Стали спускаться к речке по тропинке, что шла межой между Гордеевым и Фокиным наделами. Она вела прямо к бане. Потом надо будет повернуть налево и по тропинке, что вдоль реки, пройти мимо Аксиньиного огородного хозяйства в сторону глиняного карьера.
– Гордей, я вот что думаю. Что если нам с Антоном у тебя в бане и ночевать? И вас стеснять не будем, да и нам так удобнее.
– А берегинь не испугаетесь? – это, понял Артём, имелись в виду русалки. – Они по ночам выходят на берег, качаются на ветвях, расчёсывают свои зелёные волосы, заманивают к себе людей, защекочивают их до смерти. А то так ещё и водяной, отец их – косматый, с бородой по колено, злой, проказливый старикашка.
– Нет, мы по ночам на берег выходить не будем. Не поддадимся их заманиваниям.
– Что ж, тогда надо будет соломенные тюфяки приготовить, это Аксинья сегодня сделает, даст чем укрываться.
Обогнули баню, пошли по берегу речки. Вскоре склон к реке стал несколько круче. Вот в нём и овражек. По нему, видимо, весной талые воды в речку стекают. Берега оврага коричнево-красного цвета, практически без травы. Можно сказать – сплошная глина. В одним из них, в довольно-таки покатом месте вырыто углубление в виде пещеры без потолка. Здесь и устроена печь для обжига – высотой с человеческий рост и шириной почти в два шага, довольно-таки глубокая. Стены выложены валунами – каменьями, чуть не с локоть размером, по форме, в основном, плоскими. Выложены так, что образуют сходящийся конусом свод, наверху, там где задняя стена печи – отверстие для выхода дыма. Оно заканчивается трубой, которая сделана из колец, выполненных гончарным способом. Есть и передняя стенка с печным зевом, через который может человек вовнутрь залезть. Рядом стоит заслонка, то есть приставная дверца в виде плетня из прутьев, размером метр на метр, с обеих сторон покрыта слоем глины. Кладка сделана на глиняном растворе, выглядит всё прочно и основательно. Внутри довольно просторно, туда вот и загружают кирпичи для обжига. А пока там видны аккуратно сложенные доски, брусья, какие-то деревянные приспособления.
– Вот и пришли. Из досок соберём подобие стола, формовать кирпичи на нём удобно будет.
Достали из печи тёсанные доски. Артём обратил внимание на то, что вдоль склона оврага, слева от печи, есть несколько как бы невысоких стенок, также выложенных из валунов, скреплённых между собой той же глиной. Положили на них доски, получились отличные стеллажи, слева повыше – по пояс, справа низкие и более прочные, под тяжесть рассчитанные.
– Вот здесь, с левого края, будет стол, на нём кирпичи делать будете и складывать вот сюда, направо. Будет получаться сырец. Вообще-то, можно класть печи и из сырца, когда он полностью высохнет. Но, если заготавливать кирпичи впрок, то их лучше обжигать. Сырец-то, он ведь чем плох? Боится сырости – теряет прочность, по сути дела опять глиной становится. Где его хранить? Только в сухом месте. А если его много надо? Да, и мягок лишку он. Для кладки-то это даже удобно бывает – мастерком его можно в каком хошь месте и очень точно перерубить, хоть наискось, хоть как. Но, допустим, углом скамейки о печку заденешь, и выщербина будет. Нет, кирпичи надо заготавливать впрок только обожжённые. Глина у нас здесь очень хороша – и не жирна, и не тоща. В тощей глине много песка, она шероховата на ощупь, и слишком рассыпчата. Жирная глина на ощупь мягкая. Но если в ней песка совсем мало, при высыхании она трескается. Наша глина в самый раз. Отец учил меня как определять жирность глины. Берёшь кусок и мнёшь его до тех пор, пока не перестанет прилипать к рукам. Делаешь из неё шарик, размером примерно как в три пальца. Кладёшь его на одну дощечку, а сверху начинаешь другой сдавливать. Если глина начинает трескаться при сжатии уже в четверть его высоты, то она тощая. Если она начинает трескаться только когда ты шарик наполовину сожмёшь, то она жирная, в неё надо песок добавлять. Нормальная жирность – это когда трещины появляются при сжатии на одну треть.
– Целая наука!..
– А ты как думал? Это же всё опытом многих людей накапливается. Мне отец передал, ему его отец, тому или тоже отец, или у какого мастера был в подмастерьях – тот обучил. В народе много такой мудрости. Потому что именно такая мудрость нужна чтобы жить и выживать, потому что она всем народом и всеми его предками веками создаётся, копится и передаётся дальше, своим потомкам.
– Гордей, а ты очень не прост. Я ведь слышал, когда вы проезжали мимо меня по лесу с пустой повозкой, как ты сказал Фоке, что правда – это только для князей да богатых, а бедняку лишь обман да лихо. Я тогда уже тебя выделил, хотел с тобой поближе сойтись. Так вот всё и сошлось.
– Ты говоришь – не прост. А, пожалуй, так простоват лишку, беру вот и перед тобой весь выкладываюсь. Но я уж такой бунтарь по натуре – не люблю несправедливость, ложь и лицемерие. Человек – он ведь как та глина. Чем более в нём всего намешано, тем скорее он это покажет, когда на него давить будут. Думаешь, у меня не обливалось кровью сердце, когда я вдове печку перекладывал? Ведь не подлецы ли они, эти наши князья? Позаводили себе дружины, каждый старается поболее чтобы у него дружинников было, друг перед другом кто больше гонора покажет. Откуда дружинники? Знамо дело откуда – сыновей крестьянских от земли и от родимого дома отрывают. А потом беспросыпно бражничают, друг перед другом куражатся. Да ещё вражда – брат на брата, князь на князя. Сплошные распри, вражда и предательство. Дружину-то кормить, одевать надо. Откуда что брать? Опять же – всё с нас и берётся. Князя рязанского со всеми его нахлебниками кормим, он с нас три шкуры дерёт, ведь ему же ещё дань князю киевскому платить надо. Теперь это у них "повоз" называется – сами данники должны доставлять поборы в специально учреждённые места. А тут ещё с богами канитель задумали. Мы-то, крестьяне, своих богов знаем – Домового, Овинника, а ещё кого из нечисти – водяного ли, благинь. Нам этого по жизни-то вполне хватает. Есть, конечно, боги и повыше – Перун, Хорс, Мокошь, Семаргл, Велес, Даждьбог, Стрибог, Святовит, Сварог, но эти более у князей в почёте. Так вот, для главной-то княжеской власти, оказывается, плохо, когда много богов, когда у каждого чуть ли не свой. Надо, чтобы один на всех был, чтобы всякая верховная власть как бы от него и шла. Тогда всех прочих князей и людишек всех можно подчинять не столько силой, дружиной своей, сколько помощью божьей. Так-то даже и понадёжнее будет. А тут посланники всякие – из неметчины, из Византии, магометане. Всяк своего бога предлагает. Чуть ли было магометанского бога не приняли. Володимир-то, князь киевский, как магометанин какой, сразу со многими жёнами жил, чуть не три десятка детей с ними нажил. Но отвергли – запрет на бражничество у них прописан. Из прочих остановились на византийском. Бают, что более чем за сотню лет до Володимира, князь Аскольд византийскую веру для себя и для Руси уже принимал. Да, видимо, духу не хватило к новой вере Русь принудить. При Володимире это жёстко было. В Новгороде крепко восставали, там его родной дядя Добрыня мечом веру устанавливал. И в других местах не всё спокойно было. А с богами-то, которым и сами молились, и все их предки, как поступили? Перун был главный из них. Привязали деревянного идола к конскому хвосту, двенадцать мужей его плетьми стегали, приволокли на берег и "вринуша в Днепр". В один миг веру поменяли и старых идолов в реку сбросили. Вот оно каково, княжье-то крещение...
