На переулке появилась новая девочка – Люська.
Бабушка сказала:
- Бродяга опять новую взял. С ребёнком.
Бродягой был сосед Аркашка, новая была тетя Нина, а ребенком была Люська. Она уже училась в школе, в четвёртом классе и, конечно, стала среди нас большим авторитетом.
Мальчишки уважали новенькую за то, что у неё был велосипед. Хоть и без рамки, «дамский», но зато к железячке сбоку был приделан настоящий насос. Можно было всё время подкачивать колеса, а это не менее интересно, чем даже нестись на велике под горку, для выпендрёжа отпустив руль.
-Куда ниппель дели? – кричала Люська. Все начинали всматриваться в дорожную пыль, искать ниппель, хотя многие, как и я, не знали даже что это такое…
Девочки боготворили Люську за капроновые белые розищи в косах. У нас-то были задрипанные атласные ленточки – «коснички», как называла их бабушка.
А у Люськи были шикарные ленты, которые она с одного края собирала иголкой на нитку, стягивала, закрепляла. Потом в сердцевинку розы вставляла железненькую шпильку, которую втыкала в основания толстой косы. По примеру Люски все девочки стали крутить у виска пальцем и спрашивать у мальчишек: « У вас что, нехватки?» Через год у Люськи родилась сестрёнка Танька.
Мать посидела дома маленько и опять вышла на работу, на швейку. Люська оставалась водиться с Танькой. В дом нас пускала не скопом, а по одному. «Ты завтра приходи, - говорила она мне,- ватку не забудь захватить!».Ватка была нужна, чтобы усыплять Таньку. Малышка брала в пальчики кусочек ватки, теребила его, потом глазки засыпали, а пальчики ещё теребили, а потом и пальчики засыпали. Все няньки ходили водиться с Танькой со своими ватками.
Однажды я пришла, постучала в дверь, Люська дверь не открыла, а высунулась в окно и сказала: « А Люси нет, она уехала, а я её сестра Оля. Мы с ней двойняшки».
Так началась новая игра в Люсю-Олю.
«Юся, Юся, - тянула ручки Танька, а Люська сердилась, - какая я тебе Люся – я Оля».
Люська исполняла роль Оли так достоверно, что мне временами казалось, что это правда никакая не Люська, а её двойняшка Оля.
Я приходила. Она пускала меня играть с Танькой и угощала хлебом с маргарином, который всегда сверху присыпала сахарком. Я играла с Танькой и одновременно уплетала этот лакомый кусок, хотя дома мне всегда мазали хлеб маслом….
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.
Дева тешит до известного предела -
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела!
Ни объятья невозможны, ни измена.
* * *
Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.
* * *
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро - лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
* * *
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далёко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
* * *
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела -
все равно что дранку требовать от кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я - не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
* * *
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, - или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
* * *
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
* * *
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
* * *
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
март 1972
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
