«Александр Филиппович Македонский был великий полководец…»
Александр Филиппович Македонский был великий полководец. И об этом знали не только его непосредственные подчиненные, друзья и родственники, но и все вокруг, и даже те, кому и знать-то было явно ни к чему. Но знали ведь, шельмы, и всё тут. Выйдет, к примеру, Александр Филиппович на улицу запросто: на военный совет или там променад совершить перед гавгамелами - а лучше бы и не выходил вовсе. Уж обязательно какой-нибудь древний грек подвернется: «Здравствуй, Александр! Какой же ты все-таки великий полководец! Дай-ка я тебя, душа моя, расцелую! Я, кстати, Ксенопонт Криворотый с Рыбного рынка» - и руки самым наглым образом раскидывает, чтобы значит обнять и поцеловать. Надо сказать, что эти древние греки народец был хоть и умеренно пьющий, ученый и культурный, особенно по части академий и разных статуй, но была у них в побыте одна неприятная черта – очень уж фамильярны-с были, до натурального хамства. Отчеств вообще не признавали, да и полный титул присовокупляли при обращении весьма нерегулярно. А без отчества-то и чиноприложения – какое же сыновье уважение может быть? Подлость одна. «Эй,» - бывало кричат на всю агору – «Александр! Привет тебе, великий полководец!» - как распоследние вольтерьянцы какие-то, а не достопочтенные и законы чтящие граждане. Александра Филипповича подчас аж передергивало и рука к плётке, а то и к чему потяжелее сама собой тянулась. Но осознавая свою планиду, скоро брал себя в руки и терпел эти возмутительные выходки стоически, потому что и вправду был великий полководец. Да.
Свежак надрывается. Прет на рожон
Азовского моря корыто.
Арбуз на арбузе - и трюм нагружен,
Арбузами пристань покрыта.
Не пить первача в дорассветную стыдь,
На скучном зевать карауле,
Три дня и три ночи придется проплыть -
И мы паруса развернули...
В густой бородач ударяет бурун,
Чтоб брызгами вдрызг разлететься;
Я выберу звонкий, как бубен, кавун -
И ножиком вырежу сердце...
Пустынное солнце садится в рассол,
И выпихнут месяц волнами...
Свежак задувает!
Наотмашь!
Пошел!
Дубок, шевели парусами!
Густыми барашками море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно...
В два пальца, по-боцмански, ветер свистит,
И тучи сколочены плотно.
И ерзает руль, и обшивка трещит,
И забраны в рифы полотна.
Сквозь волны - навылет!
Сквозь дождь - наугад!
В свистящем гонимые мыле,
Мы рыщем на ощупь...
Навзрыд и не в лад
Храпят полотняные крылья.
Мы втянуты в дикую карусель.
И море топочет как рынок,
На мель нас кидает,
Нас гонит на мель
Последняя наша путина!
Козлами кудлатыми море полно,
И трутся арбузы, и в трюме темно...
Я песни последней еще не сложил,
А смертную чую прохладу...
Я в карты играл, я бродягою жил,
И море приносит награду,-
Мне жизни веселой теперь не сберечь -
И руль оторвало, и в кузове течь!..
Пустынное солнце над морем встает,
Чтоб воздуху таять и греться;
Не видно дубка, и по волнам плывет
Кавун с нарисованным сердцем...
В густой бородач ударяет бурун,
Скумбрийная стая играет,
Низовый на зыби качает кавун -
И к берегу он подплывает...
Конец путешествию здесь он найдет,
Окончены ветер и качка,-
Кавун с нарисованным сердцем берет
Любимая мною казачка...
И некому здесь надоумить ее,
Что в руки взяла она сердце мое!..
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
