Но какая гадость чиновничий язык! Исходя из того положения... с одной стороны... с другой же стороны — и все это без всякой надобности. «Тем не менее» и «по мере того» чиновники сочинили
Убеждённый холостяк
I
Просто стихи
Петр Филиппович, натура незаурядная и замкнутая, стыдился своей сентиментальности, одновременно презирал себя за эту черту и чрезвычайно ее лелеял. Жизнь сердца представляла для него область неизведанного, и чем более он хотел проникнуть в эти непознаваемые законы, тем скорее ускользала от него первопричина. Мазохистом он был невозможным, он соглашался терпеть боль на грани непереносимости, опять же, забывая, во имя чего он этого делает. Мужественность характера не позволяла ему признать собственную нежность и чувствительность, и ожесточенная внутренняя борьба, доходящая до умопомрачения, приводила только к озлобленности.
Заноза Зина обладала раскосыми глазами и до неприличия изящной кривизной ног, эти две черты ее облика, то вместе, то попеременно доводили Петра Филипповича до исступления. К тому же она позволяла себе непозволительную для женщин роскошь — думать. Она говорила не умные вещи, а пронзительные, где мысль сплеталась с чувством в такой энергетический сгусток, что Петр Филиппович испытывал неимоверное наслаждение, одновременно интеллектуальное, душевное и даже физическое.
Петр Филиппович не любил слов, если они не касались математики, не являлись терминами, не составляли определения, доказательства, не представляли собой средство строго научное. Петр Филиппович обожал слова, как материал для работы. С такой же основательностью он шутил и каламбурил, его острый ум и образованность позволяли использовать слово, как инструмент создания серьезного из несерьезности. Но он не подпускал слово к своим переживаниям, во-первых, слова не успевали за сменой его настроения, во-вторых, иногда он боялся спугнуть возникшее чувство, в-третьих, он не умел обозначать движения души, в-четвертых, он боялся потерпеть поражение, а признание в его понимании было равносильно этому.
Зина писала стихи, она всю жизнь пыталась выразить чувство. Слова для нее имели смысл как философские сущности, выражающие интеллектуальную игру ума, поиск сути человеческой жизнедеятельности. Вся жизнь убеждала ее, что важнее отношений человеческих ничего в мире нет. И слова существуют именно для понимания человеком самого себя, другого человека и для объяснения другому человеку самого себя. Она все время пыталась постигнуть сердечные дела головой, она стремилась к обозначению. В стихах со словами происходили метаморфозы. Поиск рифмы, ритма приводил к свободной жизни слова, иногда в дань художественному произведению, какой-то яркой метафоре она отдавала правду, все в душе ее происходило спокойнее и более мирно. Петр Филиппович принимал все за чистую монету. От того возникал диссонанс, дисгармония и
и то самое страшное между людьми: непонимание. Иногда, наоборот, чувства захлестывали Зину, она выплескивала это в стихи, как будто пряталась - да это так, просто стихи.
II
Длина окружности
Петр Филиппович в глубине души мечтал о семье, поэтому был одинок. До души своей никого не допускал, там жило его совершенство, какая-то она, невозможная, невыразимая ни красками, ни словами.
В типе психологической защиты Петра присутствовали шизоидные черты, и как всякий шизоид он боялся близких отношений и избегал их. Зинаида, в свою очередь, имела в характере примесь орального типа, соответствующую периоду младенчества. Собственно говоря, эту терминологию Лоуэна она и притащила. Оба при этом любовались собой, нарциссили по полной программе.
Иногда Зина попадала в унисон с образом сокровенной возлюбленной Петра Филипповича. Но чаще была просто «своим парнем». Иногда она надевала французское платье брусничного цвета. Петр Филиппович просто пел про себя. В такие дни он работал особенно вдохновенно. Петр Филиппович занимался изучением констант, он был убежден, что на этих десяти постоянных, известных миру, держится Вселенная. Его волновало так же происхождение этих божественных десяти чисел и выведение новой собственной константы.
Зиночкино воображение поражали некоторые масштабы. Например, что у числа пи было просчитано до 1,24 трлн. знаков после запятой. Петр Филиппович творил чудеса непонятные ей. С помощью числа пи он моделировал солнечный ветер и взрыв. Зиночка только широко открывала глаза. «Пространство однородно и симметрично. Фронт взрывной волны — это шар», — бубнил про себя Петр Филиппович и тут же вычислял длину очередной реки, доказывая, что она в пи раз длиннее, чем путь напрямик от ее устья до истока.
Когда Зина спросила Петра Филипповича, почему он до сих пор не женат, тот болезненно усмехнулся: «Свобода, Зиночка, свобода! И никаких привязанностей». Когда он не видел Зинаиду больше недели, жутко радовался, что может спокойно работать, и в то же время ему чего-то не хватало, сердце то щемило, то его обступала ватная пустота.
Они поженились как-то странно, это было не на что не похоже и одновременно совершенно обычно. Напряжение между ними было столь велико, что им было достаточно дотронуться друг до друга, обняться, лечь и заснуть. Проснулись они уже мужем и женой.
III
Загадки Лоуэна или психогигиеническая компиляция.
«Структура характера определяет способ, каким человек справляется с потребностью в любви, с достижением интимности и близости и со своим стремлением достигнуть удовольствия».
Александр Лоуэн
Как же сошлись эти два несовместимых характера? Петр Филиппович со своими элементами шизоидной структуры энергетики считал близость и контакт угрожающими собственному существованию. Он говорил просто цитатами из Лоуэна: «Я могу существовать, если мне не требуется близость». Собственную безопасность он видел в самоизоляции. Если Зиночка дотрагивалась до него, он вздрагивал.
Зинаида строила свой контакт на основе инфантильности. Ей было приятно нуждаться в тепле Петра. Лоуэн ставил её в тупик: «Если я независима, я должна отказаться от любой поддержки». Или еще хуже: «Я могу выражать свои потребности, пока у меня нет независимости». И думала, и страдала, и мучилась. «Если я звоню ему, значит, я - слабая»
Мазохистские наклонности Петра Филипповича позволяли ему на сознательном уровне быть покорным и угодливым, на подсознательном — опять выступали враждебность и озлобленность. Если Зинаида заявляла права на свою свободу, то он угрожал лишить её какого-либо контакта с собой вообще. Со своей свободой тоже игрался и иногда действовал буквально по конспекту: «Если я буду свободен, то потеряю её, поэтому я буду хорошим мальчиком».
Картинка будет неполной, если не увидеть еще одну особенность Петра Филипповича — стремление контролировать ситуацию. Эта психопатическая черта характера позволяла ему близость с Зиночкой, которая действительно реально нуждалась в нём. Эдакий «доступ к телу» Петр Филиппович мог осуществлять с установкой, выведенной зачитанным до дыр Лоуэном: «Вы можете быть близки со мной, но не как, мне необходима близость с Вами». Зинаиду такая постановка вопроса мало устраивала, она стремилась к тому, чтобы её тоже уважали. Она все время старалась не потерять голову в угоду чувству и отстоять свою относительную свободу. Но голову постоянно теряла.
Собирая из осколков свою душу, Петр Филиппович так стремился к гармонии, что соединяя линии ума, сердца и сексуальности, он не мог не пустить Зинаиду в свою жизнь. Зина бесстрашно шагала через два «не». Одного Петр Филиппович не мог понять, почему столь необходимо было, чтобы эта женщина была при нём: «К чёрту свободу, Зиночка, к чёрту»!
IY
«Знаешь, какой у нас сегодня праздник»? — спросила спросонья Зина. «Угу»
«Не угу, а день константы Фейгенбаума, празднуется перед генеральной уборкой, уборка на тебе» «Я сегодня отвлекусь немного, буду рисовать Ваши ноги, так что в ванну — мыться, бриться, жениться»!
«Ты знаешь, что в числе Непера после семерки идет два года рождения Льва Толстого»? «Поэтому я восемь раз перечитал «Войну и мир»».
