Саша купила квартиру неудачно и быстро – тогда на это уговорила её подруга, мол, не фиг платить чужому дядьке. Денег у Саши не было, поэтому и район получился не ахти, и квартира – тот еще подарок – то одно сыплется, то другое разваливается, теперь уж ничего не поделаешь, на новую тем более не хватит.
Володька, муж, испилил Сашу до смерти, грыз, как термит, что это она виновата. Саша с мужем на эту тему не ругалась, потому что субтильный, рыжий Володька– известная нудятина, парень положительный, не пьющий, не шарящий по бабам глазами, рачительный хозяин, только вот молоко возле него ставить нельзя, потому что скиснет через полчаса. Особенно Саша не любила ходить с мужем в гости к новым знакомым, где обычно происходило следующее. Как бы невзначай Володька спрашивал, а вы где купили, к примеру, диван. Несчастные жертвы, не подозревающие о мышеловке, в которой был уже наживлен обветренный сырный кусочек, говорили, что, мол, там или там, и тут Володька вступал с соло на трубе , причем, текст заявления примерно был одним и тем же – в Израиле все норовят обмануть доверчивых покупателей, вот он, Володя, уже видит, что обивка протерлась ( а ежели речь шла, скажем, о холодильнике, так и мотор шумный, сразу заметен брак), что он бы такой диван в жизни не купил бы, потому как сам несколько лет назад обошел много таких точек и выбрал как раз и качественный, и дешёвый. Бедные хозева оправдывались потом неоднократно и за диван, и за холодильник, и за пылесос. А Володю вообще послушать, так всё, что у него имеется, проходит только под знаком *презент пёрфект*, но не дом. Дом вот подкачал - дом старый, поэтому большая половина квартир – на съём.
Саше некогда рассматривать соседей – съёмные жильцы постоянно меняются, их не упомнить – ни по именам, ни по лицам. Квартира напротив Сашиной вообще полтора года пустует – ту цену, которую запросил хозяин, не один нормальный человек не заплатит. Но так лучше – без соседей, мало ли кто может вселиться, потом не оберешься проблем.
У Саши жизнь налажена. Сын-подросток учится. Володька на заводе мастером устроился. Саша забыла филологические тонкости и куда-то засунула филфаковский диплом, сейчас работает няней у стариков – приходит домой сварить, убраться, поликлиника-аптека, потом к следующему. Привыкла, хоть и тяжело, попробуй на всех угодить. Хотя и плюсы есть – иногда с работы отпустят по ненадобности, можно заскочить в магазин и загодя прибежать домой, чтобы приставить борщ или жаркое.
В этот день вообще выпала удача, две семьи отпустили пораньше, уже в 12 Саша возле дома, с пакетами и мешками, ей жарко – полная, высокая, надо нести и своё тело, и груз. Поднимается на четвертый этаж на лифте, перед глазами картина - вся площадка возле её квартиры завалена целлофаном, стружкой, дверь в квартире напротив открыта, выбегает на площадку какой-то мужик в зеленых шортах и выцветшей серой майке, седой, приземистый, затаскивает в квартиру вещи, потный, кряхтит от усилий.
-Здрасте, - Саша не хочет расшаркиваться, недосуг.
-Здрасте, - буркает он в ответ. - Если Вы отсюда, то я – Ваш сосед. Новый. С завтрашнего дня.
Саша не знает, что ответить, наконец, придумывает :* Это хорошо* , как будто сосед нуждается в её оценке.
Дверь в соседнюю квартиру захлопывается. Саша быстро идёт на кухню, говядина в пакете уже планирует залить кровью кухонный пол. Домашний рабочий день впереди.
Сосед оказался неразговорчивым, к себе не приглашает, к ним ни за солью, ни за спичками не обращается.
Как-то в его двери торчало официальное письмо, на котором было написано *Рею Евгению*. Что ж , Евгений так Евгений. Когда Саша сдавала деньги на свет в подъезде, слышала, как одна дама из их подъезда говорила другой, что новый съемный жилец аккуратен, вовремя платит за коммунальные услуги, но никого к себе не пускает, все, что надо, отдаёт прямо у порога.
Саше недосуг балаболить с соседками, ко всему прочему у неё ещё и хозяйство. Вадим, сынуля, притащил домой морскую свинку, которую тоже надо обиходить, – то подстилку ей поменять, то корм закупить, а работа эта потихоньку перешла тоже на Сашу, Вадиму вечно некогда, а Володька если и начинает заниматься живностью, то это растягивается на часы с проповедями и зеленой тоской напополам – а почему много стружки, а почему мало, где сухарик - Люське полезен сухой хлеб, а зачем дали ей капусту, она же для свинок не подходит, и так далее, проще уж самой.
Свинку обычно Саша садит на табурет- в деревяшечную карету. Карета эта была когда-то ёмкостью для бутылки, бутылки давно нет, но свинке карета как раз нужна, чтобы стачивать зубы. Они в этом смысле – точно бобры. Люська посидит в деревяшечке, Саша почистит клетку и пересадит Люську обратно, да только не получается гладко – как-то Люська исхитряется и всовывает голову в отверстие для бутылочного горлышка, и ни туда - ни сюда, застревает голова в дырке, не вытянуть. Люська визжит, Саша покрывается холодным потом, на её глазах Люська перестаёт дергаться, фиалковый глаз тускнеет, закрывается.
Саше ни до приличий, ни до раздумий – в одной футболке по колено она выскакивает в коридор и молотит в дверь к Евгению Рею, который, как ни странно, дома – днём, в разгар рабочей недели. Саша только успевает сказать, что, кажется, Люська умирает, при этом сосед заходит в квартиру, с первой минуты оценивает ситуацию, отодвигает всхлипывающую Сашу в сторону и возвращается с топором. Чёткий удар по карете, разламывающейся на два куска, возвращает Люське свободу и жизнь, вернее, жизнь и свободу.
Только сейчас Саша понимает, что стоит перед соседом полуголая, извиняется, возвращается уже в футболке и шортах, тоже, кстати, зеленых, хотя на соседе в этот день шорты серого цвета.
- Я Вам благодарна очень, будете кофе? – Саша предлагает кофе по инерции, зная, что неразговорчивый сосед -спаситель Люськи- откажется.
- Наливайте.
Саша не знает, как себя вести, что говорить соседу. Когда весь ритуал – с молоком – без молока, две-три сахара? – исчерпан, они оба молчат. Саша теребит ворот футболки, сосед размешивает сахар.
После того, что спасенная и ожившая Люся сгрызает целый огурец, допивший, наконец, кофе сосед может идти со своим топором восвояси, но
Саша, воспитанная на Тургеневе и Заболоцком, поддерживает светскую беседу.
- Где Вы работаете?
Соседа наверняка нельзя обвинить в избыточном красноречии.
- Плитку ложу.
Саша внутри себя морщится от слова *ложу* . *Ложить* - это кошмар, это языковой нонсенс и гуманитарная катастрофа.
- Это хорошо, - всё же Саша не имеет права диктовать этому чудесному человеку с топором правила современного русского литературного языка.
- А что ж хорошего? Работа как работа.
Сосед молчит, не интересуется в ответ ни Сашиным прошлым, ни Сашиным настоящим, будущее его, видимо, не волнует априори.
Саша изображает на лице предельную заинтересованность менеджера по трудоустройству плиточников :* А где именно кладёте плитку?*
Сосед смотрит на Сашу с лёгкой усмешкой :* В разных местах*,затем поднимается: * Пошёл я, мне сегодня в вечернюю*.
Саша испытывает облегчение, она не умеет разговаривать о плитке, о кафеле, душах и газовых плитах, но в этот момент Саше невдомёк, что её придется обращаться не раз к несловоохотливому Евгению, потому что Володька поедет на месяц в Белоруссию к отцу, и , как на грех, сломается сначала кран на кухне, потом перестанет закрываться окно в спальне, а, когда до приезда Володьки останется две недели, произойдет совершеннейший казус – забьётся унитаз.
Сашу раздражает то, что надо обращаться к соседу, но тот не выказывает неудовольствия, пьёт кофе с молоком и двумя ложками сахара и уходит в вечернюю смену, которая будет у него до конца месяца.
Саша знает о соседе совсем немного – приехал из Украины, разведен, в Союзе работал на заводе. Сообщение о том, что за спиной у Саши хорошее гуманитарное образование, воспринимает без эмоций :* Я книги не читаю, некогда, всё равно одни выдумки описываются*.
После починки унитаза Саша задумывается. Ей неудобно от того, что Евгений Рей состоит при ней как приказчик, выполняющий мелкую работёнку по оказии.
Она решает пригласить соседа без повода, на чай и пирог со сливами, так как в этот день выпадает то редкое везение, когда она уже с 12 дома, да и Евгений, как она знает, уходит из дома в полчетвёртого.
В этот раз Евгений Рей словоохотливей, да и шорты он сменил на джинсы, что бывает нечасто.
- Может, у Вас вино имеется для разнообразия?
Саша вполне согласна с тем, что и выпить сегодня вполне можно, так, по чуть-чуть, не забывая, что соседу ещё идти на работу.
Они по чуть-чуть вина, затем еще раз по чуть-чуть, и еще раз, а потом захмелевшая Саша не может поверить в то, что тяжёлая рука соседа ложится на её затылок, затем спускается на шею и только через несколько минут Саша начинает лепетать что-то невразумительное: *Что Вы делаете?*
Ласковое путешествие только начато, и Евгений невозмутим, как всегда.
- Целую тебя в шею, это место у женщин самое сладкое и чувствительное, только пацанва к губам присасывается, опытный мужик знает, почём фунт лиха.
Саша не знает, что и делать. Кричать – глупо, согласиться – еще глупее. Они практически друг с другом не знакомы, весь их диалог сводится к обмену несколькими фразами, их общение – это извлечение Люськи из деревяшечной кареты и засоренные унитазы, можно, подумав, к этим событиям добавить еще и кофе с сахаром и молоком - и на этом всё.
Люди обязаны пройти через духовное сообщество, их души должны друг друга познать, секс – это последующая ступень, все малолетские страсти после часа знакомства для пятидесятилетней Саши недопустимы, но Евгению неинтересны ни этический кодекс соседки, ни её прошлый духовный опыт.
Саша вдруг понимает, что её тянет и тянет в какоё-то дурманящее болото, и вдруг она начинает кричать настолько сильно, что приходит в себя, испугавшись, что этот вой способна издавать именно она...
Сосед усмехается :* Как ты классно кончаешь*.
Интеллигентной Саше становится окончательно плохо – она с полузнакомым соседом на полу, полураздета, посреди бела дня предаётся тому самому, за которое всегда презирала подружек, рассказывающих ей всякие пикантные истории.
Саша представляет себе развод с Володькой, делёж ссуд, долгов, объяснения с Вадимкой. Как после всего произошедшего ей вернуться к мужу?
- Мне на работу, - сосед уже стоит в дверях, - не провожай.
Весь вечер Саше неймётся, от воспоминаний о ласках Евгения – мочки ушей, живот, пресловутая шея – ей становится дурно. Секс с мужем давно ни хорош и ни плох – о чём можно говорить после двадцати пяти лет брака. Измен Саша никогда не допускала, что же ей теперь делать?
На следующий день она слышит, как в три часа открывается дверь Евгения. Саша, прожившая всё это время в лихорадке, выскакивает на площадку.
Что ей сказать ему – ты? Вы?
- Привет, как дела?
Сосед немногословен, как обычно.
- Привет, всё нормально. Иду на смену. Бай.
Саша возвращается домой на негнущихся ногах – и это всё? *Смена* и *бай*?
У Саши чувство, что её вываляли в дёгте и перьях, превратили в чучело и поставили на городской площади. Последующие три дня проходят, как в тумане, - Саша делает всё автоматически – пьёт, ест, живёт, работает.
Единственное, - решает она, что может её спасти, - не видеться с соседом ни под каким предлогом, чтобы всё осталось пусть постыдным, но эпизодом.
Поэтому, когда стучат, Саша открывает дверь бестрепетно и относительно невозмутимо.
- Привет, - Евгений спокойно кладет руку на Сашино плечо, и неожиданно для женщины всё повторяется по тому же сценарию, с разницей только, что это самое всё происходит на кровати. Последнее, что успевает Саша подумать, - ласки Евгения делают её безумно счастливой. Она опять кричит, и кричит, и заходится, и необъяснимая разуму фантасмагория повторяется неоднократно в этот день, потому что у Евгения сегодня выходной, а Вадимка умотал к друзьям.
И это повторяется неоднократно в течение полугода, при малейшей возможности - окне в рабочем расписании у Евгения и свободной минутке у Саши.
Саша не может поверить в то, что любовь пришла к ней не через разговоры о стихах Ахматовой и не из совместного увлечения Пастернаком.
Любовь пришла, возникла, подняла голову из шелковых объятий, умелых пальцев и нежной принадлежности.
Саша искренне не понимает, откуда Евгений так подробно, так давно и так сладко её знает, видит и слышит – он чувствует каждый её вдох и понимает каждый её выдох.
Саша полюбила кошмарные дешёвые женские романы по пять шекелей за штуку.
Когда героини этих романов сладострастно стонут, стонет в душе и Саша.
Всё чаще и чаще задумывается она о разводе, потому что малейшее прикосновение Володьки, даже случайное, на кухне или в коридоре, её раздражает. Разве имеет значение то, что с Евгением нет долгих и обстоятельных разговоров о настоящем или будущем, разве всё, между ними происходящее, - это не доказательство их близости – долгой и счастливой?
Саше нелегко без Евгения даже несколько дней, а тут вдруг он говорит, что должен уехать в командировку на целых две недели.
Весь этот период Саше тяжёло, она вредничает дома, куксится, шипит на Вадимку, обрывает Володькины монологи о необходимости экономить электричество, но две недели проходят, Евгений Рей появляется, и душа Саши оживает.
Саша – июльская, как говорят её друзья, июльская утопистка, потому что – подруга непоколебима – именно ракам свойственно стремление жить в иллюзиях.
На июль Саша возлагает большие надежды – Евгений не очень балует её подарками, так, по мелочам, но Саша уверена, что уж на день рождения он расстарается.
Евгений действительно подбирает момент, когда Володьки нет дома, и заходит в квартиру Саши шестого июля с букетом тяжёлых, сонных, закрытых белых лилий.
Саша, правда, несколько обескуражена, ибо день рождения у неё восьмого, но решает, что это так, предтеча к чему-то более важному.
С привычной нежностью она делает для Евгения традиционный кофе с молоком и двумя ложками сахара и приглашает его к столу.
- Саш, - Евгений спокоен, как обычно, - это тебе от меня на прощание. Я уезжаю через несколько часов, за вещами приеду позже.
- Уезжаешь? В отпуск?
- Нет. Я женюсь. Она живёт не здесь, не в Ашдоде, а в Беер-шеве.
Саша чувствует, как потолок падает на её голову и сползает, рассыпавшись на куски, по плечам.
- Ты не говорил мне, что у тебя есть невеста.
- Есть. Познакомились по Интернету. Пора уже найти себе пару. Как – никак – шестьдесят катит. Нечего в старости мыкаться одному.
Внутри Саши замерзает кровь, она физически ощущает, как тяжело становится не только дышать, но и жить.
- А как мы?
Евгений выглядит недоумевающим.
- Что значит *мы*?
- Всё, всё, что между нами было – что? Что всё это было?
Евгений отвечает уже раздражённым голосом. До Саши слова доходят, как через вату – да, она – приятная женщина, да, им было вместе хорошо, но она же – не малолетка, чтобы не понимать, что Евгений – мужчина, ему требуется секс, природа берёт своё, почему бы и не с Сашей, она сама – замужем, претензий быть к нему у неё не может, он ей ничего не обещал, о будущем никогда с ней не говорил и в любви не клялся.
- А чувства? – какой же жалкой она выглядит – всё понимает, но продолжает. – Неужели у тебя не было ко мне никаких чувств?
Евгений объясняет, что нельзя взрослой женщине летать в непонятных мечтах. Не может ведь она не знать, что секс и любовь – для мужчины вещи разные, и одно вполне может быть без другого, он даже как-то видел передачу по телевизору, что учёные установили, мол, за секс и любовь в мозге отвечают разные центры.
Почему-то Саше очень важно знать сейчас :* Это к ней ты месяц назад ездил на две недели?*
Евгений не отрицает - да, к ней. Прицелились друг к другу. Попробовали друг друга в реальной жизни, не по переписке, рассказывает, что ему вообще важны две вещи – какова женщина в постели и как с ней можно сладить в быту – всё остальное – дело десятое.
Саша пытается иронизировать,хотя это получается у неё плохо.
-И что же? И плита, и койка в порядке?
Евгений или не понимает, или не хочет понимать Сашину злость.
- Да, всё нормально – и готовит хорошо, и в постели не подкачала.
Саше хочется, чтобы Евгений побыстрее ушёл. От запаха лилий – вязкого, сладкого, и от командировочных двухнедельных подробностей - её начинает мутить.
- Иди, Женя, будь счастлив.
Евгений уходит. Белые лилии издевательски молчат. Молчит – каменно и беспросветно - Саша. Встает с табуретки только, чтоб спуститься и вышвырнуть в мусорный ящик подарок Евгения, хотя лилии жалко – они при чем?
Через полчаса домой заходит Володька. Поужинав, начинает кричать:
*Сашка, Сашка!*
На Володькины крики Саша выходит из спальни – белая, отупевшая, прибитая.
- Сашка, столько раз тебе уже говорил, ты зачем Люське даёшь капусту?
Бросила бы лучше огурец или кусок хлеба...
Обступает меня тишина,
предприятие смерти дочернее.
Мысль моя, тишиной внушена,
порывается в небо вечернее.
В небе отзвука ищет она
и находит. И пишет губерния.
Караоке и лондонский паб
мне вечернее небо навеяло,
где за стойкой услужливый краб
виски с пивом мешает, как велено.
Мистер Кокни кричит, что озяб.
В зеркалах отражается дерево.
Миссис Кокни, жеманясь чуть-чуть,
к микрофону выходит на подиум,
подставляя колени и грудь
популярным, как виски, мелодиям,
норовит наготою сверкнуть
в подражании дивам юродивом
и поёт. Как умеет поёт.
Никому не жена, не метафора.
Жара, шороху, жизни даёт,
безнадежно от такта отстав она.
Или это мелодия врёт,
мстит за рано погибшего автора?
Ты развей моё горе, развей,
успокой Аполлона Есенина.
Так далёко не ходит сабвей,
это к северу, если от севера,
это можно представить живей,
спиртом спирт запивая рассеяно.
Это западных веяний чад,
год отмены катушек кассетами,
это пение наших девчат,
пэтэушниц Заставы и Сетуни.
Так майлав и гудбай горячат,
что гасить и не думают свет они.
Это всё караоке одне.
Очи карие. Вечером карие.
Утром серые с чёрным на дне.
Это сердце моё пролетарии
микрофоном зажмут в тишине,
беспардонны в любом полушарии.
Залечи мою боль, залечи.
Ровно в полночь и той же отравою.
Это белой горячки грачи
прилетели за русскою славою,
многим в левую вложат ключи,
а Модесту Саврасову — в правую.
Отступает ни с чем тишина.
Паб закрылся. Кемарит губерния.
И становится в небе слышна
песня чистая и колыбельная.
Нам сулит воскресенье она,
и теперь уже без погребения.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
