"Сообщение номер 2679. Уровень защиты 5. Тирузал! Вы приглашаетесь в ОЗО (Ониксовый Зал Осознаний). Код загрузки 305. Просьба не опаздывать."
На берегу океана, утопая босыми ногами в горячем песке, стоял высокий светловолосый юноша. Прочитав извитые иероглифы, он легким взмахом рук свернул всплывшее в воздухе окно сообщения и сунул их обратно в недра зеленоватого свечения, окутывавшего все его тело. Только бледного лица и холеных кистей рук, нервно перебиравших жемчужные четки, аура не касалась.
Тир посмотрел в синеву неба и прищурился от жгучего ультрафиолета полуденного зноя. "Все пропало. Шансов никаких. Всего через два часа я стану... Впрочем, мне это уже безразлично", - подумал он. Брови едва заметно дрогнули, в глазах отразилась детская растерянность. Ловкими манипуляциями тонких пальцев Тир перекрутил четки в нескольких местах, совместив нужные жемчужины - задал код загрузки - и мгновенно превратился в вытянутый тонкой дугой сгусток темно-красного лазерного свечения. Еще через несколько секунд на месте юноши не осталось никаких следов. Иллюзия океан-небо-солнце медленно мутнела и превращалась в прозрачную сероватую пустоту.
Перед посещением ОЗО полагалось пройти собеседование у Диоптаза. Он просвечивал насквозь мыслеполе, после чего нанизывал на индивидуальные четки управления "просвещенного" специальный камешек кубической формы. Никто не знал, из каких минералов был создан заветный кубик. В его химической формуле в зашифрованном виде передавались результаты просвечивания.
Тир материализовался в прежний вид, поменяв лишь оттенок зеленого одеяния. Из травянисто-изумрудного обволакивающее свечение перешло в терракотово-горчичные тона. Предательская аура автоматически отразила волнение, которое Тир тщательно пытался утаить.
Диоптаз был известен изощренными фокусами по части иллюзий. Он предстал перед Тиром в небольшом кабинете с массивным письменным столом на фосфорицирующем полу, отливавшим глубокой синевой. Для посетителя предлагалось мягкое водяное кресло, водопадом стекавшее с потолка на пол. Сам Диоптаз предстал в виде полупрозрачной конусообразной глыбы стекла, внутри которой были запаяны глазные яблоки с разноцветными радужными оболочками вокруг зрачков. Глыба покоилась прямо на столе и весело вращала глазами во всевозможных направлениях. Опешивший от внешности Диоптаза Тир пытался посчитать глаза, но на тридцати сбился. Стараясь смотреть только в один самый крупный глаз великого провидца, Тир смиренно ожидал экзекуции.
Бурление водяного кресла усиливалось, становилось невероятно громким. Тир забеспокоился, что у него на нервной почве заложит уши и он не услышит вопросов провидца. Но внезапно глаза внутри стеклянного конуса остановились и одновременно посмотрели на Тира. В следующее мгновение ярко-синий луч пронзил стекло и соединил светящейся линией несколько глаз, образуя иероглиф. Тир понял - слушать ничего не придется. Расшифровав иероглиф "Кто ты?", он спокойно ответил: "Временно извлеченный. Дематериализован в момент трансабсорбции божественного дара. Внутренний айди GGh344421678. Внутренний логин Тирузал".
Иероглиф внутри глыбы погас. Диоптаз обрабатывал информацию. Новый синий луч обозначил следующий вопрос двумя иероглифами:
- Кто абсорбировал дар?
- Точно не знаю. Я репетировал в зале. Несколько дам пришли посмотреть. Среди них я узнал только Софью Бенедиктовну - директора нашего хореографического училища, и Светлану Сосновскую - как ее можно было не узнать - великая балерина!
- Тебе говорили, что ты хорошо танцуешь, что ты талантлив, красив?
- Да, говорили. Но... - Тир смущался, он не любил говорить о своих способностях.
- Никаких "но". Дар подтвержден системой.
- Спасибо.
- Ты здоровался с кем-нибудь за руку непосредственно перед трансабсорбцией?
- Да. Три женщины подошли ко мне после репетиции. И каждой из них я пожимал руку. Сосновской я ее даже поцеловал.
- Твой логин в пределах исходной реальности?
- В смысле?
- Твое имя там, откуда тебя изъяли? - несколько глазок весело крутанулись внутри глыбы, насмехаясь над слабостью юноши по части терминов.
- Игорь Константинович Мищенко.
- Условная дата отождествления?
- Простите?! - Тир занервничал, как на дипломном спектакле. Если бы он был сейчас самим собой, а не черт знает каким призраком в облаке, он бы взмог от напряжения и стер костяшки пальцев друг о друга. Но внешне лишь его аура перелилась из терракотового в ярко-розовый тон.
- Дата рождения?
- Двадцатое августа 1993 года.
Тир утомился. Вопросы были на удивление простыми, но нервное напряжение истощало силы. Диоптаз погас и погрузился в анализ информации. Звук водопада создавал ощущение комфорта, но ничего подобного в происходящем и близко не было. Спокойная беседа была на самом деле битвой за жизнь.
Снова загорелся синий иероглиф.
- Ты гордился своим талантом?
- Да, - честно ответил Игорь, то есть Тир.
- Но ведь он тебе достался просто так ни за что! Почему ты считал, что можешь им гордиться?
- Сам по себе талант ничего не стоит. Я много работал, это огромный труд! Талант нужно развивать, пестовать, выращивать. А для этого нужно вкровь сбивать ноги, рвать мышцы, сидеть на жестких диетах и работать по двадцать часов в сутки!
- Ха-ха-ха! - в кабинете раздался громогласный смех, будто гром грянул.
- Ничего смешного, - обиделся Тир.
- Финальный вопрос, - объявил Диоптаз снова громким голосом. Видимо он и сам устал высвечивать иероглифы, решил поболтать по-человечески, - Скажи мне, дорогой мой Тир, ты думал когда-нибудь о смерти?
Финальный вопрос резко выбился из общей канвы непринужденной беседы. Он стал неожиданным ударом. И не то чтобы Тир не думал об этом, он знал, что умрет, как и все, но надеялся, случится это нескоро. Хотя... Был однажды момент.. Был... Его не хотелось вспоминать...
Пауза затягивалась, нужно было что-то ответить. Тир сказал:
- Я не был к этому готов.
- Ладно, спрошу прямо: ты хотел умереть?
- Да, - шепотом ответил юноша, - однажды я танцевал и неудачно прыгнул, порвал связку. Врачи вынесли приговор - завязывать с балетом. Я настолько себе не представлял, как жить дальше, что пытался отравиться. Но ничего не получилось. А потом выяснилось, что врачи ошиблись - я смог полностью восстановиться.
После долгой паузы в глыбе высветился ярко-оранжевый иероглиф: "Анкетирование закончено". Тирузал ждал результата. Глыба начала таять, словно была куском льда, начала превращаться в воду и стекать вниз, мокрые глазные яблоки шлепались на пол резиновыми мячиками и укатывались медленно в темный проем стены. Тир не понял, был ли этот проем в самом начале собеседования или неожиданно возник только сейчас. Четки в руках стали нагреваться, пока не стали горячимии. Посмотрев на них, Тир обнаружил медово-желтый прозрачный кубик светлого янтаря. "Интересно, это хорошо или плохо?!" - успел он подумать, прежде чем иллюзия кабинета полностью расплылась. Набрав нужный код, Тир отправился отдохнуть. Нужно было хорошенько помедитировать в камере "Абсолютный мрак". Эта уникальная камера становилась доступной только тем, кто прошел анкетирование.
Я не запомнил — на каком ночлеге
Пробрал меня грядущей жизни зуд.
Качнулся мир.
Звезда споткнулась в беге
И заплескалась в голубом тазу.
Я к ней тянулся... Но, сквозь пальцы рея,
Она рванулась — краснобокий язь.
Над колыбелью ржавые евреи
Косых бород скрестили лезвия.
И все навыворот.
Все как не надо.
Стучал сазан в оконное стекло;
Конь щебетал; в ладони ястреб падал;
Плясало дерево.
И детство шло.
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали —
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец —
Все бормотало мне:
— Подлец! Подлец!—
И только ночью, только на подушке
Мой мир не рассекала борода;
И медленно, как медные полушки,
Из крана в кухне падала вода.
Сворачивалась. Набегала тучей.
Струистое точила лезвие...
— Ну как, скажи, поверит в мир текучий
Еврейское неверие мое?
Меня учили: крыша — это крыша.
Груб табурет. Убит подошвой пол,
Ты должен видеть, понимать и слышать,
На мир облокотиться, как на стол.
А древоточца часовая точность
Уже долбит подпорок бытие.
...Ну как, скажи, поверит в эту прочность
Еврейское неверие мое?
Любовь?
Но съеденные вшами косы;
Ключица, выпирающая косо;
Прыщи; обмазанный селедкой рот
Да шеи лошадиный поворот.
Родители?
Но, в сумраке старея,
Горбаты, узловаты и дики,
В меня кидают ржавые евреи
Обросшие щетиной кулаки.
Дверь! Настежь дверь!
Качается снаружи
Обглоданная звездами листва,
Дымится месяц посредине лужи,
Грач вопиет, не помнящий родства.
И вся любовь,
Бегущая навстречу,
И все кликушество
Моих отцов,
И все светила,
Строящие вечер,
И все деревья,
Рвущие лицо,—
Все это встало поперек дороги,
Больными бронхами свистя в груди:
— Отверженный!
Возьми свой скарб убогий,
Проклятье и презренье!
Уходи!—
Я покидаю старую кровать:
— Уйти?
Уйду!
Тем лучше!
Наплевать!
1930
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
