«- Писать ли мне?
- Если спрашиваете, то нет!»
- М Веллер
I
Что такое писатель? Это человек - а/ которого понять труднее, чем остальных; б/ который считает это непонимание своим, а не вашим недостатком; в/ который готов выкричать из себя душу, чтобы вынуть вашу и г/ которому написать об этом труднее, чем вам.
Семья писателя - это один любимый писатель и несколько любимых читателей.
Жена писателя - это женщина, которая узнает о его любви к себе из его книг.
Книги и дети писателя - это его дети и книги.
Для писателя его книга - это машина времени, с помощью которой он стремится убежать от бытия и избежать небытия.
Друзья писателя - это люди, которые не понимают его лучше других.
Ум писателя - это церебральная мышечная масса, наращиваемая регулярными отжатиями от энциклопедий и марафонским убеганием от повседневности; это радостное помешательство на почве бумагомарания; это безумное дуракаваляние, предохраняющее от коллективного сумасшествия.
Писательский взгляд на мир - это легкий сквознячок из окна, в которое он думает, это летящая ему навстречу и упирающаяся в лоб, Вечность; это, когда 2 х 2 равно Откровению, а конец света, Апокалипсис, – всего лишь вопрос погоды.
Писательское счастье – это быть счастливым, а не писать о счастье.
Жизнь писателя - разгадка, которую он себе задает ежедневно в письменном виде.
Смерть писателя - это его каждая никем не прочитанная книга.
Перед писателем надо склонить голову, потому что его рабочим столом является Вселенная, а между пыльной поверхностью монитора и его лбом всегда сияет вольтова дуга фантазии.
Он не воспринимает обид и критики и его нельзя в этом винить, потому что не он пишет книгу, но книга пишет его. Ему не надо завидовать, ибо не он имеет слово, но Слово имеет его. Выпасть из контекста для него страшнее, чем выпасть из жизни. Его постулат – «Я имею право. Право не имеет меня»
«Перед проблемой писательского творчества психоанализ слагает оружие» - Зигмунд Фрейд Участь писателя – всегда находиться под впечатлением, которое его книга не произвела на читателей.
«…отдавайте писарю писарево…» - уточненный Матфей, 22, -21 Ругайте его, он будет соглашаться с вами и расцветать. Хвалите, - он будет сопротивляться и расти. Понимайте его и помните, что прелюбодейство с талантом писателя, опасно для жизни и первого и второго, ибо одна из заповедей второго – «Не любий!»
Он неудобен, раздражителен до хамства, и может быть тошнотворно нудным, но к нему всегда тянет поговорить, послушать, разделить. По нему скучают даже мужчины, не говоря уже о женщинах, обнаруживающих после общения с ним, что нет ничего более сексуального, чем интеллект.
Он – тиран домочадцев и подкаблучник Музы. Он холоден с близкими, но согревает мировое пространство на костре воображения. Шорохи его души слышны даже глухим.
Он эклектичен и разбросан, но его хаотичность – это лишь оболочка его целеустремленности и жесткой запрограммированности. Он рассеян и узконаправлен одновременно.
Он прекрасно понимает, что его мнение и его правота – не абсолют, но все равно всегда требует этому подтверждения.
Любое для него – лишь поставщик материала. Он специалист без специальности и может извлечь сюжет даже из вашего горя. Он - наркоман, способный поймать кайф даже на помойке и отыскать гениальную рифму в промежности, и с этим нужно смириться, потому что потом он напомнит о памяти, позволит ощутить его разумом и понять его сердцем. Став землей, он оставит в наследство не только печаль, но и радость. Он видит, а мы видим, как видит он.
Он истребитель каверн, наполнитель вакуума, который до него пустотой не казался. Он мифоложец, вызывающий сущности из небытия и воскрешающий их дыханием своего воображения.
При всей своей полиморфности и полигамности, он божественно, вселенски одинок, и именно поэтому ощущает свое ежеминутное ничтожество.
И при этом писательский аутизм гласит, - других писателей не существует! Он их не замечает в упор. И на вопрос – «Ваши любимые писатели?» – отвечает – «Нас мало!»
Он лукавый, двоедушный, двусмысленный ловкач – трикстер. Логофил, вербоман, орфогофрен, обнаруживший однажды, что можеть делать с языком, что угодно. Маниакально пристрастившийся к словесным раритетам, жадный, агрессивный, властный, корыстолюбивый, литературный наркоман-йеху, склонный к собирательству, коллекционированию языковых единиц, созданию лингвистических кунсткамер и просто новых слов.
Он не прощает никому, (теледиктору, жене, президенту, уборщице, друзьям, журналистам, продавцам), ни одного корявого слова или выражения, однако сам их сочиняет и гордится этим. Придуманные специально «неоправильности», он считает своим достижением. Несвоевременная запятая замедляет его жизнь, а неуместная точка и вовсе может ее остановить, но он сам изобретает новые знаки препинания и инсталлирует их посреди слова или поперек дыхания.
Он червь, жиреющий на книжной пыли и мертвых мыслях.
Он не герой, спасающий миры, но бог, создающий их по своему образу и подобию.
II
«Писатель - Я писатель!
Читатель - А, по-моему, ты говно! –
Писатель стоит несколько минут,
потрясенный этой новой идеей, и
падает замертво. Его выносят»
- Даниил Хармс, "Четыре иллюстрации
того, как новая идея огорошивает человека,
к ней не подготовленного"
«Я люблю запах чернил, как пьяница - вино. И один вид чистой бумаги приводит меня в восторг»
- Шервуд Андерсон.
Однажды до тебя доходит, - ты – единственный шанс для твоей мысли.
Обливаясь потом, слезами, кровью души ты начинаешь строчить послание миру, пытаясь добавить свою толику в бездонную копилку вселенского разума, выложить свою неудержимо распухающую кашу на ноосферное мегаблюдо.
Однако, «издать книгу стихов – все равно, что уронить лепесток розы в Гранд Каньон и ждать эха» – Дон Маркес. Поэтому каждый раз, отпуская книжку на волю, ты испытываешь ощущение человека, сунувшего руку в черную дыру неизвестности. Не знаешь, чего ожидать. Либо ее благодарно пожмут, предварительно робко лизнув, либо оттяпают по самый локоть. Но хуже всего, если рука виснет в равнодушной пустоте, и ее надо вынимать, шевеля разочарованными пальцами.
И еще долго тебя будет мучить вопрос, - гордый слагатель ты или самозваный серый мышук, подбирающий крошки около чужих тарелок? Подмастерье в швальне Господа Бога или рядовой частник-предприниматель, которому нравится ткать мережу текста, вышивать по канве? Седой любомудрый волхв или восторженный малец, бегающий по кромке прибоя, изредка находящий выброшенные универсумом, то ли из милосердия, то ли издевательски, красивый камешек, который можно запустить обратно и «напечь» собственных блинов, или диковинную раковину, которую можно приложить к уху и услышать голос Бога?!
И все это - на фоне ощущения себя дилетантом. Дилетантом широкого профиля. Ощущения, дарящего сияющие преимущества. Например, неограниченное чувство свободы. Ну, что взять с дурачка?! Ему никто ничего не давал, он ни перед кем не должен отчитываться, никому не должен процента. Можно выдумывать, что и как душе угодно, городить вопросы ребром и инсталлировать то, что из них получается, посредине слова и поперек горла.
И все это – на фоне понимания, что ты умнее бумаги, на которой напечатаны твои мысли, которые умнее тебя.
Или, например, такая чепуха, - что указывать на своей визитке, после имени. Ну, в самом деле, не марать же,– «ПИСАТЕЛЬ»! Позерство, местечковый маньеризм и выпендреж. Потому, когда спрашивают о профессии или чем занимаешься, ты, стремясь избежать налета гривуазности, неудобь сказуемости, в большом замешательстве, делаешь этак плечиком и комковато извиняешься – "Да, ничего особенного, оскорбляю бумагу иногда!"
Искусство писательского слова не существует объективно в отрыве от читателя, Оно возникает вновь и вновь при столкновении интеллекта с творением художника. Каждый раз, когда читатель вздрагивает от неожиданности и ощущения свежести быстротекущей вечной жизни, независимо от века и места проживания на этой грустной и прекрасной планете.
Ты получишь ответ, когда вдруг позвонит человек, которого ты видел мельком пару раз в жизни и едва помнишь, и звенящим, прерывающимся от волнения, голосом скажет, - "Не спрашивайте ни о чем. Ваша книга - обо мне. Меня потрясло, что вы просто раздели наголо мою жизнь и озвучили мои мысли, обсказали мое прошлое и догадались обо мне завтрашнем. Это поразительно. Спасибо!"
И, хоть на самом деле ты писал о себе, теперь ты знаешь, для кого и про кого ты писал, и кто ты есть.
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,
Перстам послушную волос густую прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать;
Дыша порывисто, один, никем не зримый,
Досады и стыда румянами палимый,
Искать хотя одной загадочной черты
В словах, которые произносила ты;
Шептать и поправлять былые выраженья
Речей моих с тобой, исполненных смущенья,
И в опьянении, наперекор уму,
Заветным именем будить ночную тьму.
1844
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
