На самом деле ее звали Воскресенья. Но она, поссорившись с Неделей, (как обычно, из-за всяких пустяков, стычка выросла до размера ссоры и обе, из вредности (только, кстати, им понятной) продолжали молчать, ожидая, кто же из них первый не выдержит и заговорит) пришла в паспортный стол, и поменяла себе имя. На Воскресенье. (Ни мужчинам, ни женщинам!) Воскресенье, оно мое… «Ой, горе-горюшко… луковое»...
Волосы торчали в разные стороны, она их ненавидела. Совершенно напрасно. Волосы были густые, насыщенного медного цвета. Тициановские. Она выкрашивалась в блондинку, но проклятая рыжина предательски выползала! Среда привезла из очередной заграницы какой-то новомодный крем от веснушек: сейчас, сейчас… на нос… побольше… и на грудь… ну что за напасть эти веснушки?! Ни грудь в декольте показать, ни красной (такой волнующей!) помадой накрасить губы! И как при всем этом рыжем богатстве быть sexy?! И угораздило же Неделю родить ее такой!
Воскресенье мазала себя кремом и краем глаза смотрела на улицу: «Что бы такого этакого сегодня надеть?» Воскресенье собиралась пойти погулять. Иногда она, конечно, работала или читала талмуды трудов ученых, или подолгу сидела перед компьютером или убирала дом, или варила борщ … Но чаще она отдыхала: гуляла, ходила по музеям или в кино, читала книги или вязала крючком, валялась на диване, щелкая телевизионным пультом, пила пиво или что-нибудь покрепче, ходила на дискотеки или на свидания «у левой ноги Пушкина», спала, завернувшись в старый клетчатый плед…
Задумавшись, Воскресенье стала намазывать крем на футболку. Вовремя спохватилась, закрыла баночку и поставила в шкаф. Надела легкое платьице, улыбнулась своему отражению, взбила непокорные волосы и убежала на улицу…
=Понедельник=
Сколько его помнили, он всегда был хмурым и насупленным. Неделя тщетно пыталась заставить его улыбнуться. Нет, он улыбался на какое-то время, а потом снова сдвигал брови, образующие вертикальную складку на челе. И мало кто понимал, что хмурится Понедельник только потому, что у него частенько болит голова - «вот та бутылка портвейна вчера… вот она точно была лишней»…
Имидж у Понедельника был - работяга. Он был сосредоточен и серьезен. Он даже не помнил себя маленьким. Когда родился Вторник, к Понедельнику приклеилось «Ты должен это сделать, ведь ты старший! Ты должен уступить, ведь ты старший! Отдай свою игрушку, пусть младший с ней поиграет!». В какой-то момент он смирился с этим «Ведь ты старший!» и перестал обращать на слова Недели внимание. А ведь как было больно поначалу! Как больно было отдавать свои (свои!!!) игрушки, в которые еще не наигрался, другим. Как обидно было, что Неделя, забыв о нем, занималась с младшими, читала им сказки или рассказывала захватывающие истории. А ведь когда-то она читала только ему…
Понедельник горестно вздохнул и встряхнул волосами. Тут же увидел седой волос на рукаве своего пиджака. Он взял его в руки и стал смотреть… Работать было лень… Это ощущение - раскачивание, как на кресле-качалке, чтобы заставить себя работать… эти ненавистные бумаги, разбросанные по всему столу… Тогда Понедельник начинал отчаянно завидовать Воскресенью. Лежит себе дома и в ус не дует. Понедельник попытался представить Воскресенье с усами: Она получилась похожей на молодого черкеса или грузина: Гамарджоба, генацвале! И в руке у нее был рог, наполненный вином…
Иногда Понедельнику выпадал счастливый билетик- Праздник, тогда можно было не работать, а наслаждаться прелестями жизни. Все дети Недели любили, когда им выпадал Праздник…
Понедельник ухмыльнулся и поглядел на часы: до конца смены осталось четыре часа с копейками…
=Вторник=
Вторник считал, что ему приходится труднее, чем Понедельнику. В плане работы. Понедельник часто скидывал недоделанные (незаконченные дела, неподписанные контракты, недописанные статьи и т.п.) дела (что за масло масленое!) на Вторника. Вторник приходил утром, садился в большое удобное кресло, предварительно вытащив с сиденья кипу бумаг, и пытался разобраться. В детстве Вторник часто жаловался Неделе на Понедельник, и тогда мать за него заступалась. Но когда появилась Среда, а за ней Четверг, потом Пятница, Суббота и эта вредина - Воскресенье, мать перестала вникать в склоки между Вторником и Понедельником, а иногда даже могла всыпать обоим. По первое число…
Работать было лень. Вторник вообще отличался повышенной ленивостью. Утром он часа по три пил кофе, потом чай, потом сок, потом приходило время обеда…Потом полдник…Потом ужин… С этой мыслью Вторник потянулся, чувствуя, как хрустнули кости. Больше всего Вторнику хотелось, чтобы быстрее протекли часы его утомительного дежурства. Тогда он с чистой (а ну цыц!) совестью смог бы сдать все дела Среде, пусть разбирается, как хочет! Вон она, какая деловая: губки накрашены, глазки подведены… Ишь ты, бежит куда-то, звонко стуча каблучками. Ничего, милая, побегай, завтра окажешься на моем месте…
Может быть, злость придала Вторнику сил и он с ходу, с лету закончил несколько дел, забыв про полдник… Потом вспомнил, отложил бумаги, потянулся, снова хрустнув костями, и пошел в буфет...
=Среда=
Что и говорить, красавицей она была хоть куда: молочно-белая кожа, иссиня-черные волосы и яркие васильковые глаза. Красоту свою она холила и лелеяла, но и об остальном не забывала. «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Читала много, изучала всякие дисциплины, сдавала экзамены, и училась, училась, училась. Всему и всегда. Но ей это не было в тягость. Пока дежурили Понедельник и Вторник, Среда успевала окончательно ввести себя в рабочий ритм. Прибегала на работу, звонко стуча каблучками, и принималась за дела насущные. А иногда приходилось и за насуЧные дела приниматься. Вот же, жизнь какая пошла!…Органайзер, испещренный записями, типа «Юстас - Алексу», несмолкающие телефоны, нескончаемый стук по клавишам компьютера.
Правда, бывало, биоритмы ухали куда-то вниз или женские неприятности, тогда у Среды все валилось из рук. Или настроение было «подбить кому-нибудь глаз, и сказать, что так и было», но даже при этих обстоятельствах, она умудрялась работать быстро и слаженно.
Смена Среды пролетала быстро. Тогда она аккуратно складывала все бумаги, на которых яркими стикерами пестрели указания Четвергу, в последний раз осматривала кабинет, и уходила. Не забыв подкрасить губы, перед тем, как выйти на улицу…
=Четверг=
Он любил носить темно-синие костюмы в тонкую светлую полоску. Только когда ему выпадал Праздник, он позволял себе более раскрепощенный стиль: белые штаны и гавайскую рубашку, например... Он был молод и хорош собой. Конечно, иногда утром он тоже вдруг вспоминал, что голова у него все-таки есть, когда накануне он допоздна сидел в злачных местах. Или же любовь. Тут уж, сами понимаете, времени поспать ой как мало… Дело молодое. Да и тело молодое. Кровь горячая.
Ему повезло дежурить после Среды. После нее в кабинете всегда все было аккуратно сложено. Приходи и спокойно работай. Хотя Четвергу редко выпадало спокойно поработать, чаще он ездил на различные переговоры, спешил все успеть сделать до конца своей смены. Времени ему вечно не хватало. Темпераментный, он редко доводил начатое дело до конца. В голове всегда пара-тройка прожектов, то успеть, за это ухватиться, стрелки тикают, время бежит… А если еще и любовь? Вот и думай о том, сем, пятом, десятом…
=Пятница=
Уж кто-кто, а она себе цену знала. Ну и что, что не такая красивая, как Среда, зато обаяния… Вагон и маленькая тележка. Да и в плане дежурства все просто. Что не успеет сделать, то Суббота доделает, или Понедельник… Что-что, а найти ключик к любому сердцу умела. А уж к мужскому, как чихнуть… Глазками хлоп-хлоп, улыбку самую призывную, туфелькой на кончике ноги покачивай, да знай себе, помалкивай загадочно… И все… Или же - money- money, и весь мир в кармане.
Утром она, не торопясь, приходила, заваривала кофе, пила его маленькими глоточками, глядя через большое окно сверху на город-улей, потом так же, не спеша, садилась в кресло и принималась за работу. Смена у Пятницы обычно была укороченная, звонок в 16.00- и свободна, как птица в полете. А после работы или в фитнесс - центр- моделировать фигуру, или в кино- повышать уровень общего развития, или на выставку, иногда можно и танцы до упаду, и встречи- свидания (всенепременно с продолжением «банкета»!)… Жизнь ведь, как жердочка в курятнике: такая же короткая и вся в помете…
=Суббота=
Она могла бы стать гениальной актрисой. Что-что, а по части притворства равных ей не было. Всевышний постарался на славу: и красотой не обделил, и ума дал сполна, на семь суббот хватит! Ум она демонстрировала в исключительных случаях, когда уж, как говорится «прижмет». А так все больше «косила под дурочку». Здесь особой науки не надо - главное, ко всему наиживейший интерес проявить: глаза удивленно раскрыть, ротик буковкой «О», и внимать: «Так кто, вы говорите, придумал таблицу Менделеева?». Если же, забывшись, Суббота вдруг обнародовала свои недюжие умственные способности (тут, как в анекдоте «Штирлиц не знал, что его выдало: то ли красная звезда на шапке, то ли стропы парашюта), приходилось от имиджа «прелесть, какая дурочка!» отказываться. И придумывать себе другой имидж. По обстоятельствам.
Иногда Субботе приходилось работать, не покладая ни рук, ни ног, или домашними делами заниматься: уборки, большие стирки («с намыливанием шеи управляющему»), готовки… В общем, находилось от чего впасть в уныние… Но иногда она могла подольше понежиться в постельке утром… а в обед отправиться по магазинам… а вечером… ммм…
Олег Поддобрый. У него отец
был тренером по фехтованью. Твердо
он знал все это: выпады, укол.
Он не был пожирателем сердец.
Но, как это бывает в мире спорта,
он из офсайда забивал свой гол.
Офсайд был ночью. Мать была больна,
и младший брат вопил из колыбели.
Олег вооружился топором.
Вошел отец, и началась война.
Но вовремя соседи подоспели
и сына одолели вчетвером.
Я помню его руки и лицо,
потом – рапиру с ручкой деревянной:
мы фехтовали в кухне иногда.
Он раздобыл поддельное кольцо,
плескался в нашей коммунальной ванной...
Мы бросили с ним школу, и тогда
он поступил на курсы поваров,
а я фрезеровал на «Арсенале».
Он пек блины в Таврическом саду.
Мы развлекались переноской дров
и продавали елки на вокзале
под Новый Год.
Потом он, на беду,
в компании с какой-то шантрапой
взял магазин и получил три года.
Он жарил свою пайку на костре.
Освободился. Пережил запой.
Работал на строительстве завода.
Был, кажется, женат на медсестре.
Стал рисовать. И будто бы хотел
учиться на художника. Местами
его пейзажи походили на -
на натюрморт. Потом он залетел
за фокусы с больничными листами.
И вот теперь – настала тишина.
Я много лет его не вижу. Сам
сидел в тюрьме, но там его не встретил.
Теперь я на свободе. Но и тут
нигде его не вижу.
По лесам
он где-то бродит и вдыхает ветер.
Ни кухня, ни тюрьма, ни институт
не приняли его, и он исчез.
Как Дед Мороз, успев переодеться.
Надеюсь, что он жив и невредим.
И вот он возбуждает интерес,
как остальные персонажи детства.
Но больше, чем они, невозвратим.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
