Андрей Белый. Петербург. Весь роман тикает бомба, обречённая взорваться, потому что я пролистала предисловие, и я это знаю. А она не взрывается, она тикает, уже тикает в виске, уже тикАют герои, и я уже одна с этой бомбой схожу с ума. Нет, Николай Аполлонович тоже ждёт, только он бомбу потерял и не знает, где она. И я не знаю. И мы оба ждём. В таинственном холодном трагическом городе. Слова промозглые капают за воротник, экипажем проносятся мимо, кружат, завораживают, повторятся, потому что кружат, нагнетают, закручивают пружину. И при этом ещё тикает бомба, и мы её потеряли, и где она грохнет неизвестно. О судьбах России думалось плохо, потому и не думалось, что эта работа была уже в подсознании: ощущение не из приятных – общее напряжение во всех героях, в словах, жестах; погода неимоверно изматывающая душу и бомба – тик-так, как курсор сейчас плясал, тик-так неизбежное. Белый нервен, Белый всемогущ: всех обуздать, всех подчинить, заставить слушать – тик-так, тик- так, тик-так, взрывать бомбу мысленно, потом по-настоящему, но как-то замедленно, как будто ещё раз мысленно, но нет, уже всё…
"Борис Борисыч, просим вас читать
стихи у нас". Как бойко, твою мать.
"Клуб эстети". Повесишь трубку: дура,
иди ищи другого дурака.
И комом в горле дикая тоска:
хуе-мое, угу, литература.
Ты в пионерский лагерь отъезжал:
тайком подругу Юлю целовал
всю смену, было горько расставаться,
но пионерский громыхал отряд:
"Нам никогда не будет 60,
а лишь 4 раза по 15!"
Лет пять уже не снится, как ебешь, -
от скуки просыпаешься, идешь
по направленью ванной, таулета
и, втискивая в зеркало портрет
свой собственный - побриться на предмет,
шарахаешься: кто это? Кто это?
Да это ты! Небритый и худой.
Тут, в зеркале, с порезанной губой.
Издерганный, но все-таки прекрасный,
надменный и веселый Б. Б. Р.,
безвкусицей что счел бы, например,
порезать вены бритвой безопасной.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
