зёрнышко. «Наверное, солнечное», – подумала Фиалка. Она весь день наблюдала за тем, как оно мягко и приятно светит. До самой темноты смотрела Фиалка на Зёрнышко. Вот сюрприз, в темноте оно светилось ярче. «Наверное, это кажется, из-за того, что вокруг темно. Ну, и ладно, какое оно красивое», – Фиалка наблюдала за Зёрнышком долго-долго… А когда она открыла глаза, оказалось, что уже позднее утро, вовсю жарит Солнце и Зёрнышка почти не видно. Оно побледнело и сморщилось… «Ах, ты кроха!» – Воскликнула Фиалка и оглянулась в поисках кувшинчика с водой. Он всегда стоял рядом с ней. Фиалка обильно полила заморыша. Когда ей было плохо, то всегда спасала вода. Она не знала других способов. Целый день она переживала и с беспокойством наблюдала за своим подопечным. Оно слабо-слабо помаргивало. Всю ночь Фиалка не сомкнула глаз (так ей показалось). Но когда она открыла глаза, то снова светило Солнце. А где же Зёрнышко?! Вроде бы немного подросло. По крайней мере, оно продолжало светиться, правда, в ярком солнечном свете это было почти незаметно. Фиалка снова обильно полила Зёрнышко, и весь день наблюдала за ним. Оно, казалось, было ей благодарно. Ну, ей так хотелось думать…
Фиалке стало не до скуки. Она каждый день поливала Зёрнышко (а оно, не поверите, росло и росло), справлялась о его здоровье, разговаривала с ним, на ночь пела колыбельные песни и рассказывала сказки. Зёрнышко счастливо светилось и продолжало увеличиваться. Довольная Фиалка нашла цель в своей жизни, и у неё появился друг – Солнечное Зёрнышко, которое было уже больше самой Фиалки, и всё продолжало увеличиваться с каждым днём. Как же стало интересно жить, дни и ночи приобрели глубокий смысл…
А Зёрнышко увеличивалось, если сначала оно было похоже на узкий древний серп для срезания травы, то потом этот серп становился толще, он превратился в половинку круга, затем в неровный круг и, наконец, однажды Зёрнышко стало огромным кругом, светящим мягким желтоватым светом. Очень похоже на те фонари, которые Фиалка видела из своего окна, только очень большим и намного ближе, буквально рядом на подоконнике…
- Ух, какая красота! – Воскликнула Фиалка.
- Где красота? – Донеслось со стороны светящегося круга.
- Ой! Кто это, это ты? Ты умеешь говорить?!
- Да, ты так много со мной разговаривала, что я выучил язык.
- Ты – красота. Такая, огромная, светящаяся…
- Я – он.
- Что?
- Ну, я не «она», а «он». В общем, я осколок Солнца, который один из солнечных зайцев случайно отбил от его краешка. Хулиганы они, непоседы, всё время что-то откалывают или отбивают. Солнце – это он (а не оно, как у вас учат в школах), ну, и я тоже «он». Зови меня Месяц.
- Хорошо, Месяц.
- Спасибо тебе, милая Фиалка, ты спасла меня. Твои доброта, внимание и любовь не дали мне исчезнуть, возродили. Я тогда чуть было не потух, когда ты меня обнаружила, и исчез бы навсегда, если бы не твоя забота. Ты меня вылечила и отпоила водой из твоего волшебного кувшинчика.
- Этот кувшин всегда меня спасает. Поэтому я всегда держу в нём чистую воду. И он всегда рядом со мной.
-Ещё раз благодарю тебя, замечательная Фиалка. Теперь я могу говорить с тобой, нам друг с другом не будет скучно…
……………..
Так у Фиалки появился отличный друг. Иногда она забывала его поливать, и он уменьшался вновь до размеров маленького осколка. Но она снова брала свой волшебный кувшинчик – и Месяц вырастал до огромного яркого фонаря, который заглядывал в окно Фиалке, ночью становилось светло, как днём, это было немножко неудобно, потому что мешало спать, но со временем она привыкла. Ведь хороший друг – это намного больше, чем какое-то неудобство от его света.
Той ночью позвонили невпопад.
Я спал, как ствол, а сын, как малый веник,
И только сердце разом – на попа,
Как пред войной или утерей денег.
Мы с сыном живы, как на небесах.
Не знаем дней, не помним о часах,
Не водим баб, не осуждаем власти,
Беседуем неспешно, по мужски,
Включаем телевизор от тоски,
Гостей не ждем и уплетаем сласти.
Глухая ночь, невнятные дела.
Темно дышать, хоть лампочка цела,
Душа блажит, и томно ей, и тошно.
Смотрю в глазок, а там белым-бела
Стоит она, кого там нету точно,
Поскольку третий год, как умерла.
Глядит – не вижу. Говорит – а я
Оглох, не разбираю ничего –
Сам хоронил! Сам провожал до ямы!
Хотел и сам остаться в яме той,
Сам бросил горсть, сам укрывал плитой,
Сам резал вены, сам заштопал шрамы.
И вот она пришла к себе домой.
Ночь нежная, как сыр в слезах и дырах,
И знаю, что жена – в земле сырой,
А все-таки дивлюсь, как на подарок.
Припомнил все, что бабки говорят:
Мол, впустишь, – и с когтями налетят,
Перекрестись – рассыплется, как пудра.
Дрожу, как лес, шарахаюсь, как зверь,
Но – что ж теперь? – нашариваю дверь,
И открываю, и за дверью утро.
В чужой обувке, в мамином платке,
Чуть волосы длинней, чуть щеки впали,
Без зонтика, без сумки, налегке,
Да помнится, без них и отпевали.
И улыбается, как Божий день.
А руки-то замерзли, ну надень,
И куртку ей сую, какая ближе,
Наш сын бормочет, думая во сне,
А тут – она: то к двери, то к стене,
То вижу я ее, а то не вижу,
То вижу: вот. Тихонечко, как встарь,
Сидим на кухне, чайник выкипает,
А сердце озирается, как тварь,
Когда ее на рынке покупают.
Туда-сюда, на край и на краю,
Сперва "она", потом – "не узнаю",
Сперва "оно", потом – "сейчас завою".
Она-оно и впрямь, как не своя,
Попросишь: "ты?", – ответит глухо: "я",
И вновь сидит, как ватник с головою.
Я плед принес, я переставил стул.
(– Как там, темно? Тепло? Неволя? Воля?)
Я к сыну заглянул и подоткнул.
(– Спроси о нем, о мне, о тяжело ли?)
Она молчит, и волосы в пыли,
Как будто под землей на край земли
Все шла и шла, и вышла, где попало.
И сидя спит, дыша и не дыша.
И я при ней, реша и не реша,
Хочу ли я, чтобы она пропала.
И – не пропала, хоть перекрестил.
Слегка осела. Малость потемнела.
Чуть простонала от утраты сил.
А может, просто руку потянула.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где она за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Она ему намажет бутерброд.
И это – счастье, мы его и чаем.
А я ведь помню, как оно – оно,
Когда полгода, как похоронили,
И как себя положишь под окно
И там лежишь обмылком карамели.
Как учишься вставать топ-топ без тапок.
Как регулировать сердечный топот.
Как ставить суп. Как – видишь? – не курить.
Как замечать, что на рубашке пятна,
И обращать рыдания обратно,
К источнику, и воду перекрыть.
Как засыпать душой, как порошком,
Недавнее безоблачное фото, –
УмнУю куклу с розовым брюшком,
Улыбку без отчетливого фона,
Два глаза, уверяющие: "друг".
Смешное платье. Очертанья рук.
Грядущее – последнюю надежду,
Ту, будущую женщину, в раю
Ходящую, твою и не твою,
В посмертную одетую одежду.
– Как добиралась? Долго ли ждала?
Как дом нашла? Как вспоминала номер?
Замерзла? Где очнулась? Как дела?
(Весь свет включен, как будто кто-то помер.)
Поспи еще немного, полчаса.
Напра-нале шаги и голоса,
Соседи, как под радио, проснулись,
И странно мне – еще совсем темно,
Но чудно знать: как выглянешь в окно –
Весь двор в огнях, как будто в с е вернулись.
Все мамы-папы, жены-дочеря,
Пугая новым, радуя знакомым,
Воскресли и вернулись вечерять,
И засветло являются знакомым.
Из крематорской пыли номерной,
Со всех погостов памяти земной,
Из мглы пустынь, из сердцевины вьюги, –
Одолевают внешнюю тюрьму,
Переплывают внутреннюю тьму
И заново нуждаются друг в друге.
Еще немного, и проснется сын.
Захочет молока и колбасы,
Пройдет на кухню, где сидим за чаем.
Откроет дверь. Потом откроет рот.
Жена ему намажет бутерброд.
И это – счастье, а его и чаем.
– Бежала шла бежала впереди
Качнулся свет как лезвие в груди
Еще сильней бежала шла устала
Лежала на земле обратно шла
На нет сошла бы и совсем ушла
Да утро наступило и настало.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
